Неточные совпадения
Елены; «Московские ведомости» заявили, что с посрамлением врага задача их кончилась, и
обещали прекратить свое существование; но на
другой день взяли свое обещание назад и дали
другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
Оставался один грязный нумер, рядом с которым к вечеру
обещали опростать
другой.
Событие рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему
обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь огромным и потому невозможным счастьем, с
другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
Стараясь не обидеть
других извозчиков и
обещав с теми тоже поездить, Левин взял одного и велел ехать к Щербацким.
Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и
обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за
другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами.
Но день протек, и нет ответа.
Другой настал: всё нет, как нет.
Бледна как тень, с утра одета,
Татьяна ждет: когда ж ответ?
Приехал Ольгин обожатель.
«Скажите: где же ваш приятель? —
Ему вопрос хозяйки был. —
Он что-то нас совсем забыл».
Татьяна, вспыхнув, задрожала.
«Сегодня быть он
обещал, —
Старушке Ленский отвечал, —
Да, видно, почта задержала». —
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор.
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что подожду долгу, сколько пан хочет, и
пообещал еще дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с
других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
Петр Петрович Лужин, например, самый, можно сказать, солиднейший из всех жильцов, не явился, а между тем еще вчера же вечером Катерина Ивановна уже успела наговорить всем на свете, то есть Амалии Ивановне, Полечке, Соне и полячку, что это благороднейший, великодушнейший человек, с огромнейшими связями и с состоянием, бывший
друг ее первого мужа, принятый в доме ее отца и который
обещал употребить все средства, чтобы выхлопотать ей значительный пенсион.
— Ночью будет дождь, — сообщил доктор, посмотрев на Варвару одним глазом, прищурив
другой, и
пообещал: — Дождь и прикончит его.
Клим поспешно ушел, опасаясь, что писатель спросит его о напечатанном в журнале рассказе своем; рассказ был не лучше
других сочинений Катина, в нем изображались детски простодушные мужики, они, как всегда, ожидали пришествия божьей правды, это
обещал им сельский учитель, честно мыслящий человек, которого враждебно преследовали двое: безжалостный мироед и хитрый поп.
«Пули щелкают, как ложкой по лбу», — говорил Лаврушка. «Не в этот, так в
другой раз», —
обещал Яков, а Любаша утверждала: «Мы победим».
— О жизни и прочем поговорим когда-нибудь в
другой раз, —
обещал он и, заметив, что Варвара опечалена, прибавил, гладя плечо ее: — О жизни,
друг мой, надобно говорить со свежей головой, а не после Любашиных новостей. Ты заметила, что она говорила о Струве и прочих, как верующая об угодниках божиих?
— Я бы
другое что
обещала. Нельзя ли переменить?
А он требовал не только честности, правды, добра, но и веры в свое учение, как требует ее
другое учение, которое за нее
обещает — бессмертие в будущем и, в залог этого обещания, дает и в настоящем просимое всякому, кто просит, кто стучится, кто ищет.
— Мы высказались… отдаю решение в ваши руки! — проговорил глухо Марк, отойдя на
другую сторону беседки и следя оттуда пристально за нею. — Я вас не обману даже теперь, в эту решительную минуту, когда у меня голова идет кругом… Нет, не могу — слышите, Вера, бессрочной любви не
обещаю, потому что не верю ей и не требую ее и от вас, венчаться с вами не пойду. Но люблю вас теперь больше всего на свете!.. И если вы после всего этого, что говорю вам, — кинетесь ко мне… значит, вы любите меня и хотите быть моей…
— Ну, она рассказала — вот что про себя. Подходил ее бенефис, а пьесы не было: драматургов у нас немного: что у кого было, те
обещали другим, а переводную ей давать не хотелось. Она и вздумала сочинить сама…
— Вам скучно жить мирно, бури хочется! А
обещали мне и
другую жизнь, и чего-чего не
обещали! Я была так счастлива, что даже дома заметили экстаз. А вы опять за свое!
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди
обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив себе одну животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого
другого, лучшего идеала жизни.
— Приду, приду, как
обещал. Слушай, Лиза: один поганец — одним словом, одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь, имеет на его дела страшное влияние… векселя… ну, одним словом, держит его в руках и до того его припер, а тот до того унизился, что уж
другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама поправит потом все дела. А что, откажет она ему, как ты думаешь?
