—
Дорогая Люба, мы с тобой не подходим друг к другу, пойми это. Смотри: вот тебе сто рублей, поезжай домой. Родные тебя примут, как свою. Поживи, осмотрись. Я приеду за тобой через полгода, ты отдохнешь, и, конечно, все грязное, скверное, что привито тебе городом, отойдет, отомрет. И ты начнешь новую жизнь самостоятельно, без всякой поддержки, одинокая и гордая!
Неточные совпадения
Возьми-ка у меня щенка
любогоОт жучки: я бы рад соседа
дорогогоОт сердца наделить,
Чем их топить».
— Михей Зотыч, вот мои невесты:
любую выбирай, — брякнул хозяин без обиняков. — Нет, врешь, Харитину не отдам! Самому
дороже стоит!
— Как хотите,
дорогой мой, если вам или
Любе не нравится мой метод, то я котов и отказаться.
—
Люба,
дорогая моя! Милая, многострадальная женщина! Посмотри, как хорошо кругом! Господи! Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить. Посмотри, душенька, вон там заря расцвела. Солнце близко! Это — твоя заря, Любочка! Это начинается твоя новая жизнь. Ты смело обопрешься на мою сильную руку. Я выведу тебя на
дорогу честного труда, на путь смелой, лицом к лицу, борьбы с жизнью!
Иди
любой дорогой,
Надейся и мечтай — вдали надежды много,
А в прошлом жизнь твоя бела!
Семейные дрязги, немилосердие кредиторов, грубость железнодорожной прислуги, неудобства паспортной системы,
дорогая и нездоровая пища в буфетах, всеобщее невежество и грубость в отношениях — все это и многое другое, что было бы слишком долго перечислять, касается меня не менее, чем
любого мещанина, известного только своему переулку.
Самое
любое для них — какая-нибудь предвзятая, раз установленная форма, которой они рабски следуют — в отелях, на гуляньях, в собраниях, в
дороге…
Яков (беспокойно).
Люба,
дорогая моя, как ты резко… зачем?
Яков (тихо). Тише,
Люба,
дорогая моя… ты оцени этот момент… ты задумала, я не знаю, право, что это будет… Вот, Соня, она ведёт меня… Петя, голубчик, на минуту уйди, прошу тебя…
А знаешь что?
Ведь Нижний — ключ всей Волги; за него бы
Король Жигмонт иль Владислав-царевич
Нам
дорогую цену заплатили,
Кабы привесть к присяге. Мне — боярство
Иль в думные, тебя — в Москву, в дьяки,
В
любой приказ.
Люба. Музыка тем
дорога, что она овладевает, схватывает и уносит из действительности. Вот все как мрачно было, а вдруг ты заиграла — и просветлело. Право, просветлело.
Зато в двух передних повозках разговоры велись несмолкаемые. Фленушка всю
дорогу тараторила, и все больше про Василья Борисыча. Любила поспать Прасковья Патаповна, но теперь всю
дорогу глаз не свела —
любы показались ей Фленушкины разговоры. И много житейского тут узнала она, много такого, чего прежде и во сне ей не грезилось.
Горданов этому даже пособолезновал и сказал, что наша петербургская публика в музыкальном отношении очень разборчива, и что у нас немало европейских знаменитостей проваливалось, а затем дал артисту нотацию не бросаться ни на одну железную
дорогу, ибо там ему угрожал бы телеграф, а посоветовал ему сесть на финляндский пароход и благополучно удирать в Стокгольм, а оттуда в
любое место, где могут найтись охотники слушать его музыку.
— В таком случае, ехать уж слишком поздно. Когда вы теперь в город приедете, — завтра на заре! Ведь вы не мужчина, Наталья Александровна: мало ли что может случиться по
дороге! Ночи теперь темные. Оставайтесь-ка лучше у нас ночевать. Переночуете с
Любой, а завтра утром напьетесь себе чаю и поедете.
Увлечение мое морской стихией в то время давно уже кончилось. Определилась моя большая способность к языкам. Папа говорил, что можно бы мне поступить на факультет восточных языков, оттуда широкая
дорога в дипломаты на Востоке.
Люба только что прочла «Фрегат Палладу» Гончарова. Мы говорили о красотах Востока, я приглашал их к себе в гости на Цейлон или в Сингапур, когда буду там консулом. Или нет, я буду не консулом, а доктором и буду лечить Наташу. — Наташа, покажите язык!
Все расспросил, — как приехать, какая
дорога, — условились в конце июня.
Люба, пожимая мне руку, сказала...
— Ты с ума сошла, моя
дорогая, чтобы я, зная твое происхождение, зная, наконец, твое воспитание и образование, которым, к слову сказать, могла бы позавидовать
любая из княжен Гариных, чтобы я, повторяю, сделала бы тебя своей прислугой, почти горничной. Да я всю жизнь не простила бы себе этого! Я ведь не княгиня Зоя — эта бессердечная, ходячая статуя!..
— Жаль мне тебя, друже. Ты человек и душевный и умственный — на редкость! Перед тобою долгий путь… работы, развития, хороших дел гражданина. Вот теперь надо приобрести права. Можешь пойти по
любой дороге. И вдруг — ты навек хочешь связать свою судьбу с бабенкой. Извини меня. Твоя девица и красива, и, может быть, выше других качествами изукрашена, но зачем такое бессрочное обязательство?