Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей
дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Неточные совпадения
Ваше теперешнее положение незавидно, но оно может поправиться: вы имеете состояние; вас любит
дочь моя, она воспитана так, что составит
счастие мужа, — я богата, она у меня одна…
Послушайте: вы, может быть, думаете, что я ищу чинов, огромного богатства, — разуверьтесь! я хочу только
счастья дочери.
Я знал, что отец почтет за
счастие и вменит себе в обязанность принять
дочь заслуженного воина, погибшего за отечество.
Спасая искренно и горячо от сетей «благодетеля», открывая глаза и матери и
дочери на значение благодеяний — он влюбился сам в Наташу. Наташа влюбилась в него — и оба нашли
счастье друг в друге, оба у смертного одра матери получили на него благословение.
— Почему вы знаете, что для меня
счастье — жениться на
дочери какого-то Мамыкина?
Нынешний пост четверги Агриппины Филипьевны заставляли говорить о себе положительно весь город, потому что на них фигурировал Привалов. Многие нарочно приезжали затем только, чтобы взглянуть на этот феномен и порадоваться
счастью Агриппины Филипьевны, которая так удивительно удачно пристраивала свою младшую
дочь. Что Алла выходит за Привалова — в этом могли сомневаться только завзятые дураки.
Марья Степановна проводила глазами уходящих
дочерей, которые были счастливы молодым
счастьем.
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое
счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского
дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных
дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
Была у Недопюскина жена, худая и чахоточная; были и дети; к
счастью, они все скоро перемерли, исключая Тихона да
дочери Митродоры, по прозванию «купецкая щеголиха», вышедшей, после многих печальных и смешных приключений, за отставного стряпчего.
А мужчина говорит, и этот мужчина Дмитрий Сергеич: «это все для нас еще пустяки, милая маменька, Марья Алексевна! а настоящая-то важность вот у меня в кармане: вот, милая маменька, посмотрите, бумажник, какой толстый и набит все одними 100–рублевыми бумажками, и этот бумажник я вам, мамаша, дарю, потому что и это для нас пустяки! а вот этого бумажника, который еще толще, милая маменька, я вам не подарю, потому что в нем бумажек нет, а в нем все банковые билеты да векселя, и каждый билет и вексель дороже стоит, чем весь бумажник, который я вам подарил, милая маменька, Марья Алексевна!» — Умели вы, милый сын, Дмитрий Сергеич, составить
счастье моей
дочери и всего нашего семейства; только откуда же, милый сын, вы такое богатство получили?
— Нет, не говорите! это большое, большое
счастье иметь такую прелестную
дочь! Вот на мою Феничку не заглядятся — я могу быть спокойна в этом отношении!
Это обстоятельство не помешало, однако, супружескому
счастью, и плодом этой поздней любви явилась единственная
дочь, которая была почти ровесницей слепому мальчику.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я
счастье графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность к нему,
К услугам
дочери его
Готов я… весь я ваш…
— Странно, странно это мне всё. То есть такой сюрприз и удар, что… Видишь ли, милый, я не насчет состояния (хоть и ожидал, что у тебя побольше), но… мне
счастье дочери… наконец… способен ли ты, так сказать, составить это… счастье-то? И… и… что это: шутка или правда с ее-то стороны? То есть не с твоей, а с ее стороны?
Между прочим, он принял систему не торопить
дочерей своих замуж, то есть не «висеть у них над душой» и не беспокоить их слишком томлением своей родительской любви об их
счастии, как невольно и естественно происходит сплошь да рядом даже в самых умных семействах, в которых накопляются взрослые
дочери.
Всё объяснялось нетерпеливостью «не желавшей более сомневаться» Лизаветы Прокофьевны и горячими содроганиями обоих родительских сердец о
счастии любимой
дочери.
У Татьяны почти каждый год рождался ребенок, но, на ее
счастье, дети больше умирали, и в живых оставалось всего шесть человек, причем
дочь старшая, Окся, заневестилась давно.