Эта идея так же чудовищна, как и
другая клевета на нее же, что она, будто бы еще при жизни мужа,
обещала князю Сергею Петровичу выйти за него, когда овдовеет, а потом не сдержала слова.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на
другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы
обещали не съезжать. Фарсеры!
Жену и детей он уже отправил в Китай и сам отправится туда же с Перри, который
обещал взять его с собою, лишь только
другой миссионер приедет на смену.
Адмирал согласился прислать два вопроса на
другой день, на бумаге, но с тем, чтоб они к вечеру же ответили на них. «Как же мы можем
обещать это, — возразили они, — когда не знаем, в чем состоят вопросы?» Им сказано, что мы знаем вопросы и знаем, что можно отвечать. Они
обещали сделать, что можно, и мы расстались большими
друзьями.
В самом деле, мы в Сингапуре, в Китае
других сигар, кроме чирут, не видали. Альфорадор
обещал постараться приготовить сигары ранее двух недель и дал нам записку для предъявления при входе, когда захотим его видеть. Мы ушли, поблагодарив его, потом г-д Абелло и Кармена, и поехали домой, очень довольные осмотром фабрики, любезными испанцами, но без сигар.
Некоторые племена покорились тотчас же, объявив себя подданными английской короны и
обещая содействовать к прекращению беспорядков на границе,
другие отступали далее.
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания животной любви, хотя и далеко не давшей того, что она
обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели;
другое — сознание того, что им сделано что-то очень дурное, и что это дурное нужно поправить, и поправить не для нее, а для себя.
Не слушая помощника смотрителя и не глядя вокруг себя, он поспешно вышел из коридоров и направился в контору. Смотритель был в коридоре и, занятый
другим делом, забыл вызвать Богодуховскую. Он вспомнил, что
обещал вызвать ее, только тогда, когда Нехлюдов вошел в контору.
Другая записка была от бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как
обещал, подаст прямо в руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
И от этого они оба,
пообещав друг другу, что увидятся, оба не искали этого свидания и так и не виделись в этот приезд в Петербург Нехлюдова.
—
Друг мой, я знаю одного прелестнейшего и милейшего русского барчонка: молодого мыслителя и большого любителя литературы и изящных вещей, автора поэмы, которая
обещает, под названием: «Великий инквизитор»… Я его только и имел в виду!
— Понимаю, слишком понимаю! — воскликнул Фетюкович, как бы сам сконфуженный и как бы стремительно спеша извиниться, — вы, как и всякий
другой, могли быть в свою очередь заинтересованы знакомством молодой и красивой женщины, охотно принимавшей к себе цвет здешней молодежи, но… я хотел лишь осведомиться: нам известно, что Светлова месяца два назад чрезвычайно желала познакомиться с младшим Карамазовым, Алексеем Федоровичем, и только за то, чтобы вы привели его к ней, и именно в его тогдашнем монастырском костюме, она
пообещала вам выдать двадцать пять рублей, только что вы его к ней приведете.
Виновный, стоя с непокрытой головой, выслушал свой приговор и
обещал на
другой же день уйти из долины, чтобы никогда в нее более не возвращаться.
На Кусуне нам пришлось расстаться с Чжан Бао. Обстоятельства требовали его возвращения на реку Санхобе. Он не захотел взять с меня денег и
обещал помочь, если на будущий год я снова приду в прибрежный район. Мы пожали
друг другу руки и расстались
друзьями.
Граф спросил письмо, отец мой сказал о своем честном слове лично доставить его; граф
обещал спросить у государя и на
другой день письменно сообщил, что государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.
Подобные милые шутки навлекли на него гонение пермских
друзей, и начальство решилось сорокалетнего шалуна отослать в Верхотурье. Он дал накануне отъезда богатый обед, и чиновники, несмотря на разлад, все-таки поехали: Долгорукий
обещал их накормить каким-то неслыханным пирогом.
