Неточные совпадения
— А вот теперь Амур там взяли
у китайцев; тоже страна богатая — чай
у нас
будет свой, некупленный: выгодно и приятно… — начал он опять свое.
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной;
у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация
была заимствована японцами от
китайцев только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры и другие народы кругом остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
У китайцев нет национальности, патриотизма и религии — трех начал, необходимых для непогрешительного движения государственной машины.
Есть китайцы, но нации нет; в их языке нет даже слова «отечество», как сказывал мне один наш синолог.
Нас попросили отдохнуть и
выпить чашку чаю в ожидании, пока
будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых людей: здесь
едят. Японский обед! С какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то
есть чужих народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать
у китайцев,
у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что
будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
Наши съезжали сегодня на здешний берег,
были в деревне
у китайцев, хотели купить рыбы, но те сказали, что и настоящий и будущий улов проданы. Невесело, однако, здесь. Впрочем, давно не
было весело: наш путь лежал или по английским портам, или
у таких берегов, на которые выйти нельзя, как в Японии, или незачем, как здесь например.
Вот уж другие сутки огибаем острова Гото с окружающими их каменьями. Делают опись берегам, но течение мешает: относит в сторону. Недаром
у китайцев есть поговорка: хороши японские товары, да трудно обойти Гото. Особенно для их судов — это задача. Всех островов Гото, кажется, пять.
И опять могло случиться, что первобытный, общий язык того и другого народа —
у китайцев так и остался китайским, а
у японцев мог смешаться с языком quasi-малайцев или тех островитян, которых они застали на Нипоне, Киузиу и других островах и которые могли
быть, пожалуй, и курильцы.
У этого
китайца были светло-русые волосы, голубые или, по крайней мере, серые глаза, белое или, скорее, красноватое лицо, начиная с носа, совершенно как
у европейца.
Там высунулась из воды голова буйвола; там бедный и давно не бритый
китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или в своих магазинах, на пятках, в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис, держа чашку
у самого рта, и время от времени достают из другой чашки, с темною жидкостью, этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и
едят.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как
у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал
есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный —
китайцы!
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул
китаец, седой, в очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на носу. В руках
у него
была книга. Отец Аввакум взял
у него книгу, снял с его носа очки, надел на свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски.
Китаец и рот разинул. Книга
была — Конфуций.
По приезде адмирала епископ сделал ему визит. Его сопровождала свита из четырех миссионеров, из которых двое
были испанские монахи, один француз и один
китаец, учившийся в знаменитом римском училище пропаганды. Он сохранял свой китайский костюм, чтоб свободнее ездить по Китаю для сношений с тамошними христианами и для обращения новых. Все они завтракали
у нас; разговор с епископом, итальянцем, происходил на французском языке, а с
китайцем отец Аввакум говорил по-латыни.
Католики, напротив, начинают религией и хотят преподавать ее сразу, со всею ее чистотою и бескорыстным поклонением, тогда как
у китайцев не
было до сих пор ничего, похожего на религиозную идею.
Через два часа я
был на биваке. Товарищи не беспокоились за меня, думая, что я заночевал где-нибудь в фанзе
у китайцев. Напившись чаю, я лег на свое место и уснул крепким сном.
Здесь
было так хорошо и уютно, жизнь
китайцев казалась такой тихой и мирной, что я решил остаться
у них на дневку.
Хотя мулы наши
были перегружены, тем не менее я решил дотащить эту редкую находку до первого жилого пункта и там оставить ее на хранение
у китайцев.
А спасение
было так близко: один переход — и они
были бы в фанзе отшельника-китайца,
у которого мы провели прошлую ночь. Окаймляющие полянку деревья, эти безмолвные свидетели гибели шестерых людей, молчаливо стояли и теперь. Тайга показалась мне еще угрюмее.
Наконец стало светать. Вспыхнувшую
было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все
было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал
китаец. Я разбудил его и попросил подвезти нас к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни.
У трапа меня встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
Первое выступление в поход всегда бывает с опозданием. Обыкновенно задержка происходит
у провожатых: то
у них обувь не готова, то они еще не
поели, то на дорогу нет табаку и т.д. Только к 11 часам утра после бесконечных понуканий нам удалось-таки наконец тронуться в путь.
Китайцы вышли провожать нас с флагами, трещотками и ракетами.
