Неточные совпадения
— Алексей Александрович, — сказала она, взглядывая на него и не опуская
глаз под его устремленным на ее прическу взором, — я преступная женщина, я
дурная женщина, но я то же, что я была, что я сказала вам тогда, и приехала сказать вам, что я не могу ничего переменить.
— Я? ты находишь? Я не странная, но я
дурная. Это бывает со мной. Мне всё хочется плакать. Это очень. глупо, но это проходит, — сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки.
Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами. — Так мне из Петербурга не хотелось уезжать, а теперь отсюда не хочется.
— A, да! — сказал он на то, что Вронский был у Тверских, и, блеснув своими черными
глазами, взялся за левый ус и стал заправлять его в рот, по своей
дурной привычке.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего
дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя
глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа —
дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставив в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми
глазами.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу
дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в
глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
У него была
дурная привычка, когда он задумывался, останавливать
глаза на одной точке и беспрестанно мигать, подергивая при этом носом и бровями.
Долго бессмысленно смотрел я в книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в
глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был
дурной признак), именно на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду из кофейни (нем.).] — я не мог более удерживать слез и от рыданий не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы не читали газеты? (нем.)]
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в
дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий
глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Сам писатель тоже небольшого роста, плотненький, с
дурной кожей на лице, с черноватой, негустой бородкой и недобрыми
глазами.
Она вытащила из сундука, из-под хлама книгу и положила у себя на столе, подле рабочего ящика. За обедом она изъявила обеим сестрам желание, чтоб они читали ей вслух попеременно, по вечерам, особенно в
дурную погоду, так как
глаза у ней плохи и сама она читать не может.
Но не на море только, а вообще в жизни, на всяком шагу, грозят нам опасности, часто, к спокойствию нашему, не замечаемые. Зато, как будто для уравновешения хорошего с
дурным, всюду рассеяно много «страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет. На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «страшным», в
глазах непривычных людей, минутам. И я бывал в числе последних, пока не был на море.
На
глазах его были слезы, когда он говорил себе это, и хорошие и
дурные слезы; хорошие слезы потому, что это были слезы радости пробуждения в себе того духовного существа, которое все эти года спало в нем, и
дурные потому, что они были слезы умиления над самим собою, над своей добродетелью.
Она показалась Привалову и выше и полнее. Но лицо оставалось таким же, с оттенком той строгой красоты, которая смягчалась только бахаревской улыбкой. Серые
глаза смотрели мягче и немного грустно, точно в их глубине залегла какая-то тень. Держала она себя по-прежнему просто, по-дружески, с той откровенностью, какая обезоруживает всякий
дурной помысел, всякое
дурное желание.
— Послушайте, доктор, ведь я не умру?.. — шептала Зося, не открывая
глаз. — Впрочем, все доктора говорят это своим пациентам… Доктор, я была
дурная девушка до сих пор… Я ничего не делала для других… Не дайте мне умереть, и я переменюсь к лучшему. Ах, как мне хочется жить… доктор, доктор!.. Я раньше так легко смотрела на жизнь и людей… Но жизнь так коротка, — как жизнь поденки.
Я понимаю, как сильно компрометируется Лопухов в
глазах просвещенной публики сочувствием Марьи Алексевны к его образу мыслей. Но я не хочу давать потачки никому и не прячу этого обстоятельства, столь вредного для репутации Лопухова, хоть и доказал, что мог утаить такую
дурную сторону отношений Лопухова в семействе Розальских; я делаю даже больше: я сам принимаюсь объяснять, что он именно заслуживал благосклонность Марьи Алексевны.
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй раз в жизни и в последний раз; в первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой
дурной вопрос дал мне такой упрек! Посмотри, слезы на моих
глазах, с детства первые слезы в моей жизни!
— Отворотился хоть бы в сторону, когда хочешь чихнуть! — проговорил дед, протирая
глаза. Осмотрелся — никого нет. — Нет, не любит, видно, черт табаку! — продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за заступ. —
Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его не доводилось нюхать!
— Отчего же? — возразила Бертольди. — Надо всегда жить так, чтобы не было секретов. Если вы считаете его
дурным человеком, так говорите в
глаза, а не интригуйте.