Наступила страда, но и она не принесла старикам обычного рабочего
счастья. Виной всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и
дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу в настоящую силу. Оленка щеголяла в кумачном сарафане, и ее голос не умолкал с утра до ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
Умирая, эта «немка» умоляла мужа отправить
дочь туда, на Запад, где и свет, и справедливость, и
счастье.
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной,
дочери служившего здесь офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать
счастие молодой своей жены…
— Ты несправедлив ко мне, Ваня, — проговорил он наконец, и слеза заблистала на его ресницах, — клянусь тебе, несправедлив, но оставим это! Я не могу выворотить перед тобой мое сердце, — продолжал он, приподнимаясь и берясь за шляпу, — одно скажу: ты заговорил сейчас о
счастье дочери. Я решительно и буквально не верю этому
счастью, кроме того, что этот брак и без моего вмешательства никогда не состоится.
Вас тянет осмеять его, отмстить ему, и для этого вы жертвуете
счастьем дочери.
— Девушка бесподобная — про это что говорить! Но во всяком случае, как женщина умная, самолюбивая и, может быть, даже несколько по характеру ревнивая, она, конечно, потребует полного отречения от старой привязанности. Я считаю себя обязанным поставить вам это первым условием:
счастие Полины так же для меня близко и дорого, как бы
счастие моей собственной
дочери.
— Я сейчас от них. Отчего отцу не согласиться? Напротив, он со слезами на глазах выслушал мое предложение; обнял меня и сказал, что теперь он может умереть спокойно: что он знает, кому вверяет
счастье дочери… «Идите, говорит, только по следам вашего дядюшки!»
Фрау Леноре скончалась в Нью-Йорке, куда она последовала за
дочерью и зятем, — однако успела порадоваться
счастью своих детей, понянчить внучат...
— Вы не имеете права так бесчеловечно располагать
счастием вашей
дочери! — воскликнул он и пошел было в соседнюю комнату.
— Не плакать, а радоваться надобно, что так случилось, — принялась, Юлия Матвеевна успокаивать
дочь. — Он говорит, что готов жениться на тебе… Какое
счастье!.. Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний, то я скорее умерла бы, чем позволила тебе выйти за него.
Красота ее все более и более поражала капитана, так что он воспринял твердое намерение каждый праздник ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему
счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным голосом: «налево кругом!», сам повернулся в этом же направлении, то ему прямо бросились в глаза стоявшие у окружающей плац веревки мать и
дочь Рыжовы.
Юлия Матвеевна, конечно, хотела сказать: «будет ли ей
счастье», и вместо «друг мой» — «другую мою
дочь», вместо «Егорыча» — «Егора Егорыча», но у нее не выходило этого.
В порыве веселости Степан Михайлыч вытащил было на сцену Лупеневскую и, будто ничего не зная, громко ее спросил: «Что, Флена Ивановна, приглянулась ли тебе моя невестка?» Флена Ивановна с восторгом, удвоенным пивом и наливками, начала уверять, божиться и креститься, что она свою
дочь Лизыньку так не любит, как полюбила Софью Николавну с первого взгляда и что какое
счастье послал бог братцу Алексею Степанычу!
Пришел Алексей Степаныч и старик, растроганный искренно нежностью своей
дочери, искреннею ласковостью своего зятя, взаимною любовью обоих, слушал все их рассказы с умилением и благодарил бога со слезами за их
счастие.
Если ты нас, стариков, так заочно полюбила и уважаешь, то и мы тебя полюбили; а при свиданье, бог даст, и еще больше полюбим, и будешь ты нам, как родная
дочь, и будем мы радоваться
счастию нашего сына Алексея».
Понятно, что все это очень хорошо и необходимо в домашнем обиходе; как ни мечтай, но надобно же подумать о судьбе
дочери, о ее благосостоянии; да то жаль, что эти приготовительные, закулисные меры лишают девушку прекраснейших минут первой, откровенной, нежданной встречи — разоблачают при ней тайну, которая не должна еще быть разоблачена, и показывают слишком рано, что для успеха надобна не симпатия, не
счастье, а крапленые карты.
