Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит.
Дым из трубок
В трубу
уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
— Довольно, Анна, — ворчал доктор, а отец начал спорить с учителем о какой-то гипотезе, о Мальтусе; Варавка встал и
ушел, увлекая за собой ленту
дыма сигары.
Казалось, что Дронов не
ушел, а расплылся в воздухе серым, жирненьким
дымом.
Когда она
ушла, он почувствовал, что его охватило, точно сквозной ветер, неизведанное им, болезненное чувство насыщенности каким-то горьким
дымом, который, выедая мысли и желания, вызывал почти физическую тошноту.
Забор был высок, бесконечно длинен и
уходил в темноту, в
дым, но в одном месте он переломился, образовал угол, на углу стоял Туробоев, протягивая руку, и кричал...
С таким же немым, окаменелым ужасом, как бабушка, как новгородская Марфа, как те царицы и княгини —
уходит она прочь, глядя неподвижно на небо, и, не оглянувшись на столп огня и
дыма, идет сильными шагами, неся выхваченного из пламени ребенка, ведя дряхлую мать и взглядом и ногой толкая вперед малодушного мужа, когда он, упав, грызя землю, смотрит назад и проклинает пламя…
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и
уйдет кверху, не
уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как
дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Гости
ушли; мы остались вдвоем, сели друг противу друга и молча закурили трубки. Сильвио был озабочен; не было уже и следов его судорожной веселости. Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой
дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола. Прошло несколько минут, и Сильвио прервал молчание.
«Душа» туманным столбом подлетела к могиле, постояла над ней, колеблясь, как
дым, потом свернулась спирально, как змея, и с глухим стоном
ушла в могилу.
Дым, крутившийся столбом,
уходил в дыру на крыше, но часть его оставалась в избушке и страшно ела глаза.
Не успеет, бывало, Бахарев, усевшись у двери, докурить первой трубки, как уже вместо беспорядочных облаков
дыма выпустит изо рта стройное, правильное колечко, что обыкновенно служило несомненным признаком, что Егор Николаевич ровно через две минуты встанет, повернет обратно ключ в двери, а потом
уйдет в свою комнату, велит запрягать себе лошадей и уедет дня на два, на три в город заниматься делами по предводительской канцелярии и дворянской опеке.
Иной раз они
уходили куда-то гурьбой и тогда звали с собой и
Дыму…
В один день, после того как Падди долго говорил что-то
Дыме, указывая глазами на Матвея, они оба
ушли куда-то, вероятно, к еврею-лавочнику, который в трудных случаях служил им переводчиком.
Письма все не было, а дни шли за днями. Матвей больше сидел дома, ожидая, когда, наконец, он попадет в американскую деревню, а
Дыма часто
уходил и, возвращаясь, рассказывал Матвею что-нибудь новое.
А пароходик уже свистнул два раза жалобно и тонко, и черный
дым пыхнул из его трубы в сырой воздух, — видно, что сейчас
уходить хочет, а пока лозищане оглядывались, — раздался и третий свисток, и что-то заклокотало под ногами так сильно, что наши даже вздрогнули и невольно подались назад.
Порою меж клубами ладанного
дыма являлась недотыкомка, дымная, синеватая; глазки блестели огоньками, она с легким звяканьем носилась иногда по воздуху, но недолго, а все больше каталась в ногах у прихожан, издевалась над Передоновым и навязчиво мучила. Она, конечно, хотела напугать Передонова, чтобы он
ушел из церкви до конца обедни. Но он понимал ее коварный замысел и не поддавался.
Владя побежал, и слышно было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею
дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что те
ушли, — а то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, — так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.
—
Уйду… Давай еще покутим на прощанье! Поедем в Казань да там — с
дымом, с полымем — и кутнем. Отпою я тебя…
— Ну, рассохлась, — брезгливо ворчал старик и
уходил, отмахиваясь от неё, как от
дыма. Нет, она не забавляла.
Он
ушел. Гаврила осмотрелся кругом. Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного
дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский.
В летнюю ночь 187* года пароход «Нижний Новгород» плыл по водам Японского моря, оставляя за собой в синем воздухе длинный хвост черного
дыма. Горный берег Приморской области уже синел слева в серебристо-сизом тумане; справа в бесконечную даль
уходили волны Лаперузова пролива. Пароход держал курс на Сахалин, но скалистых берегов дикого острова еще не было видно.
Спиридоновна. Вот так-то… на здоровье! смоталась совсем, и день и ночь пьяна,
дым коромыслом; такая уж эта неделя, право. (
Уходит; Груша затворяет за ней дверь.)
И пожарище родное
Обозрев в последний раз:
«
Дым, пар дымный, все земное,
Вечность, боги, лишь у вас!
Как
уходят клубы
дыма,
Так
уходят наши дни!
Боги, вечны вы одни, —
Все земное идет мимо...
Туземцы
ушли, а мы принялись устраиваться на ночь. Односкатная палатка была хорошо поставлена,
дым от костров ветер относил в сторону, мягкое ложе из сухой травы, кусок холодного мяса, черные сухари и кружка горячего чая заменили нам самую комфортабельную гостиницу и самый изысканный ужин в лучшем городском ресторане.
Мы с товарищем Фомичевым
ушли подальше в большую аллею, чтоб нас нельзя было увидеть из окон дома. Я вынул из кармана коробочку папирос, — сегодня купил: «Дюбек крепкий. Лимонные». Взяли по папироске, закурили, Фомичев привычно затягивался и пускал
дым через нос. У меня кружилась голова, слегка тошнило, я то и дело сплевывал. Фомичев посмеивался...
Поглядели, как на горизонте огромным факелом вздымался огонь, переходя в огненно-светящийся
дым, как полоса этого
дыма, все чернея,
уходила над крышами и садами вдаль.
— Время не упущено, ваша светлость, неприятель не
ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и
дыма не увидит.