Хотя я уже говорил об этом предмете в начале настоящей хроники, но думаю, что не лишнее будет вкратце повторить сказанное, хотя бы в виде предисловия к предстоящей портретной галерее «рабов». [Материал для этой галереи я беру исключительно в дворовой среде. При этом, конечно, не
обещаю, что исчерпаю все разнообразие типов, которыми обиловала малиновецкая дворня, а познакомлю лишь с теми личностями, которые почему-либо прочнее
других удержались в моей памяти.]
С одной стороны, она сознавала зыбкость своих надежд; с
другой, воображение так живо рисовало картины пыток и истязаний, которые она
обещала себе осуществить над мужем, как только случай развяжет ей руки, что она забывала ужасную действительность и всем существом своим переносилась в вожделенное будущее.
— Настоящей жизни не имею; так кой около чего колочусь! Вы покличете,
другой покличет, а я и вот он-он! С месяц назад, один купец говорит: «Слетай, Родивоныч, за меня пешком к Троице помолиться;
пообещал я, да недосуг…» Что ж, отчего не сходить — сходил! Без обману все шестьдесят верст на своих на двоих отрапортовал!
— Милочка!
друг мой! имей терпенье! Мне
обещали завтра же нас в центре города устроить. Номера чистые, и насчет обеда можно будет с хозяйкой условиться, ежели ты не хочешь ходить в «Британию».
Я, помнится,
обещал вам, что в этой книжке будет и моя сказка. И точно, хотел было это сделать, но увидел, что для сказки моей нужно, по крайней мере, три таких книжки. Думал было особо напечатать ее, но передумал. Ведь я знаю вас: станете смеяться над стариком. Нет, не хочу! Прощайте! Долго, а может быть, совсем, не увидимся. Да что? ведь вам все равно, хоть бы и не было совсем меня на свете. Пройдет год,
другой — и из вас никто после не вспомнит и не пожалеет о старом пасичнике Рудом Паньке.
Я
пообещал ничего не писать об этом происшествии и, конечно, ничего не рассказал приставу о том, что видел ночью, но тогда же решил заняться исследованием Грачевки, так похожей на Хитровку, Арженовку, Хапиловку и
другие трущобы, которые я не раз посещал.
Он целовал у них руки,
обещал, что никогда больше не будет, просил хоть на этот раз простить его и лучше очень больно высечь когда-нибудь в
другой раз, потому что теперь он непременно умрет.
Своих денег у него, конечно, было немного, но
обещает помочь Стабровский, когда закончится война с Прохоровым и будет получаться отступное, а затем можно будет прихватить часть в банке, а
другую часть кое у кого из знакомых.
По сказкам бабушки я знал, что такое мачеха, и мне была понятна эта задумчивость. Они сидели плотно
друг с
другом, одинаковые, точно цыплята; а я вспомнил ведьму-мачеху, которая обманом заняла место родной матери, и
пообещал им...
И отвод заявленных местностей ему сделают раньше
других, как
обещал Каблуков.
— А мы чем грешнее Мыльникова? Ему отвели делянку, и нам отводи. Пойдем, братцы, в контору… Оников вон
пообещал на шахте всех рабочих чужестранных поставить. Двух поставил спервоначалу, а потом и
других поставит… Старый пес Родька заодно с ним. Мы тут с голоду подыхай…
— А нам-то какая печаль? Мы ни овсом, ни сеном не торгуем. Подряды на дрова, уголь и транспорт сданы с торгов еще весной по средним ценам. Мы исполним то, что
обещали, и потребуем того же и от
других. Я понимаю, что год будет тяжелый, но важен принцип. Да…
Впоследствии узнал я об его женитьбе и камер-юнкерстве; и то и
другое как-то худо укладывалось во мне: я не умел представить себе Пушкина семьянином и царедворцем; жена красавица и придворная служба пугали меня за него. Все это вместе, по моим понятиям об нем, не
обещало упрочить его счастия. [Весь дальнейший текст Записок Пущина опубликован впервые В. Е. Якушкиным («Русские ведомости», 1899, № 143).]
Третьего дня был у меня брат Михайло. Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный
друг Нарышкин. Решительно не понимаю, что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя ни слова. Между тем ты мне
обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал, что ты захворал, и несколько раз собирался писать, но с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Наконец, любезный
друг, я получил письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она
обещает писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему начала снова писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из письма Марьи Казимировны — невольно тебе сообщаю старую весть, может быть, давно уже известную.