Неточные совпадения
На миг
умолкли разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
Вдруг двери настежь. Ленский входит,
И с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк отводит
Приборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух
друзей.
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ
умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних
друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
—
Другими словами: Аркадий Кирсанов слишком возвышен для моего понимания, — преклоняюсь и
умолкаю.
— Я не играл… — начал было Аркадий и
умолк. Он чувствовал, что слезы приступали к его главам, а ему не хотелось заплакать перед своим насмешливым
другом.
Ему отчего-то было тяжело. Он уже не слушал ее раздражительных и кокетливых вызовов, которым в
другое время готов был верить. В нем в эту минуту
умолкла собственная страсть. Он болел духом за нее, вслушиваясь в ее лихорадочный лепет, стараясь вглядеться в нервную живость движений и угадать, что значило это волнение.
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без
умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать
друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит
другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Берите же, любезный
друг, свою лиру, свою палитру, свой роскошный, как эти небеса, язык, язык богов, которым только и можно говорить о здешней природе, и спешите сюда, — а я винюсь в своем бессилии и
умолкаю!
Товарищ прокурора говорил очень долго, с одной стороны стараясь вспомнить все те умные вещи, которые он придумал, с
другой стороны, главное, ни на минуту не остановиться, а сделать так, чтобы речь его лилась, не
умолкая, в продолжение часа с четвертью.
Он
умолкал на несколько мгновений и снова принимался кричать. Голос его звонко разносился в неподвижном, чутко дремлющем воздухе. Тридцать раз по крайней мере прокричал он имя Антропки, как вдруг с противоположного конца поляны, словно с
другого света, принесся едва слышный ответ...
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались с ним очень усердно; потом он стал реже отвечать на наши возгласы, наконец
умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть
друг на
друга. Утки носились над нашими головами; иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как говорится, «колом», и с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
За рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с дымом летели тучи искр. Огонь шел все дальше и дальше. Одни деревья горели скорее,
другие — медленнее. Я видел, как через реку перебрел кабан, затем переплыл большой полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к
другому носилась желна, и, не
умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало смеркаться.
Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии и радости, болтала то с той, то с
другою и хохотала без
умолку.
Но чуть только он увидит, что его сознательно не боятся, что с ним идут на спор решительный, что вопрос ставится прямо — «погибну, но не уступлю», — он немедленно отступает, смягчается,
умолкает и переносит свой гнев на
другие предметы или на
других людей, которые виноваты только тем, что они послабее.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же
умолк под грозным взглядом своей супруги, но
умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с
другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Иногда я замечал в ней озабоченный вид; она начинала расспрашивать и выпытывать от меня, почему я печалюсь, что у меня на уме; но странно, когда доходило до Наташи, она тотчас же
умолкала или начинала заговаривать о
другом.
И действительно, через несколько секунд с нашим тарантасом поравнялся рослый мужик, имевший крайне озабоченный вид. Лицо у него было бледное, глаза мутные, волоса взъерошенные, губы сочились и что-то без
умолку лепетали. В каждой руке у него было по подкове, которыми он звякал одна об
другую.
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь такое совсем неожиданное, на что я ни под каким видом ответить не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без
умолку, будут смеяться и — кто знает — будут, может быть, и понимать
друг друга!
Осип Иваныч
умолк на минуту и окинул нас взглядом. Я сидел съежившись и как бы сознаваясь в какой-то вине; Николай Осипыч, как говорится, ел родителя глазами. По-видимому, это поощрило Дерунова. Он сложил обе руки на животе и глубокомысленно вертел одним большим пальцем вокруг
другого.
Под конец адвокат, очевидно, забылся и повторил недавно сказанную им на суде речь. Он делал так называемые красивые жесты и даже наскакивал на педагога, мня видеть в нем противную сторону. Когда он
умолк, в каюте на несколько минут воцарилось всеобщее молчание; даже ликвидаторы как будто усомнились в правильности задуманных ими ликвидации и, с беспокойством взглянув
друг на
друга, разом, для храбрости, выпили по большой.
— Или, говоря
другими словами, вы находите меня, для первой и случайной встречи, слишком нескромным… Умолкаю-с. Но так как, во всяком случае, для вас должно быть совершенно индифферентно, одному ли коротать время в трактирном заведении, в ожидании лошадей, или в компании, то надеюсь, что вы не откажетесь напиться со мною чаю. У меня есть здесь дельце одно, и ручаюсь, что вы проведете время не без пользы.
Говорит он без
умолку, без связи перескакивая с одного предмета на
другой; говорит и тогда, когда Иван Михайлыч слушает его, и тогда, когда последний засыпает под музыку его говора.
Желтыми огнями загорелась осень, частыми дождями заплакало небо, и быстро стали пустеть дачи и
умолкать, как будто непрерывный дождь и ветер гасили их, точно свечи, одну за
другой.
Мы опять
умолкли; я чувствовал, что на душе у меня смутно и что сердце опять начинает падать в груди, несмотря на то что сожаление о смене любимого начальника умерялось надеждою на присылку
другого любимого начальника.
Кончался этот спор всегда тем, что и я и Олеся
умолкали не без внутреннего раздражения
друг против
друга.
Лазутчик, стоя на конце каюка, перенося весло то на ту, то на
другую сторону, ловко правил и говорил без
умолку.
Генерал
умолк. Литвинов тоже безмолвствовал. Оба держали шляпы в руках и, нагнув вперед туловище и осклабясь, глядели
друг другу в брови.
Тем не менее, как ни жаль расставаться с тем или
другим излюбленным девизом, но если раз признано, что он «надоел» или чересчур много хлопот стоит — делать нечего, приходится зайцев зубами ловить. Главное дело, общая польза того требует, а перед идеей общей пользы должны
умолкнуть все случайные соображения. Потому что общая польза — это, с одной стороны… а впрочем, что бишь такое общая польза, милая тетенька?