Наконец, правда и то, что с гостями своими обходилась она слишком бесцеремонно, а иногда и грубовато: всем говорила «ты» и без всякой пощады высказывала в
глаза все
дурное, что слышала об них или что сама в них замечала.
Мы переехали в город. Не скоро я отделался от прошедшего, не скоро принялся за работу. Рана моя медленно заживала; но собственно против отца у меня не было никакого
дурного чувства. Напротив: он как будто еще вырос в моих
глазах… пускай психологи объяснят это противоречие, как знают. Однажды я шел по бульвару и, к неописанной моей радости, столкнулся с Лушиным. Я его любил за его прямой и нелицемерный нрав, да притом он был мне дорог по воспоминаниям, которые он во мне возбуждал. Я бросился к нему.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чем-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «
дурным обществом», но изменить этому обществу, изменить Валеку и Марусе я был не в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них
глаз от стыда.
Теперь, когда я окончательно сжился с «
дурным обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен, — я чувствовал, что каждый раз мое появление вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными
глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.
— Я как отец говорю вам это, — продолжал господин полицеймейстер (мне даже показалось, что у пего слезы навернулись на
глазах), — потому что вы человек молодой еще, неопытный, вы не знаете, как много значат
дурные примеры…
Выразительного ничего не было — самые обыкновенные, грубые и
дурные черты;
глаза маленькие, серые, особенно в то время, когда я смотрелся в зеркало, были скорее глупые, чем умные.
Как только Дмитрий вошел ко мне в комнату, по его лицу, походке и по свойственному ему жесту во время
дурного расположения духа, подмигивая
глазом, гримасливо подергивать головой набок, как будто для того, чтобы поправить галстук, я понял, что он находился в своем холодно упрямом расположении духа, которое на него находило, когда он был недоволен собой, и которое всегда производило охлаждающее действие на мое к нему чувство.
— Сам ты
дурень, — отвечал слепой, выкатив на опричника белки свои, — где мне видеть, коли
глаз нетути. Вот ты — дело другое; у тебя без двух четыре, так видишь ты и дале и шире; скажи, кто передо мной, так буду знать!
— Христос с вами, голубушка! — воскликнул он, — что ж, одного, что ли, вы меня оставить хотите, с
глазу на
глаз с этим…
дурным сыном? Нет, нет! и не думайте! не пущу!
Перед
глазами пляшут огни фонарей на площади; справа, в черной куче деревьев, возвышается белый институт благородных девиц. Лениво нанизывая грязные слова одно на другое, казак идет на площадь, помахивая белым тряпьем, и наконец исчезает, как
дурной сон.
Скосив на нее черные
глаза, Кострома рассказывает про охотника Калинина, седенького старичка с хитрыми
глазами, человека
дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли в песке кладбища, а поставили гроб поверх земли, в стороне от других могил. Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана белой краской, — изображены крест, копье, трость и две кости.
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его
глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в
глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в
дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
Итак майор Куролесов не имел положительно
дурной репутации, а напротив, в
глазах многих имел репутацию выгодную.
— Прощай, ты отличный малый! — сказал господин маленький и
дурной с кроткими
глазами.
— Да, очень довольно, душа моя! Больше чем нужно, — подтверждает маленький и
дурной, открывая и закрывая
глаза.
Один, маленький, чистенький, худой и
дурной, сидит и смотрит на отъезжающего добрыми, усталыми
глазами.
«А больше всего, Агафоша, остерегайся
дурных товарищей…» Понимаешь, не в бровь, а прямо тебе в
глаз.
— Да, батюшка! Ей самой некогда перемолвить с тобой словечка, так просила меня… О, ох, родимый! сокрушила ее дочка боярская, Анастасья Тимофеевна. Бог весть, что с ней поделалось: плачет да горюет — совсем зачахла. Боярину прислали из Москвы какого-то досужего поляка — рудомета, что ль?.. не знаю; да и тот толку не добьется. И нашептывал, и заморского зелья давал, и мало ли чего другого — все проку нет. Уж не с
дурного ли
глазу ей такая немочь приключилась? Как ты думаешь, Архип Кудимович?
