Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты
души предложил.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к
дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для
души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Левин в
душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой
дома, будет носить, кормить и воспитывать детей.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до
дома, и через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго осталось в его
душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.
Туман, застилавший всё в ее
душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть целый день с ним в его
доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
И он стал, сначала осторожно, а потом более и более увлекаясь, обращать ее внимание на разные подробности украшения
дома и сада. Видно было, что, посвятив много труда на улучшение и украшение своей усадьбы, Вронский чувствовал необходимость похвастаться ими пред новым лицом и от
души радовался похвалам Дарьи Александровны.
Левину самому хотелось зайти в эти местечки, но местечки были от
дома близкие, он всегда мог взять их, и местечки были маленькие, — троим негде стрелять. И потому он кривил
душой, говоря, что едва ли есть что. Поравнявшись с маленьким болотцем, Левин хотел проехать мимо, но опытный охотничий глаз Степана Аркадьича тотчас же рассмотрел видную с дороги мочежину.
Анна никак не ожидала, чтобы та, совершенно не изменившаяся, обстановка передней того
дома, где она жила девять лет, так сильно подействовала на нее. Одно за другим, воспоминания, радостные и мучительные, поднялись в ее
душе, и она на мгновенье забыла, зачем она здесь.
В
душе ее в тот день, как она в своем коричневом платье в зале Арбатского
дома подошла к нему молча и отдалась ему, — в
душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею
душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о
доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
У тоненького в три года не остается ни одной
души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь — и явился где-нибудь в конце города
дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой
дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями.
В большом зале генерал-губернаторского
дома собралось все чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие
душой, полукривившие и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.
В других
домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в
душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
Во взаимных услугах они дошли наконец до площади, где находились присутственные места: большой трехэтажный каменный
дом, весь белый, как мел, вероятно для изображения чистоты
душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному
дому.
Татьяна (русская
душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их
доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.
То был приятный, благородный,
Короткий вызов, иль картель:
Учтиво, с ясностью холодной
Звал друга Ленский на дуэль.
Онегин с первого движенья,
К послу такого порученья
Оборотясь, без лишних слов
Сказал, что он всегда готов.
Зарецкий встал без объяснений;
Остаться доле не хотел,
Имея
дома много дел,
И тотчас вышел; но Евгений
Наедине с своей
душойБыл недоволен сам собой.
— Прежде чем
душа праведника в рай идет — она еще сорок мытарств проходит, мой батюшка, сорок дней, и может еще в своем
доме быть…
Остап и Андрий кинулись со всею пылкостию юношей в это разгульное море и забыли вмиг и отцовский
дом, и бурсу, и все, что волновало прежде
душу, и предались новой жизни.
Я не старалась, бог нас свел.
Смотрите, дружбу всех он в
доме приобрел:
При батюшке три года служит,
Тот часто бе́з толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты
души простит.
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре́звимся, хохочем,
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет…
А между тем в
доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил
душу, а охотно беседовал…
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом
доме новоявленного пророка и водителя умов. Помнится, ты мне рассказывал о нем: Томилин, жирный, рыжий, весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты, адвокаты, барышни всех сортов, раздерганные умы, растрепанные
души. Начитанный мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
Если б Варвара была
дома — хорошо бы позволить ей приласкаться. Забавно она вздрагивает, когда целуешь груди ее. И — стонет, как ребенок во сне. А этот Гогин — остроумная шельма, «для пустой
души необходим груз веры» — неплохо! Варвара, вероятно, пошла к Гогиным. Что заставляет таких людей, как Гогин, помогать революционерам? Игра, азарт, скука жизни? Писатель Катин охотился, потому что охотились Тургенев, Некрасов. Наверное, Гогин пользуется успехом у модернизированных барышень, как парикмахер у швеек.
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин пошел в
дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова в трактире, в день похода рабочих в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей
душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».
«Здесь живут все еще так, как жили во времена Гоголя; кажется, что девяносто пять процентов жителей — «мертвые
души» и так жутко мертвые, что и не хочется видеть их ожившими»… «В гимназии введено обучение военному строю, обучают офицера местного гарнизона, и, представь, многие гимназисты искренно увлекаются этой вредной игрой. Недавно один офицер уличен в том, что водил мальчиков в публичные
дома».
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в
дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами
душ такой пансион?
Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в
душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно, к небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный
дом.
Зато после,
дома, у окна, на балконе, она говорит ему одному, долго говорит, долго выбирает из
души впечатления, пока не выскажется вся, и говорит горячо, с увлечением, останавливается иногда, прибирает слово и на лету хватает подсказанное им выражение, и во взгляде у ней успеет мелькнуть луч благодарности за помощь. Или сядет, бледная от усталости, в большое кресло, только жадные, неустающие глаза говорят ему, что она хочет слушать его.