После короткого отдыха
у туземцев на Кусуне я хотел
было идти дальше, но они посоветовали мне остаться
у них еще на день. Удэгейцы говорили, что после долгого затишья и морочной погоды надо непременно ждать очень сильного ветра. Местные
китайцы тоже
были встревожены. Они часто посматривали на запад. Я спросил, в чем дело. Они указали на хребет Кямо, покрытый снегом.
В этот день мы дошли до устья реки Буй, которую
китайцы называют Уленгоу [У-лянь-гоу — пять сходящихся (связанных) долин.]. Тут мы должны
были расстаться с Кусуном и повернуть к Сихотэ-Алиню.
Китайцы остались
у нас ночевать. От них я узнал, что большое наводнение
было на реке Иодзыхе, где утонуло несколько человек. На реке Санхобе снесло водой несколько фанз; с людьми несчастий не
было, но зато там погибло много лошадей и рогатого скота.
Китайцы зарезали свинью и убедительно просили меня провести
у них завтрашний день. Наши продовольственные запасы истощились совсем, а перспектива встретить Новый год в более культурной обстановке, чем обыкновенный бивак, улыбалась моим стрелкам. Я согласился принять приглашение
китайцев, но взял со своих спутников обещание, что
пить много вина они не
будут. Мои спутники сдержали данное слово, и я ни одного из них не видел в нетрезвом состоянии.
Надо
было идти дальше, но как-то не хотелось: спутники мои устали, а
китайцы были так гостеприимны. Я решил продневать
у них еще одни сутки — и хорошо сделал. Вечером в этот день с моря прибежал молодой удэгеец и сообщил радостную весть: Хей-ба-тоу с лодкой возвратился назад и все имущество наше цело. Мои спутники кричали «ура» и радостно пожимали друг другу руки. И действительно,
было чему радоваться; я сам
был готов пуститься в пляс.
Ночь обещала
быть холодной. По небу, усеянному звездами, широкой полосой протянулся Млечный Путь. Резкий, холодный ветер тянул с северо-запада. Я озяб и пошел в фанзу, а
китаец остался один
у огня.
Глаза умершего
были открыты и запорошены снегом. Из осмотра места вокруг усопшего мои спутники выяснили, что когда
китаец почувствовал себя дурно, то решил стать на бивак, снял котомку и хотел
было ставить палатку, но силы оставили его; он сел под дерево и так скончался. Маньчжур Чи-Ши-у, Сунцай и Дерсу остались хоронить
китайца, а мы пошли дальше.
Тогда я спросил его, почему он думает, что вор
был именно
китаец. Удэгеец ответил, что человек, укравший соболя,
был одет в китайскую обувь и в левом каблуке
у него не хватает одного гвоздя [Китайская обувь (улы) имеет на пятках по два гвоздя с большими плоскими шляпками.].
У этих
китайцев не
было и тени раболепства — они просто
были гостеприимны и караулили каждое наше желание.
Китайцы уступили нам немного буды, хотя
у них самих ее
было мало.
Первый вопрос, который они задали мне,
был такой: почему я ночевал в доме Ли Тан-куя? Я ответил им и в свою очередь спросил их, почему они так враждебно ко мне относятся. Удэгейцы ответил и, что давно ждали меня и вдруг узнали, что я пришел и остановился
у китайцев на Сянь-ши-хеза.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло все сено; тигры
поели весь скот и стали нападать на людей. Ружье
у крестьян
было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к
китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны
были доставлять на себе в котомках.
Когда мы
пили чай, в фанзу пришел еще какой-то
китаец. За спиной
у него
была тяжелая котомка; загорелое лицо, изношенная обувь, изорванная одежда и закопченный котелок свидетельствовали о том, что он совершил длинный путь. Пришедший снял котомку и сел на кан. Хозяин тотчас же стал за ним ухаживать. Прежде всего он подал ему свой кисет с табаком.
Первыми
китайцами, появившимися в уссурийской тайге,
были искатели женьшеня. Вместе с ними пришел сюда и он, Кинь Чжу. На Тадушу он заболел и остался
у удэгейцев (тазов), потом женился на женщине их племени и прожил с тазами до глубокой старости.
Вода в реке стояла на прибыли, и потому вброд ее перейти
было нельзя.
У китайцев нашлась небольшая лодка. Мы перевезли в ней седла и грузы, а коней переправили вплавь.
