Неточные совпадения
— Так и умрешь, не выговорив это слово, — продолжал он, вздохнув. — Одолеваю я вас болтовней моей? — спросил он, но ответа не стал ждать. — Стар, а в старости разговор — единственное нам утешение, говоришь, как будто встряхиваешь в
душе пыль пережитого. Да и редко удается искренно поболтать, невнимательные мы друг друга
слушатели…
Самгин не видел на лицах
слушателей радости и не видел «огней
души» в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил — надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек, очень слабо и конфузливо, а сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто, заметил...
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о
душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту
душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять
слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
Она пела так чисто, так правильно и вместе так… так… как поют все девицы, когда их просят спеть в обществе: без увлечения. Она вынула свою
душу из пения, и в
слушателе не шевельнулся ни один нерв.
Тут он поднял наконец глаза на
слушателей. Те, казалось, с совершенно безмятежным вниманием глядели на него. Какая-то судорога негодования прошла в
душе Мити.
И теперь, когда он играл какую-то итальянскую пьесу с трепещущим сердцем и переполненною
душой, в его игре с первых же аккордов сказалось что-то до такой степени своеобразное, что на лицах посторонних
слушателей появилось удивление.
Они лились, точно журчание мутного ручейка, и при этом тусклые глаза глядели на
слушателя, как бы стараясь вложить в его
душу неуловимый смысл длинной речи.
Выговорив это, я сам почувствовал мои ресницы омоченными и увидал, что и многие из
слушателей стали отирать глаза свои и искать очами по церкви некоего, его же разумела
душа моя, искать Котина нищего, Котина, сирых питателя.
И вот раз он зашел на гумно; поговорив с мужичками о хозяйстве, хотя сам не умел отличить овса от пшеницы, сладко потолковав о священных обязанностях крестьянина к господину, коснувшись слегка электричества и разделения труда, в чем, разумеется, не понимал ни строчки, растолковав своим
слушателям, каким образом земля ходит около солнца, и, наконец, совершенно умилившись
душой от собственного красноречия, он заговорил о министрах.
"Хищник"говорит коротко, отрывисто: он чувствует себя настолько сильным, чтоб пренебречь пустыми разговорами; пенкосниматель не говорит, а излагает; он любит угнести своего
слушателя и в многоглаголании надеется стяжать свою
душу!
— Наталья Алексеевна! — начал он с свойственным ему сдержанным и значительным выражением, которое всегда заставляло
слушателя думать, что Рудин не высказывал и десятой доли того, что теснилось ему в
душу, — Наталья Алексеевна! вы могли заметить, я мало говорю о своем прошедшем.
Я должен вам признаться, милые
слушатели, что Борис Петрович — боялся смерти!.. чувство, равно свойственное человеку и собаке, вообще всем животным… но дело в том, что смерть Борису Петровичу казалась ужаснее, чем она кажется другим животным, ибо в эти минуты тревожная
душа его, обнимая все минувшее, была подобна преступнику, осужденному испанской инквизицией упасть в колючие объятия мадоны долорозы (madona dolorosa), этого искаженного, богохульного, страшного изображения святейшей святыни…
Мысль, что красноречивая и одушевленная речь об умершем уже в старости поэте — написана молодым, умирающим поэтом и драматическим писателем, без сомнения, потрясала
души всех
слушателей, способных сочувствовать такому горестному событию.
Нет,
слушатели! тут есть причина: их вельможность, пан подпрапорный, были человек доброй
души и благодетельных чувств.
Другие, напротив, именно отличаются уменьем изображать предметы и так прекрасно их описывают, что они представляются
слушателям как живые и вследствие того легко возбуждают в
душе их глубокое чувство.
Впрочем, — добрая
душа у русского человека, —
слушатели находили возможным награждать бескорыстное «старание» вялым смехом.
Мне не раз случалось таким тоном говорить о медицине; все, что я рассказывал, была правда, но всегда после подобных разговоров мне становилось совестно; эту правду я оценивал, становясь на точку зрения своих
слушателей, в
душе же у меня, несмотря на все, отношение к медицине было серьезное и полное уважения.
И чудовищная трагедия эта не вызывала в
слушателях недоумения, она будила в их
душах божественный отклик, созвучное настроение.
И проповедник предлагал своим
слушателям пасть на землю и тоже плакать… Но плакать так не хочется! Хочется бегать, кувыркаться, радоваться тому, что завтра праздник… Глаза мамы умиленно светятся, также и у старшей сестры. Юли, на лицах младших сестренок растерянное благоговение. А мне стыдно, что у меня в
душе решительно никакого благочестия, а только скука непроходимая и желание, чтобы поскорее кончилось. Тошно и теперь становится, как вспомнишь!
Потом говорил Мороз, Перевозчиков. Опять я говорил, уже без маскарада. Меня встретила буря оваций. И говорил я, как никогда. Гордые за меня лица наших. Жадно хватающее внимание серых
слушателей. Как морской прилив, сочувствие сотен
душ поднимало
душу, качало ее на волнах вдохновения и радости. С изумлением слушал я сам себя, как бурно и ярко лилась моя речь, как уверенно и властно.
В Hotel de Rome, где я обедал за табльдотом, нашел я целое русское общество: племянника В. Ф. Корша и его двух молодых приятелей —
слушателей Берлинского университета: сына одного знаменитого хирурга и брата второй жены этого хирурга.
Душой кружка был Бакст, прекрасно знакомый с Берлином и отличавшийся необыкновенной способностью пленять русских высокопоставленных лиц. Его приятели называли это «укрощением генералов».
Проповедь эта, произнесенная с тою силою и рельефною картинностью, которыми отличалась речь отца Алексея, произвела на
слушателей потрясающее впечатление. Я был положительно растроган до глубины
души и рассыпался в искренних восторженных похвалах проповеднику.
— Не в картинности и витиеватости сила нашего «духовного» слова, — скромно остановил меня отец Алексей, — а в удаче и счастье найти среди
слушателей хоть единую
душу, куда навеки западет сказанное слово, и исполнится на ней слово Евангелия: «А иное семя упало на добрую почву и дало плод». Доброе слово, в час сказанное, — сила, государь мой, великая сила!
— Дела! — разводил руками
слушатель. — Верить не хочется, чтобы такой низкой
души человек на такую высоту взобрался, и ангел-то наш государь другом его считает.
Голос, на самом деле, был прелестный: нежный, ласкающий, гармоничный; но я слыхал голоса более захватывающие, сильнее проникающие в
душу, я внимал ему с удовольствием, как бы прислушиваясь к журчанию ручейка, совершенно спокойно, так как, чтобы следить за его речью, не требовалась ни малейшего напряжения мысли, ничего неожиданного не подстрекало любопытства
слушателя и не возбуждало томительного интереса.
Но положим, что слова Христа о страшном суде и совершении века и другие слова из Евангелия Иоанна имеют значение обещания загробной жизни для
душ умерших людей, все-таки несомненно и то, что учение его о свете жизни, о царстве бога имеет и то доступное его
слушателям и нам теперь значение, что жизнь истинная есть только жизнь сына человеческого по воле отца. Это тем легче допустить, что учение о жизни истинной по воле отца жизни включает в себя понятие о бессмертии и жизни за гробом.