Неточные совпадения
Печатно называют последнего — слука и говорят, что это название
древнее и доныне живущее в народной
речи на юге России.
[Разумеется,
речь идет не о «Законе Божьем»
древних, а о законе Единого Государства.]
— Кая для тебя польза, — отвечал он мне (а говорил он все на манер
древней, славянской
речи), — и какой прибыток уведать звание смиренного раба твоего, который о том только и помыслу имеет, чтоб самому о том звании позабыть и спасти в мире душу свою?
То он вел
речь о роли кельтийского племени в истории, то его уносило в
древний мир, и он рассуждал об эгинских мраморах, напряженно толковал о жившем до Фидиаса ваятеле Онатасе, который, однако, превращался у него в Ионатана и тем на миг наводил на все его рассуждение не то библейский, не то американский колорит; то он вдруг перескакивал в политическую экономию и называл Бастиа дураком и деревяшкой,"не хуже Адама Смита и всех физиократов…"–"Физиократов! — прошептал ему вслед Бамбаев…
Суровый голос чернобородого купца мешается с просьбой Маши,
древние слова из еретической книги Якова впутываются в
речь начётчика. Всё качается, колеблется и тянет куда-то книзу. Уснуть скорее, забыть всё это. Он уснул…
Он смотрел с улыбкой превосходства на все русское, отроду не слыхал, что есть немецкая литература и английские поэты, зато знал на память Корнеля и Расина, все литературные анекдоты от Буало до энциклопедистов, он знал даже
древние языки и любил в
речи поразить цитатой из «Георгик» или из «Фарсалы».
Силлогизмы Наташи поразительно верны, как будто она им в семинарии обучалась. Психологическая проницательность ее удивительна, постройка
речи сделала бы честь любому оратору, даже из
древних. Но, согласитесь, ведь очень приметно, что Наташа говорит слогом г. Достоевского? И слог этот усвоен большею частью действующих лиц.
Между вами, господа (обратимся мы с
речью к этим достопочтенным людям), есть довольно много людей грамотных; они знают, как изображалось счастье по
древней мифологии: оно представлялось как женщина с длинной косой, развеваемою впереди ее ветром, несущим эту женщину; легко поймать ее, пока она подлетает к вам, но пропустите один миг — она пролетит, и напрасно погнались бы вы ловить ее: нельзя схватить ее, оставшись позади.
Таким образом воля высказывается чрез схватывание из себя самой, как выдыхание или откровение: и это же исхождение из воли в
речи или дыхании есть дух Божества (Gottheit) или третье лицо, как предали
древние…
Но ведь Дионис — именно бог страдающий и растерзанный. Именно в «Рождении трагедии» мир представлялся Ницше сном и цветным дымом. «Истинно-сущее и Первоединое, — писал он, — как вечно-страждущее и исполненное противоречий, нуждается для своего постоянного освобождения в восторженных видениях, в радостной иллюзии». Слушая подобные
речи «дионисического» Заратустры, мы готовы спросить так же, как
древний эллин по поводу трагедии...
Нынешний день вы, позвольте вам сказать, особенно доказали, что в ваших
речах нет ни Грации [Грации — богини красоты в
Древнем Риме, то же, что Хариты в Греции.], ни Минервы.