Неточные совпадения
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят —
на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг
дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят, краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да будет вам, проклятые!
Не разольешь водой...
На белом, снежном саване
Ни талой нет талиночки —
Нет у солдатки-матери
Во всем миру
дружка!
На радости целуются,
Друг
дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по-божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда делу спорному
Решенья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни
на есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Вольготно
на Руси?
— Да вот комара за семь верст ловили, — начали было головотяпы, и вдруг им сделалось так смешно, так смешно… Посмотрели они друг
на дружку и прыснули.
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили друг против
дружки и в одиночку и стена
на стену, и всего больше страдал от этой ненависти город, который очутился как раз посередке между враждующими лагерями.
Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом поле задавили —
И делят меж собой,
Кто что́ себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто
на ловле не видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал
И к вам поставил прямо в поле
Сердечного
дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Лев растерзал его, примолвя так: «
Дружок,
Напрасно, смо́тря
на собачку,
Ты вздумал, что тебе я также дам потачку...
— Что, ваше благородие? — сказал смеясь Пугачев. — Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посаженым отцом, Швабрин
дружкою; [Дрýжка — распорядитель
на свадьбе.] закутим, запьем — и ворота запрем!
— У Моти был
дружок, слесарь, учился у Шанявского, угрюмый такой, грубый, смотрел
на меня презрительно.
— Ну и слава Богу! — сказала мама, испугавшись тому, что он шептал мне
на ухо, — а то я было подумала… Ты, Аркаша,
на нас не сердись; умные-то люди и без нас с тобой будут, а вот кто тебя любить-то станет, коли нас друг у
дружки не будет?
Спит это она однажды днем, проснулась, открыла глаза, смотрит
на меня; я сижу
на сундуке, тоже смотрю
на нее; встала она молча, подошла ко мне, обняла меня крепко-крепко, и вот тут мы обе не утерпели и заплакали, сидим и плачем и друг
дружку из рук не выпускаем.
Тимофей советовал бить передовых лошадей (мы ехали гусем), я посоветовал запрячь тройку рядом и ушел опять
на холм петь, наконец ямщик нарубил кольев, и мы стали поднимать повозку сзади, а он кричал
на лошадей: «Эй, ну,
дружки, чтоб вас задавило, проклятые!» Но
дружки ни с места.
Их место было направо, и они, теснясь и напирая друг
на дружку, стали устанавливаться.
Холм,
на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле
дружки два огонька.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой,
на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг к
дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж пройдет наконец этот невыносимый зной.
И проходят мимо меня все странники; идут они тихо, словно нехотя, все в одну сторону; лица у всех унылые и друг
на дружку все очень похожи.
Иные, сытые и гладкие, подобранные по мастям, покрытые разноцветными попонами, коротко привязанные к высоким кряквам, боязливо косились назад
на слишком знакомые им кнуты своих владельцев-барышников; помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или трех крепкоголовых конюхов, махали своими длинными шеями, топали ногами, грызли со скуки надолбы; саврасые вятки плотно прижимались друг к
дружке; в величавой неподвижности, словно львы, стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами и косматыми лапами, серые в яблоках, вороные, гнедые.
Вечернею порой
Гуляючи, держися ближе к лесу,
А я отдам приказ тебя беречь.
Ау,
дружки! Лепетушки, Лесовые!
Заснули, что ль? Проснитесь, отзовитесь
На голос мой!
Сердечный друг, свою девичью волю,
Подруг, родных
на милого
дружкаСменяла я, не обмани Купаву,
Не погуби девического сердца.
Ласкай меня,
Целуй меня, пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как
на чужую
И девушки и парни. Вот пошла бы
На царские столы смотреть, а с кем?
Подружки все с
дружками, косо смотрят,
Сторонятся; отстань, мол, не мешай!
С старушками пойти и с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно. Будь
дружком,
Пригоженький.
— Ну, спасибо тебе, вот мы и с жарковцем! — поблагодарила его матушка, — и сами поедим, и ты с нами покушаешь. Эй, кто там! снесите-ка повару одного тетерева, пускай сегодня к обеду зажарит, а прочих
на погреб отдайте… Спасибо,
дружок!
