Да, отца, потому что, когда я осиротела так внезапно,
дядя поклялся заменить моих родителей и заботиться обо мне до конца жизни, несмотря на то, что у него уже была тогда приемная дочь, которую он любил всей душой, всем сердцем.
Неточные совпадения
— Это правда, Фома; я все это чувствую, — поддакнул растроганный
дядя. — Но не во всем же и я виноват, Фома: так уж меня воспитали; с солдатами жил. А
клянусь тебе, Фома, и я умел чувствовать. Прощался с полком, так все гусары, весь мой дивизион, просто плакали, говорили, что такого, как я, не нажить!.. Я и подумал тогда, что и я, может быть, еще не совсем человек погибший.
— Нет, Фома, ты не уйдешь, уверяю тебя! — кричал
дядя. — Нечего говорить про прах и про сапоги. Фома! Ты не уйдешь, или я пойду за тобой на край света, и все буду идти за тобой до тех пор, покамест ты не простишь меня…
Клянусь, Фома, я так сделаю!
Скряга
дядя заплатил за него тысяч пять; но
поклялся, что уж в другой раз он племянника не пожалеет и обратится к прокурору.
— Извини, сестра, но так нельзя… — брюзжал
дядя, морща лицо. — Я представляю тебе губернатора, а ты ему руки не подаешь! Ты его сконфузила, несчастного! Нет, это не годится… Простота хорошая вещь, но ведь и она должна иметь пределы…
клянусь богом… И потом этот обед! Разве можно такими обедами кормить? Например, что это за мочалку подавали на четвертое блюдо?
— Час от часу не легче… — процедил
дядя сквозь зубы, ласково глядя ей вслед. — У тебя, сестра, что ни шаг, то сюрприз…
клянусь богом.
— Ах, милый мальчик… — засмеялся
дядя, целуя меня, — милый мальчик,
клянусь богом. Так всё это естественно, жизненно…
клянусь богом…
— Ну, не прелесть ли? — засмеялся
дядя. — Ты погляди: надел размахайку и думает, что он очень умный человек! Нравится мне это,
клянусь богом!.. Сколько ведь в ней, в этой глупой размахайке, юного апломба, жизни! А это что за мальчик? — спросил он, вдруг обернувшись и увидев меня.
— Молодец мальчик… молодец мальчик… — забормотал
дядя, отнимая от моих губ руку и гладя меня по голове. — Тебя Андрюшей зовут? Так, так… М-да…
клянусь богом… Учишься?
В изумлении поглядели бы на плачущего на Алешу Наташа Ростова или
дядя Ерошка. Как чужды, непонятны были бы им его клятвы любить во веки веков землю и жизнь! Душа целостно и радостно сливается с жизнью мира, — какие же тут возможны клятвы, для чего они? Не станет ребенок
клясться перед собою в любви к матери. Но с исступлением Алеши будет
клясться пасынок в любви к прекрасной мачехе, с ужасом чувствуя, что нет у него в душе этой любви.
Да; а ты вот молчишь… ты, которой поручала ее мать, которою покойница, можно сказать,
клялась и божилась в последние дни, ты молчишь; Форов, этот ненавистный человек, который… все-таки ей по мне приходится
дядя, тоже молчит, да свои нигилистические рацеи разводит; поп Евангел, эта ваша кротость сердечная, который, по вашим словам, живой Бога узрит, с которым Лара, бывало, обо всем говорит, и он теперь только и знает, что бородой трясет, да своими широкими рукавицами размахивает; а этот… этот Андрей… ах, пропади он, не помянись мне его ненавистное имя!..