Неточные совпадения
Как умер Петро, призвал Бог
души обоих братьев, Петра и Ивана, на суд. «Великий есть
грешник сей человек! — сказал Бог.
Ему чудилось, что все со всех сторон бежало ловить его: деревья, обступивши темным лесом и как будто живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились
задушить его; звезды, казалось, бежали впереди перед ним, указывая всем на
грешника; сама дорога, чудилось, мчалась по следам его.
Душа горела у меня узнать эту птицу, да рожа замазана сажею, как у черта, что кует гвозди для
грешников.
В
душе Прейн был очень доволен, что Луша начинала ревновать его к m-lle Эмме; старый
грешник слишком хорошо знал все ходы и выходы женского сердца, чтобы ошибиться. Он не любил добычи, которая доставалась даром.
В ее глазах старый
грешник являлся совершенством человеческой природы, каким-то чародеем, который читал у ней в
душе и который пересоздал ее в несколько дней, открыв пред ее глазами новый волшебный мир.
— Отец мой! — вскричал Юрий. — Отец мой! спаси меня!.. В
душе моей весь ад… все мучения погибающего
грешника!
Кто может описать чувство умирающего
грешника, когда перст божий коснулся
души его? Он видел всю мерзость прошедших дел своих, возгнушался самим собою, ненавидел себя; но не отчаяние, а надежда и любовь наполняли его
душу.
По целым вечерам Зайончек рассказывал расстроенному Долинскому самые картинные образцы таинственного общения замогильного мира с миром живущим и довел его больную
душу до самого высокого мистического настроения. Долинский считал себя первым
грешником в мире и незаметно начинал ощущать себя в таком близком общении с таинственными существами иного мира, в каком высказывал себя сам Зайончек.
Где твой мандат? Давай его сюда!
Офицер подает бумагу. Лепорелло ее раздирает.
Вот твой мандат! И знай, что булла папы
Дает мне власть Жуана де Маранья,
Заблудшую, но кроткую овцу,
Благословить и от грехов очистить;
Знай, что сей самый
грешник, дон Жуан,
Которого арестовать пришел ты,
Моих словес проникнулся елеем,
Отверг
душой мирскую суету
И поступает кающимся братом
В Севилию, в картозский монастырь!
Не так ли, сын мой?
— Ага! — говорит. — Это ты просто придумал. Только хорошо ли для меня этак-то? Сообрази: я мои деньги, может быть, большим грехом купил, может, я за них
душу чёрту продал. Пока я в грехах пачкался, — ты праведно жил, да и теперь того же хочешь, за счёт моих грехов? Легко праведному в рай попасть, коли
грешник его на своём хребте везёт, — только я не согласен конём тебе служить! Уж ты лучше сам погреши, тебе бог простит, — чай, ты вперёд у него заслужил!
Он отрешался от мира земного, он слышал глас Иисуса, призывавший его туда, в обитель любви и надежды, туда, где поют бога чистые ангелы, где
души праведных его видят, где между ними и покаявшиеся
грешники…
— Дивные дела строит Царь Небесный по своему промыслительному изволению!.. — набожно проговорила Манефа. — Двадцать два года при такой старости и в толиких трудах пребыть!.. Очевидна десница Вышнего, иже не хощет смерти
грешника, но всечасно ожидает, да обратится
душа к покаянию… Исправился ли он, как следует?
— Господу изволившу, обыде мя болезнь смертная… Но не хотяй смерти
грешнику, да обратится
душа к покаянию, он, сый человеколюбец, воздвиг мя от одра болезненного. Исповедуя неизреченное его милосердие, славлю смотрение Создателя, пою и величаю Творца жизнодавца, дондеже есмь. Вас же молю, отцы, братие и сестры о Христе Исусе, помяните мя, убогую старицу, во святых молитвах своих, да простит ми согрешения моя вольная и невольная и да устроит сам Спас душевное мое спасение…
Этот же берег отлогий, на аршин выше уровня; он гол, изгрызен и склизок на вид; мутные валы с белыми гребнями со злобой хлещут по нем и тотчас же отскакивают назад, точно им гадко прикасаться к этому неуклюжему, осклизлому берегу, на котором, судя по виду, могут жить одни только жабы и
души больших
грешников.
Христианство прежде всего очень повысило сознание бесконечной ценности всякой человеческой
души, человеческой жизни, человеческой личности, а значит, и бесконечной ценности
души, жизни и личности
грешника и «злого».
Тогда иссушенная
душа остается с осуждением
грешников, без жалости и без любви.
С
душой, личностью, жизнью
грешников совсем нельзя поступать, как со средством для осуществления «добра» и для торжества «добрых».
Каково же поэтому было удивление монахов, когда однажды ночью в их ворота постучался человек, который оказался горожанином и самым обыкновенным
грешником, любящим жизнь. Прежде чем попросить у настоятеля благословения и помолиться, этот человек потребовал вина и есть. На вопрос, как он попал из города в пустыню, он отвечал длинной охотничьей историей: пошел на охоту, выпил лишнее и заблудился. На предложение поступить в монахи и спасти свою
душу он ответил улыбкой и словами: «Я вам не товарищ».
— Великое дело совершил ты надо мной, добрый пастырь стада Христова, — начал Синявин, сделав три земных поклона, — свет пролил мне в
душу словом Божиим, просветлил мой ум, и совесть моя чернее ночи мне показалась. Помоги мне и ее осветить светом истины. Помолись за меня, великого
грешника, отец мой духовный!
Что же: так тогда и пропадать всей этой земле, которая называется Россией? Жутко. Всеми силами
души борюсь против этой мысли, не допускаю ее… а на сердце такая жуть, такой холод, такая гнетущая тоска. Но что я могу? Здесь нужны Самсоны и герои, а что такое я с моей доблестью? Стою я, как голый
грешник на Страшном суде, трясущийся от озноба и страха, и слова не могу промолвить в свое оправдание… на Страшном суде не солжешь и адвоката защищать не возьмешь, кончены все твои земные хитрости и уловки, кончены!