— Делать нечего, придется, видно, для милого
дружка раскошеливаться. Приходи
на днях — дам.
— Эге-ге-ге, земляк! да ты мастер, как вижу, обниматься! А я
на четвертый только день после свадьбы выучился обнимать покойную свою Хвеську, да и то спасибо куму: бывши
дружкою,уже надоумил.
Писарь Замараев занял с приличною важностью свое место за волостным столом, а мельник Ермилыч поместился в качестве публики
на обсиженной скамеечке у печки. Ермилыч, как бывший крестьянин, сохранял ко всякой власти подобострастное уважение и участенно вздыхал, любуясь властными приемами
дружка писаря.
— Друг
на дружку будете смотреть да любоваться? Ох, прокураты!
Журавль с журавлихой, или журкой (так ласково называет ее народ) сидят попеременно
на яйцах; свободный от сиденья ходит кругом гнезда поодаль, кушает и караулит; громкий его крик возвещает приближение какой-нибудь опасности, и сидящий
на яйцах сейчас бросает их, отбегает, согнувшись, в сторону и начинает звать своего
дружку, который немедленно к нему присоединяется; они вместе уходят от гнезда дальше или улетают.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает по полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями или вздумает приласкаться к своей
дружке, то нельзя без смеха смотреть
на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение!
Если к летящей паре пристанет холостой селезень, не нашедший себе еще
дружки, то непременно последует драка с законным супругом
на воздухе, сопровождаемая особенным коротким живым криком, хорошо знакомым охотнику.
По моему мнению, это подозрение уже потому несправедливо, что тетерева не разбиваются
на пары, следственно у самцов нет побудительной причины разорять гнезда; самки, не будучи их дружками-женами, к ним от того не воротятся.
Природа устала с собой воевать —
День ясный, морозный и тихий.
Снега под Нерчинском явились опять,
В санях покатили мы лихо…
О ссыльных рассказывал русский ямщик
(Он знал по фамилии даже):
«
На этих конях я возил их в рудник,
Да только в другом экипаже.
Должно быть, дорога легка им была:
Шутили, смешили друг
дружку;
На завтрак ватрушку мне мать испекла,
Так я подарил им ватрушку,
Двугривенный дали — я брать не хотел:
— «Возьми, паренек, пригодится...
— А не знаю. Ближе бы к сыну, да беспокоить не хочется. Есть у меня
дружки на Ключевском, у кого-нибудь пристану. А ты?
— А потом, вскоре, дочка с судебным следователем сбежала — тоже любимочка была. И тут дым коромыслом у них пошел; хотела было Марья Петровна и к губернатору-то
на суд ехать и прошение подавать, да ночью ей, слышь, видение было: Савва Силыч, сказывают, явился, простить приказал. Ну, простила, теперь друг к
дружке в гости ездят.
— А сейчас, слышь,
на кладбище драка была!.. Хоронили, значит, одного политического человека, — из этаких, которые против начальства… там у них с начальством спорные дела. Хоронили его тоже этакие,
дружки его, стало быть. И давай там кричать — долой начальство, оно, дескать, народ разоряет… Полиция бить их! Говорят, которых порубили насмерть. Ну, и полиции тоже попало… — Он замолчал и, сокрушенно покачивая головой, странным голосом выговорил: — Мертвых беспокоят, покойников будят!
Барышни, разнообразно картавя, смеясь и перебивая друг
дружку, набросились
на Ромашова...
Разумеется, и у нас не без того, чтоб иногда не поразвлечься: тоже собираемся друг у
дружки, да нельзя сказать, чтоб весело
на этих собраниях было.
Бобров. Видел, как же; у него все кончено;
на свадьбу пятьдесят целковых дали; он меня и в
дружки звал; я, говорит, все сделаю отменным манером.
— Кандидатов слишком довольно.
На каждое место десять — двадцать человек, друг у
дружки так и рвут. И чем больше нужды, тем труднее: нынче и к месту-то пристроиться легче тому, у кого особенной нужды нет. Доверия больше, коли человек не жмется, вольной ногой в квартиру к нанимателю входит. Одёжа нужна хорошая, вид откровенный. А коли этого нет, так хошь сто лет грани мостовую — ничего не получишь. Нет, ежели у кого родители есть — самое святое дело под крылышком у них смирно сидеть.