— Дуня была на верху
счастия; она на Глафиру Львовну смотрела как на ангела; ее благодарность была без малейшей примеси какого бы то ни было неприязненного чувства; она даже не обижалась тем, что
дочь отучали быть
дочерью; она видела ее в кружевах, она видела ее в барских покоях — и только говорила: «Да отчего это моя Любонька уродилась такая хорошая, — кажись, ей и нельзя надеть другого платьица; красавица будет!» Дуня обходила все монастыри и везде служила заздравные молебны о доброй барыне.
Кукушкина. Признаюсь вам, мне тяжело с ней расстаться. Это любимая моя
дочь… она была бы мне утешением на старости… но Бог с ней, возьмите ее… ее
счастие для меня дороже. (Закрывает лицо платком.)
Какая мать усомнится выдать
дочь таким образом, даже против ее воли, считая слезы своей
дочери за глупость, за ребячество и благодаря Бога, что он послал ее Машеньке или Аннушке такое
счастье.
Эти хлопоты начались давно, но им не было конца и к самому последнему дню; княгине беспрестанно мерещилось, что она мало любит
дочь, и, мучимая этим призраком своего воображения, она всячески старалась заменить укоряющий ее недостаток любви заботливостью о благе и внешнем
счастье дочери.
К
счастию, ее мать, игравшая в это время в карты, захотела посмотреть, что
дочь выиграла, и, увидав, что именно, вырвала книгу из рук
дочери и почти кинула ее в лицо Николя.
Мурзавецкая. Прощайте, дорогие гостьи! (Смотрит на Купавину.) Добрая у тебя душа, Евлампеюшка! Дай тебе Бог
счастья (шепотом), мужа хорошего! Ведь вот я как тебя люблю, словно ты мне
дочь. (Анфусе.) Ишь ты, кутаешься, точно в Киев.
— Я долго колебался, и хотя замечал, что частые мои посещения были вовсе не противны Лидиной, но, не смея сам предложить мою руку ее
дочери, решился одним утром открыться во всем Оленьке; я сказал ей, что все мое
счастие зависит от нее.
Я первая, со слезами, и день и ночь буду молиться за
счастье моей
дочери.
Горько было Вильфингам расстаться с своей воспитанницей, которую они любили, как родную
дочь, но
счастие ее казалось так завидно, так неожиданно, так высоко, что они не смели горевать.
— Когда речь идет о
счастье дочери, надо отбросить все личное.
Так и шло время. Свыклась Настя с Крылушкиным и Митревной и была у них вместо
дочери любимой. Все к ней всё с смешком да с шуточкой. А когда и затоскует она, так не мешают ей, не лезут, не распытывают, и она, перегрустивши, еще крепче их любила. Казалось Насте, что в рай небесный она попала и что уж другого
счастья ей никакого не нужно.
Вошла
дочь, разодетая, с обнаженным молодым телом, тем телом, которое так заставляло страдать его. А она его выставляла. Сильная, здоровая, очевидно влюбленная и негодующая на болезнь, страдания и смерть, мешающие ее
счастью.
Живое и ясное предчувствие говорило ей, что в этом браке ее идолу угрожает погибель и что она сама отрывает
дочь свою от
счастья, которое суждено бы ей было в браке с Рожновым, и сама отдает ее какому-то пустому щеголю и отдает, может быть, на бедность, на нелюбовь и тому подобное.
— Никто, конечно, как мать, не пожелает более
счастья дочери.
Как они безумно располагают
счастьем дочерей: тысяча душ — и довольно!
Я очень ясно понял, в чем дело, и полагая, что не его, а
дочь должен отдарить за труды, им понесенные, рассудил подарить Анисье Ивановне золотой перстень, который маменька, очень любя, носила во всю жизнь до самой кончины, и на нем был искусно изображен поющий петух. Полагая, что такой подарок будет приличен, сказал, право, без всякого дурного намерения:"мое главное желание устроить ее
счастье (разумея перстнем), и если мое
счастье такое…"
— Мне, персонально, ничего не нужно, — перервал он, — но я отец; мне дорого
счастье моей
дочери. Она, я вижу, страдает; я боюсь… и должен вам открыть… — Тут он нюхал табак и не находил, что сказать.