Неточные совпадения
Война научает конкретности в политике, и она закаляет
дух.
В результате наших поспешных оправданий
войны, или, точнее, наших самооправданий, получился один вывод: мы лучше немцев, нравственная правота на нашей стороне, мы защищаемся и защищаем, немцы же в нравственном отношении очень плохи, они — насильники, в них —
дух антихристов.
Наиболее положительные черты русского человека, обнаружившиеся в революции и
войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию,
дух коммюнотарности — есть черты христианские, выработанные христианством в русском народе, т. е. прошлым.
И я хочу верить, что нынешняя мировая
война выведет Россию из этого безвыходного круга, пробудит в ней мужественный
дух, покажет миру мужественный лик России, установит внутренне должное отношение европейского Востока и европейского Запада.
Война мира славянского и мира германского не есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже, это — духовная
война, борьба за господство разного
духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира.
Войны могут быть духовными,
войнами духов.
Можно сказать, что
война происходит в небесах, в иных планах бытия, в глубинах
духа, а на плоскости материальной видны лишь внешние знаки того, что совершается в глубине.
Люди
духа иногда с легкостью отворачиваются от
войны, как от чего-то внешне-материального, как чуждого зла, насильственно навязанного, от которого можно и должно уйти в высшие сферы духовной жизни.
Кажется, что
война есть исключительное погружение в материю и не имеет никакого отношения к
духу.
И в этот грозный час нашей истории мы пытаемся противопоставить русский
дух германской машине, хотим понять эту
войну, как борьбу
духа с машиной.
А до
войны, в мирной жизни убивались души человеческие, угашался
дух человеческий, и так привычно это было, что перестали даже замечать ужас этого убийства.
Германская машина, как бы выброшенная из недр германского
духа, идет впереди, она задавала тон в жизни мирной, а теперь задает тон в
войне.
Я наконец перестал плакать, но ожесточился
духом и говорил, что я не виноват; что если они сделали это нарочно, то все равно, и что их надобно за то наказать, разжаловать в солдаты и послать на
войну, и что они должны просить у меня прощенья.
«И хорошо, если бы дело шло только об одном поколении. Но дело гораздо важнее. Все эти крикуны на жалованье, все честолюбцы, пользующиеся дурными страстями толпы, все нищие
духом, обманутые звучностью слов, так разожгли народные ненависти, что дело завтрашней
войны решит судьбу целого народа. Побежденный должен будет исчезнуть, и образуется новая Европа на основах столь грубых, кровожадных и опозоренных такими преступлениями, что она не может не быть еще хуже, еще злее, еще диче и насильственнее.
Мы кричим, что
война — это разбой, варварство, ужас, братоубийство, мы без обморока не можем видеть крови; но стоит только французам или немцам оскорбить нас, как мы тотчас же почувствуем подъем
духа, самым искренним образом закричим «ура» и бросимся на врага, вы будете призывать на наше оружие благословение божие, и наша доблесть будет вызывать всеобщий, и притом искренний, восторг.
На Западе
война против современной науки представляет известные элементы
духа народного, развившиеся веками и окрепнувшие в упрямой самобытности; им вспять идти не позволяют воспоминания: таковы, например, пиетисты в Германии, порожденные односторонностию протестантизма.
Надо уважать всякого человека, какой бы он ни был жалкий и смешной. Надо помнить, что во всяком человеке живет тот же
дух, какой и в нас. Даже тогда, когда человек отвратителен и душой и телом, надо думать так: «Да, на свете должны быть и такие уроды, и надо терпеть их». Если же мы показываем таким людям наше отвращение, то, во-первых, мы несправедливы, а во-вторых, вызываем таких людей на
войну не на живот, а на смерть.
Неужели нельзя надеяться, что придет день, когда люди найдут, что жить для других им будет так же легко, как им теперь легко умирать на
войнах, причин которых не знают? Для этого нужен только подъем и просветление
духа в людях.
Но
война и военный
дух, отвердевший и оформленный в государстве, порождают другое явление, абсолютно неблагородное и низкое, не имеющее даже относительных оправданий, не предполагающее никакого благородства, мужественного характера, никакого обнаружения чувства чести.
Я думал, — продолжал он, воодушевляясь более и более, — что здесь, на Кавказе, la vie de camp [лагерная жизнь (франц.).], люди простые, честные, с которыми я буду в сношениях,
война, опасности, все это придется к моему настроению
духа как нельзя лучше, что я начну новую жизнь.