Некоторые кучи уже покрылись слоем земли и обросли травой. Это
были своего рода маленькие «киекенмединги».
Китайцы берут
у моллюсков только одни мускулы, соединяющие створки раковин, и в сухом виде отправляют их в город. В Китае этот продукт ценится очень дорого, как лакомство.
Целый день я бродил по горам и к вечеру вышел к этой фанзе. В сумерки один из казаков убил кабана. Мяса
у нас
было много, и потому мы поделились с
китайцами. В ответ на это хозяин фанзы принес нам овощей и свежего картофеля. Он предлагал мне свою постель, но, опасаясь блох, которых всегда очень много в китайских жилищах, я предпочел остаться на открытом воздухе.
— Значит, и
у вас в тайге
есть китайцы? — спросили его казаки.
Китайцы предлагали мне лечь
у них в фанзе, но ночь
была так хороша, что я отказался от их приглашения и с удовольствием расположился
у огня вместе со стрелками.
Сегодня мы устроили походную баню. Для этого
была поставлена глухая двускатная палатка. Потом в стороне на кострах накалили камни, а
у китайцев в большом котле и 2 керосиновых банках согрели воды. Когда все
было готово, палатку снаружи смочили водой, внесли в нее раскаленные камни и стали поддавать пар. Получилась довольно хорошая паровая баня. Правда, в палатке
было тесно и приходилось мыться по очереди. Пока одни мылись, другие калили камни.
В 5 часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже
были расседланы и пущены на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то
китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать.
У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то
была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16
китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать
у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.
Утром
китайцы проснулись рано и стали собираться на охоту, а мы — в дорогу. Взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо
было пополнить их. Я купил
у китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По их словам, в этих местах пуд муки стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей. Ценятся не столько сами продукты, сколько их доставка.
— Как это? — рассуждал он вслух. — Царь
есть, много всяких капитанов
есть, и хунхузы
есть.
У китайцев тоже так: царь
есть, и хунхузы
есть. Как наша живи? Царя нету, капитанов нету и хунхузов нету.
Со словами Дерсу нельзя
было не согласиться.
У себя на родине
китайцы уничтожили все живое.
У них в стране остались только вороны, собаки и крысы. Даже в море, вблизи берегов, они уничтожили всех трепангов, крабов, моллюсков и всю морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский край ожидает та же участь, если своевременно не
будут приняты меры к борьбе с хищничеством
китайцев.
Во всем районе, от Кусуна до залива Ольги, Чжан Бао считался самой авторитетной личностью.
Китайцы и тазы обращались к нему за советами, и, если где-нибудь надо
было примирить 2 непримиримых врагов,
китайцы опять-таки обращались к Чжан Бао. Он часто заступался за обиженных, и на этой почве
у него
было много врагов. Особенную ненависть он питал к хунхузам и своими преследованиями навел на них такой страх, что далее реки Иодзыхе они заходить не решались.
В 12 часов я проснулся.
У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь
была тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны
было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах
были и звезды. «Наверно, к утру
будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
После того как раковины просохли,
китайцы осторожно ножами отделили жемчужины от створок и убрали их в маленькие кожаные мешочки. Пока я
был у тазов и смотрел, как
китайцы ловят жемчуг, незаметно подошел вечер. В нашей фанзе зажгли огонь.
Один
китаец, купец, большой любитель опия, говорил мне, что одна бабушка, то
есть жена, живет
у него в Чифу, а другая бабушка, родом гилячка, — около Николаевска.
Для того, чтобы власть одних людей над другими достигала своей цели ограничения людей, стремившихся к личным целям в ущерб общего, нужно
было, чтобы власть находилась в руках людей непогрешимых, как это предполагается
у китайцев или как это предполагалось в Средние века и теперь для людей, верующих в святость помазания. Только при этом условии получало свое оправдание общественное устройство.
Из-за спины Панкрата тотчас вынырнул молодой человек с гладковыбритым маслянистым лицом. Поражали вечно поднятые, словно
у китайца, брови и под ними ни секунды не глядящие в глаза собеседнику агатовые глазки. Одет
был молодой человек совершенно безукоризненно и модно. В узкий и длинный до колен пиджак, широчайшие штаны колоколом и неестественной ширины лакированные ботинки с носами, похожими на копыта. В руках молодой человек держал трость, шляпу с острым верхом и блокнот.