Оне только и скажут
на то: «Ах, говорит,
дружок мой, Михеич, много, говорит, я в жизни моей перенесла горя и перестрадала, ничего я теперь не желаю»; и точно: кабы не это, так уж действительно какому ни
на есть господину хорошему нашей барышней заняться можно: не острамит, не оконфузит перед публикой! — заключил Михеич с несколько лукавой улыбкой, и, точно капли кипящей смолы, падали все слова его
на сердце Калиновича, так что он не в состоянии был более скрывать волновавших его чувствований.
— Варя, пожалуйста, читай поскорее, — сказала она, подавая ей книгу и ласково потрепав ее по руке, — я непременно хочу знать, нашел ли он ее опять. (Кажется, что в романе и речи не было о том, чтобы кто-нибудь находил кого-нибудь.) А ты, Митя, лучше бы завязал щеку, мой
дружок, а то свежо и опять у тебя разболятся зубы, — сказала она племяннику, несмотря
на недовольный взгляд, который он бросил
на нее, должно быть за то, что она прервала логическую нить его доводов. Чтение продолжалось.
— Александров! Александров! — кричал под окном верный
дружок Венсан. — Высуньте, насколько можно, руку из решетки. Я сижу
на дереве. И, кстати, сердечно вас поздравляю.
— Нет, голубчик, — смягчился
дружок. — У меня
на второй день Масленой недели тоже — приглашение и — тоже
на каток, но только
на Патриаршем пруду, от Машеньки Шелкевич, от моей прекрасной еврейки.
Позади и по бокам этой начальственной подковы группами и поодиночке, в зале и по галерее, все в одинаковых темно-красных платьях, все одинаково декольтированные, все издали похожие друг
на дружку и все загадочно прекрасные, стояли воспитанницы.
Сначала удельный период — князья жгут; потом татарский период — татары жгут; потом московский период — жгут, в реке топят и в синодики записывают; потом самозванщина — жгут, кресты целуют, бороды друг у
дружки по волоску выщипывают; потом лейб-кампанский период — жгут, бьют кнутом, отрезывают языки, раздают мужиков и пьют венгерское; потом наказ наместникам"како в благопотребное время
на законы наступать надлежит"; потом учреждение губернских правлений"како таковым благопотребным
на закон наступаниям приличное в законах же оправдание находить", а, наконец, и появление прокуроров"како без надобности в сети уловлять".
— В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг
дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате, — сейчас и
на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек, никак, с тридцать, попортили.
Распорядился мерзавцевы речи
на досках написать и ко всеобщему сведению
на площадях вывесить, а сам встал у окошка и ждет, что будет. Ждет месяц, ждет другой; видит: рыскают мерзавцы, сквернословят, грабят, друг
дружку за горло рвут, а вверенный край никак-таки процвести не может! Мало того: обыватели до того в норы уползли, что и достать их оттуда нет средств. Живы ли, нет ли — голосу не подают…
— Прикончили, значит. Имущество продали, а сами
на теплые воды уехали. А кои остались — те и без суда друг у
дружки рвут.
Так и наскакивают друг
на дружку, так и наскакивают!
— Ну, вот за это спасибо! И Бог тебя, милый
дружок, будет любить за то, что мать
на старости лет покоишь да холишь. По крайности, приеду ужо в Погорелку — не скучно будет. Всегда я икорку любила, — вот и теперь, по милости твоей полакомлюсь!
Обнялися бы, завалилися, стал бы милый
дружок целовать-миловать, ласковые слова
на ушко говорить: ишь, мол, ты белая да рассыпчатая! «Ах, кикимора проклятая! нашел ведь чем — костями своими старыми прельстить!
— Я тебе одолжение делаю — и ты меня одолжи, — говорит Порфирий Владимирыч, — это уж не за проценты, а так, в одолжение! Бог за всех, а мы друг по
дружке! Ты десятинку-то шутя скосишь, а я тебя напредки попомню! я, брат, ведь прост! Ты мне
на рублик послужишь, а я…