— Оттреплет этакий барин! — говорил Захар. — Такая добрая
душа; да это золото — а не барин, дай Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; живу в добре, в покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый
дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий и можедом! А вы-то с своим…
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в
дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на
душе.
И после такой жизни на него вдруг навалили тяжелую обузу выносить на плечах службу целого
дома! Он и служи барину, и мети, и чисть, он и на побегушках! От всего этого в
душу его залегла угрюмость, а в нраве проявилась грубость и жесткость; от этого он ворчал всякий раз, когда голос барина заставлял его покидать лежанку.
Можно было пройти по всему
дому насквозь и не встретить ни
души; легко было обокрасть все кругом и свезти со двора на подводах: никто не помешал бы, если б только водились воры в том краю.
— И мне жаль, Борюшка. Я хотела сама съездить к нему — у него честная
душа, он — как младенец! Бог дал ему ученость, да остроты не дал… закопался в свои книги! У кого он там на руках!.. Да вот что: если за ним нет присмотру, перевези его сюда — в старом
доме пусто, кроме Вериной комнаты… Мы его там пока поместим… Я на случай велела приготовить две комнаты.
Падало царство Татьяны Марковны, пустел
дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна бродила будто по развалинам. Опустела и
душа у ней! Дух мира, гордости, благоденствия покинул счастливый уголок.
Оно все состояло из небольшой земли, лежащей вплоть у города, от которого отделялось полем и слободой близ Волги, из пятидесяти
душ крестьян, да из двух
домов — одного каменного, оставленного и запущенного, и другого деревянного домика, выстроенного его отцом, и в этом-то домике и жила Татьяна Марковна с двумя, тоже двоюродными, внучками-сиротами, девочками по седьмому и шестому году, оставленными ей двоюродной племянницей, которую она любила, как дочь.
Райский все шел тихо, глядя
душой в этот сон: статуя и все кругом постепенно оживало, делалось ярче… И когда он дошел до
дома, созданная им женщина мало-помалу опять обращалась в Софью.
Я пустился домой; в моей
душе был восторг. Все мелькало в уме, как вихрь, а сердце было полно. Подъезжая к
дому мамы, я вспомнил вдруг о Лизиной неблагодарности к Анне Андреевне, об ее жестоком, чудовищном слове давеча, и у меня вдруг заныло за них всех сердце! «Как у них у всех жестко на сердце! Да и Лиза, что с ней?» — подумал я, став на крыльцо.
— Земли у нас, барин, десятина на
душу. Держим мы на три
души, — охотно разговорился извозчик. — У меня
дома отец, брат, другой в солдатах. Они управляются. Да управляться-то нечего. И то брат хотел в Москву уйти.
Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом
доме и отдохнуть
душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
Для Привалова не оставалось никакого сомнения, что Надежда Васильевна живет в отцовском
доме только внешним образом, а ее
душа принадлежит другому миру и другим людям.
Они были круглыми сиротами и всеми силами молодой
души приросли к гуляевскому
дому.
Иногда в голове девушки мелькала предательская мысль — уйти из отцовского
дома потихоньку; но против такого бегства возмущалась ее простая, открытая
душа.
В России, в
душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого
дома.
Сидел я тогда
дома, были сумерки, и только что хотел выходить, оделся, причесался, платок
надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется дверь и — предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна.
Ведь жив он, жив, ибо жива
душа вовеки; и нет его в
доме, а он невидимо подле вас.
Потом, за разговором, Смердяков на время позабылся, но, однако же, остался в его
душе, и только что Иван Федорович расстался с Алешей и пошел один к
дому, как тотчас же забытое ощущение вдруг быстро стало опять выходить наружу.
Брошенный
дом!
Душа улетела, остался один труп!
— Поди, приведи ее сюда да выведи из
дому всех наших людей, чтоб ни одной
души в нем не оставалось, кроме приказных, а ты, Антон, запряги телегу.
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд с прошением в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола **
душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным
домом, и словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя
души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
…Две молодые девушки (Саша была постарше) вставали рано по утрам, когда все в
доме еще спало, читали Евангелие и молились, выходя на двор, под чистым небом. Они молились о княгине, о компаньонке, просили бога раскрыть их
души; выдумывали себе испытания, не ели целые недели мяса, мечтали о монастыре и о жизни за гробом.
Любовь Грановского к ней была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом
доме.
Душе было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно пели гонимые псалмы, готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.