— «Вы подумайте, — я равна этому парню, с
глазами вола, и другому, с птичьим лицом, мы все — вы, я и она — мы равны им, этим людям
дурной крови! Людям, которых можно приглашать для того, чтобы они били подобных им, таких же зверей, как они…».
Произошла новая семейная путаница. Поручики впились в меня стальными
глазами, как бы намереваясь нечто запечатлеть в памяти; коллежский асессор Сенечка, напротив, стыдливо потупил
глаза и, казалось, размышлял: обязан ли он, в качестве товарища прокурора, занести о сем в протокол?"Индюшка"визжала на прапорщика: ах, этот
дурной сын в гроб меня вгонит! Стрекоза с каждою минутой становился грустнее и строже. Но тетенька, как любезная хозяйка, старалась держать нейтралитет и весело произнесла...
Этот смирный человек решительно не мог ничем произвести в Доре
дурное впечатление, но она, очевидно, просто-напросто не хотела никаких знакомств. Ей просто не хотелось иметь перед
глазами и на слуху ничего способного каждую минуту напомнить о России, с воспоминанием о которой связывалось кое-что другое, смутное, но тяжелое, о котором лучше всего не хотелось думать.
Если вы видите, что умный человек бедно одет, живет в
дурной квартире, едет на плохом извозчике — это вас не поражает, не колет вам
глаз; так и нужно, это идет к умному человеку, тут нет видимого противоречия.
— А у тебя, мой друг,
глаза слишком на мокром месте: от всякого вздора ты плачешь; это значит
дурной характер.
Что не было «благородно и великодушно», то, очевидно, было в
глазах Якова Львовича предосудительно и низко, а он от людей, имеющих такие свойства, отворачивался и не презирал их только потому, что это, по его мнению, было «неблагородно и невеликодушно презирать человека, имевшего несчастие получить
дурное направление».
Княгиню застал он неодетою, с
дурным цветом лица, с красными и как бы заплаканными
глазами.
Здесь, может быть, еще раз следует упомянуть, что покойный Ничипоренко был замечательно нехорош собою от природы и, кроме своей неблагообразности, он был страшно неприятен своим неряшеством и имел очень
дурные манеры и две отвратительнейшие привычки: дергать беспрестанно носом, а во время разговора выдавливать себе пальцем из орбиты левый
глаз.
Я, конечно, понимал, что они должны были презирать меня теперь за неуспех моей служебной карьеры и за то, что я уж очень опустился, ходил в
дурном платье и проч., что в их
глазах составляло вывеску моей неспособности и мелкого значения.
Татьяна(как бы сама с собою).
Дурное и тяжелое они изображают не так, как я его вижу… а как-то особенно… более крупно… в трагическом тоне. А хорошее — они выдумывают. Никто не объясняется в любви так, как об этом пишут! И жизнь совсем не трагична… она течет тихо, однообразно… как большая мутная река. А когда смотришь, как течет река, то
глаза устают, делается скучно… голова тупеет, и даже не хочется подумать — зачем река течет?
Но вдруг он нахмурился, улыбка и блеск в
глазах его исчезли, и он холодно, опять отечески обратился ко мне, как будто мы делали что-нибудь
дурное и как будто он опомнился и мне советовал опомниться.
— Напрасно, всегда выгоднее верить
дурному, чем хорошему… один против двадцати, что… — он не кончил фразы,
глаза его устремились на другую дверь залы, где произошло небольшое движение,
глаза Елизаветы Николаевны боязливо обратились в ту же сторону.
Лизавета же Николавна… о! знак восклицания… погодите!.. теперь она взошла в свою спальну и кликнула горничную Марфушу — толстую, рябую девищу!..
дурной знак!.. я бы не желал, чтоб у моей жены или невесты была толстая и рябая горничная!.. терпеть не могу толстых и рябых горничных, с головой, вымазанной чухонским маслом или приглаженной квасом, от которого волосы слипаются и рыжеют, с руками шероховатыми, как вчерашний решетный хлеб, с сонными
глазами, с ногами, хлопающими в башмаках без ленточек, тяжелой походкой, и (что всего хуже) четвероугольной талией, облепленной пестрым домашним платьем, которое внизу уже, чем вверху…