Неточные совпадения
Кто знает,
быть может,
пустыня и представляет
в его глазах именно ту обстановку, которая изображает собой идеал человеческого общежития?
И я поеду
в Рим, там
пустыня, и тогда я никому не
буду мешать, только Сережу возьму и девочку…
Тогда — не правда ли? —
в пустыне,
Вдали от суетной молвы,
Я вам не нравилась… Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что
в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что муж
в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми
был замечен
И мог бы
в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной,
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше
был умен.
Он
пел любовь, любви послушный,
И песнь его
была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он
пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он
пел те дальные страны,
Где долго
в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он
пел поблеклый жизни цвет
Без малого
в осьмнадцать лет.
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные
пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто
было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать
в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»
— Путь к истинной вере лежит через
пустыню неверия, — слышал он. — Вера, как удобная привычка, несравнимо вреднее сомнения. Допустимо, что вера,
в наиболее ярких ее выражениях, чувство ненормальное, может
быть, даже психическая болезнь: мы видим верующих истериками, фанатиками, как Савонарола или протопоп Аввакум,
в лучшем случае — это слабоумные, как, например, Франциск Ассизский.
Уныние поглотило его: у него на сердце стояли слезы. Он
в эту минуту непритворно готов
был бросить все, уйти
в пустыню, надеть изношенное платье,
есть одно блюдо, как Кирилов, завеситься от жизни, как Софья, и мазать, мазать до упаду, переделать Софью
в блудницу.
Ему пришла
в голову прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит
в самой жизни, как лежат
в природе безбрежные пески, нагота и скудость
пустынь, то и скука может и должна
быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись
в меня,
будут красками и колоритом… картина
будет верна…»
Пустыня исчезла; Софья,
в мечте его,
была уже опять
в своем кабинете, затянутая
в свое платье, за сонатой Бетховена, и
в трепете слушала шепот бедного, страстного Милари.
Она уходила. Он
был в оцепенении. Для него пуст
был целый мир, кроме этого угла, а она посылает его из него туда,
в бесконечную
пустыню! Невозможно заживо лечь
в могилу!
Он сначала не понимал, подозреваю даже, что и совсем не понял; но
пустыню очень защищал: «Сначала жалко себя, конечно (то
есть когда поселишься
в пустыне), — ну а потом каждый день все больше радуешься, а потом уже и Бога узришь».
Одно сознание о том, что
в руках моих
были миллионы и я бросил их
в грязь, как вран, кормило бы меня
в моей
пустыне.
—
Есть, друг, — продолжал он, —
в Геннадиевой
пустыни один великого ума человек.
Мне остается сказать несколько слов о некоторых из якутских купцов, которые также достигают до здешних геркулесовых столпов, то
есть до Ледовитого моря, или
в противную сторону, до неведомых
пустынь. Один из них ездит, например, за пятьсот верст еще далее Нижнеколымска, до которого считается три тысячи верст от Якутска, к чукчам, другой к югу, на реку Уду, третий к западу,
в Вилюйский округ.
В пустыне царствовало страшное безмолвие, так что и Зеленый перестал
петь.
Отъезжайте верст за тридцать от Петербурга или от Москвы куда-нибудь
в лес — и вы
будете точно
в такой же
пустыне; вообразите только, что кругом никого нет верст на тысячу, как я воображаю, что здесь поблизости живут.
К счастью,
в африканских
пустынях нынче почти везде
есть трактиры.
Для северного глаза все
было поразительно: обожженные утесы и безмолвие
пустыни, грозная безжизненность от избытка солнца и недостатка влаги и эти пальмы, вросшие
в песок и безнаказанно подставляющие вечную зелень под 40° жара.
Выработанному человеку
в этих невыработанных
пустынях пока делать нечего. Надо
быть отчаянным поэтом, чтоб на тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб считать эти горы, камни, деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за товарищей, а дичь — за провизию.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам
ел коренья
в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы
в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь
в насмешку, что никогда не
в силах они
будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
— Шут! А искушал ты когда-нибудь вот этаких-то, вот что акриды-то
едят, да по семнадцати лет
в голой
пустыне молятся, мохом обросли?
Опять-таки и то взямши, что никто
в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы
в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там
в пустыне египетской
в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то
есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Если бы возможно
было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены
в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять
в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того,
в трех словах,
в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно
были предложены тебе тогда могучим и умным духом
в пустыне?
Я
в тебя только крохотное семечко веры брошу, а из него вырастет дуб — да еще такой дуб, что ты, сидя на дубе-то,
в «отцы пустынники и
в жены непорочны» пожелаешь вступить; ибо тебе оченно, оченно того втайне хочется, акриды кушать
будешь, спасаться
в пустыню потащишься!
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь
был когда-нибудь живой лес. Немногие деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась
в пустыню.