Под Мец я попал тотчас после сдачи крепости и видел, до какой степени немцы были хорошо приготовлены к
войне, как у них все было пропитано
духом дисциплины, как их военное хозяйство велось образцово. Все это я подтверждал, но не мог не жалеть Франции, где ненавистный всем нам режим Второй империи уже пал и теперь на заклание была обречена пруссакам не империя, а Французская демократическая республика. Этого забывать нельзя!
Еще в июне, и даже во второй половине его, никто и не думал о том, что
война была уже на носу. Даже и пресловутый инцидент испанского наследства еще не беспокоил ни немецкую, ни французскую прессу. Настроение Берлина было тогда совсем не воинственное, а скорее либерально-оппозиционное в противобисмарковом
духе. Это замечалось во всем и в тех разговорах, какие мне приводилось иметь с берлинцами разного сорта.
Теперь, когда я один,
война безраздельно владеет мною и стоит, как непостижимая загадка, как страшный
дух, которого я не могу облечь плотью.
Рассказывают, что во время «опийной» англо-китайской
войны китайцы, чтобы испугать англичан и «поддержать
дух» своих, выставляли на видных местах огромные, ужасающего вида пушки, сделанные из глины. Китайцы шли в бой, делая страшные рожи, кривляясь и испуская дикие крики. Но все-таки победили англичане. Против глиняных пушек у них были не такие большие, но зато стальные, взаправду стрелявшие пушки. Против кривляний и страшных рож у них была организация, дисциплина и внимательный расчет.
А между тем сообщали, что в Петербурге решено продолжать
войну во что бы то ни стало, что главнокомандующим, «для подъема
духа армии», назначается великий князь Николай Николаевич…
При одном имени «Суворов» конфедераты уже падали
духом, а это на
войне всегда начало поражения. И действительно, неприятель всегда бежал перед «каменными суворовцами».
Когда царь защищает права и честь своего народа на
войне, царица должна оставаться с народом, залогом его спокойствия — по крайней мере до последней крайности, если у ней недостает
духа умереть с честью этого народа.
Скорее не ручаюсь, чтобы пылкий, воинственный
дух молодого героя, всемилостивейшего нашего государя и господина, — но дело не в том — не ручаюсь, говорю я, чтобы
дух этот не занес шведского Ахиллеса [Ахиллес — герой Троянской
войны.] в ошибки невозвратимые, которые послужат к большему величию Петра.
Лишенный надежды на близкую
войну, он был постоянно не в
духе. Преобразования по военной части, начатые тотчас же по воцарении Павла Петровича, нашли в нем открытого и неосторожного порицателя.
Временщиком стал новый немец, но это был Миних. Он мечтал об исправлении внутренних дел в
духе Петра I, в особенности об ослаблении Австрии и о взятии Константинополя. Старый герой надеялся достигнуть заветной цели, с помощью юного товарища, Фридриха II прусского, который тогда начал
войну за австрийское наследство, чтобы уничтожить свою соперницу, императрицу Марию Терезу. Не прошло и пяти месяцев, как Россия очутилась в руках нового временщика. На этот раз пришла очередь графа Андрея Ивановича Остермана.
Война надвигалась, но надежды на призыв не было никакой. В Суворове, между тем, не угас еще воинственный гениальный
дух и часто-часто сердце его просилось назад, к своим витязям, к чудо-богатырям.
Много воды утекло за эти долгие годы. Россия под скипетром «благословенного» Александра, пресыщенная бранною славою, быстрыми шагами шла по пути законодательного, административного и экономического процветания. «Свод законов Российской Империи» является бессмертным памятником этой эпохи подъема государственного
духа, явившегося как бы последствием подъема народного
духа, выразившегося в
войне 1812 года.
Героическая
война против зла мира зарождается в том освобождающем сознании имманентизма, для которого Бог имманентен человеческому
духу, а «мир» трансцендентен ему.
Но правило это, при котором упускается из виду
дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок
духа войска — во всех народных
войнах.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое
духом армии, и составляющее главный нерв
войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Война и революция обнаружили, как близок русским
дух толстовского непротивленства.
— Даже рад! Да, я рад! Я очень рад! Ведь у нас «борьба наша не с плотию и кровию, а с тьмою века, — с
духами злобы, живущими на земле». Мы ведем
войну против тьмы веков и против
духов злобы, а они гонят нас и убивают, как ранее гнали и убивали тех, которые были во всем нас лучше.
Утром на репетиции он слышал от Максимова о бывшем на Валааме «чуде о сеножатех», которому будто Муравьев желает составить описание, как предвещательному к
войне событию, — ибо были будто те сеножати не люди, но
духи, а между тем…