Неточные совпадения
Я весь
дрожал, как в
лихорадке, и совершенно не помнил себя
от радости.
Сверху до самой поясницы все его тело было обнажено; на плечи его была накинута мокрая простыня,
от которой он
дрожал всеми членами, как в
лихорадке, и часа полтора ходил взад и вперед по палате.
От этих ужасных слов шарахнулась вся толпа; у многих волосы стали дыбом, а молодая почти без чувств упала на руки к своему отцу, который трясся и
дрожал, как в злой
лихорадке.
Егорушка,
дрожа как в
лихорадке, съел ломоть дыни с черным хлебом, потом ломоть арбуза, и
от этого ему стало еще холодней.
Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег спать,
дрожа как в
лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также
дрожала, но не
от холода, а
от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
Евсеич поспешил мне на помощь и ухватился за мое удилище; но я, помня его недавние слова, беспрестанно повторял, чтоб он тащил потише; наконец, благодаря новой крепкой лесе и не очень гнуткому удилищу, которого я не выпускал из рук, выволокли мы на берег кое-как общими силами самого крупного язя, на которого Евсеич упал всем телом, восклицая: «Вот он, соколик! теперь не уйдет!» Я
дрожал от радости, как в
лихорадке, что, впрочем, и потом случалось со мной, когда я выуживал большую рыбу; долго я не мог успокоиться, беспрестанно бегал посмотреть на язя, который лежал в траве на берегу, в безопасном месте.
— Вишь, святой выискался! — твердил он, весь
дрожа от гнева и стуча зубами, как в
лихорадке. Я находился тут же, в комнате, и был свидетелем этой безобразной сцены. — Добро! С нынешнего дня — аминь! Кончено между нами. Вот бог, а вот порог. Ни я у тебя, ни ты у меня! Вы для нас уж больно честны — где нам с вами общество водить! Но не быть же тебе ни дна, ни покрышки!
А Степан шел теперь через это болото совсем один, тихо повинуясь судьбе, без страха в сердце, но
дрожа от холода,
от сырости и
от пожиравшей его
лихорадки,
от той самой
лихорадки, которая унесла в могилу трех его детей и, наверное, унесет остальных.
Я не помнил себя
от радости и
дрожал, как в
лихорадке, смотря на публику в отверстие, прорезанное на занавесе.
Бывало, лишь только раздастся музыка увертюры, я начинаю
дрожать, как в
лихорадке,
от внутреннего волнения; часто я приводил в страх моих товарищей-актеров, не знавших еще за мной этих проделок; но с первым шагом на сцену я был уже другой человек, помнил только представляемое мною лицо, и многочисленная публика для меня не существовала: я играл точно так, как репетировал роль накануне, запершись в своей комнате…
Графа, само собою разумеется, я застал в самых разлохмаченных чувствах. Дряблый и хилый человек похудел и осунулся больше прежнего… Он был бледен, и губы его
дрожали, как в
лихорадке. Голова была повязана белым носовым платком,
от которого на всю комнату разило острым уксусом. При моем входе он вскочил с софы, на которой лежал, и, запахнувши полы халата, бросился ко мне…
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я
дрожал, как в
лихорадке, и слышал в темноте, как стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
В передней, столовой, зале и гостиной захлопали двери, и в гостиную, как вихрь, влетел Грохольский. Он был бледен и
дрожал. Руками он махал, мял свою дорогую шляпу. Сюртук болтался на нем, как на вешалке. Он олицетворял собою сильнейшую
лихорадку. Увидев его, Бугров отошел
от жены и стал смотреть в другое окно. Грохольский подлетел к нему и, махая руками, тяжело дыша и ни на кого не глядя, заговорил дрожащим голосом...
Она прерывисто дышала и
дрожала всем телом, как в
лихорадке, а лицо ее, мокрое
от слез, насколько я мог разглядеть, зажигая спичку за спичкой, было уж не прежнее умное, покорное и усталое лицо, а какое-то другое, которое я до сих пор никак не могу понять.
— На, на! и свой кишмиш бери, и лепешки бери, и армянские пряники… ничего, ничего не хочу
от тебя, злой, недобрый деда! — твердила я, вся
дрожа, как в
лихорадке, продолжая выкидывать из карманов привезенные им лакомства.