— Я не сомневался в этом, — сказал Сурской, пожав руку Рославлеву. — Да, мой
друг! всякая частная любовь должна
умолкнуть перед этой общей и священной любовью к отечеству!
За обедом он болтал без
умолку, был чрезвычайно весел, острил, каламбурил, рассказывал анекдоты, которые не доканчивал или с одного перескакивал на
другой, сам не замечая того.
В гостиной пробило двенадцать; по всем комнатам часы одни за
другими прозвонили двенадцать, — и все
умолкло опять.
— Я говорю ей, Эстамп, что, если любовь велика, все должно
умолкнуть, все
другие соображения.
Не заметила Настя, как завела песню и как ее кончила. Но только что
умолк ее голос, на лугу с самого берега Гостомли заслышалась
другая песня. Настя сначала думала, что ей это показалось, но она узнала знакомый голос и, обернувшись ухом к лугу, слушала. А Степан пел...
На первых порах граф принимался как бы действовать и даже много говорил; но тут же нежданно
умолкал и удалялся, очевидно чем-то неудовлетворенный. Мысли ли его были не поняты как следует или действия не оценены по справедливости, — только он переходил от одного счастливого случая к
другому, не сделав себе в конце концов, что называется, карьеры, — если не считать, конечно, нескольких звезд на груди и видного придворного чина.
Целый день
друзья проговорили без
умолку.
В городе, в меланхоличные часы, домине Галушкинский поигрывал на гуслях, как-то им приобретенных и на которых он мастерски разыгрывал восемнадцать штучек. Пробуя меня, по части учения, в том и
другом, он вздумал; не возьмусь ли я хоть на гуслях играть? И принялся испытывать"мое дарование. И что ж? Я взялся, понял и выигрывал целых пять штучек и половину шестой, и все очень исправно и без запинки, а особливо отлично гудели у меня басы, минут пять не
умолкая.
О,
друг мой Семен Николаич! если б ты мог видеть, как она была мила в это мгновение: бледная почти до прозрачности, слегка наклоненная, усталая, внутренно расстроенная — и все-таки ясная, как небо! Я говорил, говорил долго, потом
умолк — и так сидел молча да глядел на нее…
Горюхино приуныло, базар запустел, песни Архипа-Лысого
умолкли. Ребятишки пошли по миру. Половина мужиков была на пашне, а
другая служила в батраках; и день храмового праздника сделался, по выражению летописца, не днем радости и ликования, но годовщиною печали и поминания горестного.
Вавило, не
умолкая, пел хорошие песни, готов был в эти дни принять бой со всеми за каждого и даже был способен помочь людям в той или
другой работе.
И с тем мы с ним расстались. На нем его титла всё яснее обозначались, а у нас не
умолкали другие знамения, в заключение коих, по осени, только что стал лед, как вдруг сделалась оттепель, весь этот лед разметало и пошло наши постройки коверкать, и до того шли вреда за вредами, что вдруг один гранитный бык подмыло, и пучина поглотила все возведение многих лет, стоившее многих тысяч…
Новый гость уселся с
другими около стола, на котором уже кипел самовар, и пустился говорить без
умолку.
Так, например, поговорив раз со мною наедине о тех и
других «дикостях», она
умолкла, потом сложила в корзинку свою работу и, поднявшись с места, сказала с каким-то возвышенным чувством...
Удар следовал за ударом, один
другого громче, один
другого ужаснее, а молния не
умолкала ни на минуту.
Все воины в одно мгновение обнажили мечи свои, взывая: «Идем, идем сражаться!»
Друзья Иоанновы и враги посадницы
умолкли.
Поручик Розенкранц сам стрелял из винтовки, не
умолкая ни на минуту, хриплым голосом кричал на солдат и во весь дух скакал с одного конца цепи на
другой. Он был несколько бледен, и это очень шло к его воинственному лицу.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня
друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас
умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
— «Позвольте… позвольте…» говорят они, прерывая вас неожиданно, — и вдруг
умолкают, высказывая унылое беспокойство; после того, спешат они домой, роются в книгах, отыскивают забытое место, и на
другой день, в ту минуту, как вы меньше всего ждете, выстреливают в вас ученой тирадой.
Не до горя теперь, не до слез; пускай все чувства
умолкнут, лишь бы
друга из волчьей пасти вырвать!
Стоном стоят лесные голоса, без
умолку трещат в высокой сочной траве кузнечики и кобылки, вьются над цветами жучки и разновидные козявки, воркуют серо-сизые с зеленой шейкой вяхири и красногрудые ветютни, как в трубу трубит черная желна, стучат по деревьям дятлы, пищат рябчики, уныло перекликаются либо кошкой взвизгивают желтенькие иволги, трещат сойки, жалобно кукуют кукушки и на разные голоса весело щебечут свиристели, малиновки, лесные жаворонки и
другие мелкие пташки [Вяхирь, дикий голубь — Columna palumbus.
Вплоть до позднего вечера продолжался широкий разгул поклонников Софонтия. Хороводов не было, зато песни не
умолкали, а выстрелы из ружей и мушкетонов становились чаще и чаще… По лесу забродили парочки… То в одном, то в
другом месте слышались и шелест раздвигаемых ветвей, и хруст валежника, и девичьи вскрикиванья, и звонкий веселый хохот… Так кончились Софонтьевы помины.
Не
умолк этот рассказчик, как
другой стал сказывать, куда кони пропадают, сваливая все это на вину живущей где-то на турецкой земле белой кобылицы с золотою гривой, которую если только конь заслышит, как она по ночам ржет, то уж непременно уйдет к ней, хоть его за семью замками на цепях держи.