19 декабря наш отряд достиг реки Бягаму, текущей с юго-востока, по которой можно выйти на реку Кусун. Эта река и по величине, и по обилию воды раза
в два больше Мыге. Близ своего устья она около 20 м шириной и 1–1,5 м глубиной. По словам удэгейцев, вся долина Бягаму покрыта гарью; лес сохранился только около Бикина. Раньше Бягаму
было одним из самых зверовых мест; особенно много
было здесь лосей. Ныне это
пустыня. После пожаров все звери ушли на Арму и Кулумбе, притоки Имана.
Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою
был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы русские, все дальше отодвигаете границу
пустыни на юг.
«Да,
в центре бывшей
пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо — востоке, уже обращено
в благодатнейшую землю,
в землю такую же, какою
была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось
в старину, что она «кипит молоком и медом».
Пришло время конкурса. Проектов
было много,
были проекты из Италии и из Германии, наши академики представили свои. И неизвестный молодой человек представил свой чертеж
в числе прочих. Недели прошли, прежде чем император занялся планами. Это
были сорок дней
в пустыне, дни искуса, сомнений и мучительного ожидания.
— Ничего, привык. Я, тетенька, знаешь ли, что надумал. Ежели Бог меня помилует, уйду, по просухе,
в пустынь на Сульбу [Сольбинская
пустынь, если не ошибаюсь, находится
в Кашинском уезде, Тверской губернии. Семья наша уезжала туда на богомолье, но так как я
был в то время очень мал, то никаких определенных воспоминаний об этом факте не сохранил.] да там и останусь.
Заболотье, напротив, представлялось
в моих глазах чем-то вроде скучной
пустыни,
в которой и пищи для детской любознательности нельзя
было отыскать.
В чем состоит душевное равновесие? почему оно наполняет жизнь отрадой?
в силу какого злого волшебства мир живых, полный чудес, для него одного превратился
в пустыню? — вот вопросы, которые ежеминутно мечутся перед ним и на которые он тщетно
будет искать ответа…
— У меня, Марья Андреевна, совсем сахару нет, — объявляет Степка-балбес, несмотря на то, что вперед знает, что голос его
будет голосом, вопиющим
в пустыне.
К сожалению, уветы мои
были голосом вопиющего
в пустыне.
Мой голос
в этой среде
был гласом вопиющего
в пустыне.
Есть люди, которые чувствуют себя весело
в пустыне.
Предполагали, что кроме известных старцев, живущих
в определенных монастырях и
пустынях,
есть еще скрывающиеся старцы, местопребывание которых неизвестно или известно немногим.
В Зосимовой
пустыне было два старца — старец Герман, который считался особенно духовным, и старец Алексей, схимник и затворник, который на соборе окончательно решил избрание патриарха Тихона, ему поручено
было решить выбор между двумя кандидатами, вытянув из урны имя.
— Ишь когда его забрало… Я четверть часа сижу здесь, а
был уж он там… Аки лев рыкающий
в пустыне Ливийской. Всех запарит! — обращается ко мне из ванны рядом бритый старичок с начесанными к щекам седыми вихорками волос.
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда
была покойной, пошла бы себе
в пустынь, потом
в Киев…
в Москву, и так бы все ходила по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!..
Он
был наиболее близок к Оптиной
Пустыни, духовному центру православия, и
в конце жизни окончательно погрузился
в восточную мистику, изучал святоотеческую литературу.
Христианская история
была прохождением через ряд искушений, тех дьявольских искушений, которые
были отвергнуты Христом
в пустыне: искушением царством этого мира, искушением чудом и искушением хлебами.
Зимуя с Рудановским на Аниве и
будучи старше его чином, майор назойливо требовал от него чинопочитания и соблюдения всех правил субординации, и это
в пустыне, почти с глазу на глаз, когда молодой человек весь
был погружен
в серьезную научную работу.]
— Потерявший путешественник
в страшной
пустыне свою стезю меньше обрадуется, сыскав опять оную, нежели обрадован
был я, услышав сии слова.
— О премудрый, — отвечал он мне, — егда велениям твоего гласа стихии повиновалися и, совокупя силы свои, учреждали
в пустынях и на дебрях обширные грады, превосходящие великолепием славнейшие
в древности; колико маловажен
будет сей труд для ревностных исполнителей твоих велений.
Христианское общество вначале
было смиренно, кротко, скрывалося
в пустынях и вертепах, потом усилилось, вознесло главу, устранилось своего пути, вдалося суеверию;
в исступлении шло стезею, народам обыкновенною; воздвигло начальника, расширило его власть, и папа стал всесильный из царей.
Если приобрел
пустыню, то она соделается могилою для твоих сограждан,
в коей они сокрыватися
будут; населяя новую
пустыню, превратишь страну обильную
в бесплодную.
Казалось, народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос священника скорбью звучал,
Прося об изгнанниках бога…
Убогий,
в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне
было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой душе необидно…
Дорога опять превратилась
в маленькую тропу, на которой даже и следа не
было, но инок Кирилл проехал бы всю эту «
пустыню» с завязанными глазами:
было похожено и поезжено по ней по разным скитским делам.