Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Уж не послать
ли за
доктором в город?
Левин посмотрел на него, спрашивая взглядом, смеется
ли он над ним. Но
доктор и не думал смеяться.
— Ну,
доктор, решайте нашу судьбу, — сказала княгиня. — Говорите мне всё. «Есть
ли надежда?» — хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она не могла выговорить этот вопрос. — Ну что,
доктор?…
Вот что происходит от жизни в провинции, вы ничего не знаете. Landau, видите
ли, commis [приказчиком] был в магазине в Париже и пришел к
доктору.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание
доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано
ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине, рассказывая его странные суждения о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый
доктор, опять взглянув на часы. — Виноват; что, поставлен
ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен. Да, ну так я в двадцать минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой
ли дом у
доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
— Я сейчас еду к
доктору. За Лизаветой Петровной поехали, но я еще заеду. Не нужно
ли что? Да, к Долли?
И
доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос, ехать
ли за границу,
доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено: ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться к нему.
Посмотрите,
доктор: видите
ли вы, на скале направо чернеются три фигуры?
— Хотите
ли,
доктор, — отвечал я ему, — чтоб я раскрыл вам мою душу?..
— Я послал за
доктором, — твердил он Катерине Ивановне, — не беспокойтесь, я заплачу. Нет
ли воды?.. и дайте салфетку, полотенце, что-нибудь, поскорее; неизвестно еще, как он ранен… Он ранен, а не убит, будьте уверены… Что скажет
доктор!
Молчалин! как во мне рассудок цел остался!
Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога!
Зачем же ей играть, и так неосторожно?
Скажите, что у вас с рукой?
Не дать
ли капель вам? не нужен
ли покой?
Пошлемте к
доктору, пренебрегать не должно.
— А ты полагал, у меня вода в жилах? Но мне это кровопускание даже полезно. Не правда
ли,
доктор? Помоги мне сесть на дрожки и не предавайся меланхолии. Завтра я буду здоров. Вот так; прекрасно. Трогай, кучер.
Варвара утомленно закрыла глаза, а когда она закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до руки Татьяны и, мигнув ей на дверь, встал. В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда упала Варвара, был
ли доктор и что сказал. Вопросы ее следовали один за другим, и прежде, чем Самгин мог ответить, Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за собою дверь, тогда она, взяв руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
Она спрашивала, не позвать
ли доктора...
Он выбежал в коридор, нашел слугу, спросил: нет
ли в гостинице
доктора? Оказалось — есть: в 32 номере,
доктор Макаров, сегодня приехал из-за границы.
— Едва
ли выживет, — проворчал
доктор.
— О, нет! Это меня не… удовлетворяет. Я — сломал ногу. Это будет материальный убиток, да! И я не уйду здесь. Я требую
доктора… — Офицер подвинулся к нему и стал успокаивать, а судейский спросил Самгина, не заметил
ли он в вагоне человека, который внешне отличался бы чем-нибудь от пассажира первого класса?
Он не очень интересовался, слушают
ли его, и хотя часто спрашивал: не так
ли? — но ответов не ждал. Мать позвала к столу,
доктор взял Клима под руку и, раскачиваясь на ходу, как австрийский тамбур-мажор, растроганно сказал...
— Нянька говорит, что Оленька кашляла ночью. Не послать
ли завтра за
доктором? — спросил он.
— Так вот как пришлось нам встретиться! — сказал
доктор, серьезный, высокий человек с грустным взглядом. — Узнаёте
ли вы меня, мистер Стильтон? Я — Джон Ив, которому вы поручили дежурить каждый день у горящей зеленой лампы. Я узнал вас с первого взгляда.
Заболеет
ли кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала на другой день в больницу, а больше к Меланхолихе,
доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и ногами на неоседланной лошади, в город, за
доктором.
— Нехорошо! хуже, нежели намедни: ходит хмурая, молчит, иногда кажется, будто слезы у нее на глазах. Я с
доктором говорила, тот опять о нервах поет. Девичьи припадки, что
ли!..
А его резали ножом, голова у него горела. Он вскочил и ходил с своей картиной в голове по комнате, бросаясь почти в исступлении во все углы, не помня себя, не зная, что он делает. Он вышел к хозяйке, спросил, ходил
ли доктор, которому он поручил ее.
— Ты в самом деле нездорова — посмотри, какая ты бледная! — заметила серьезно Марфенька, — не сказать
ли бабушке? Она за
доктором пошлет… Пошлем, душечка, за Иваном Богдановичем… Как это грустно — в день моего рождения! Теперь мне целый день испорчен!
Новостей много, слушай только… Поздравь меня: геморрой наконец у меня открылся! Мы с
доктором так обрадовались, что бросились друг другу в объятия и чуть не зарыдали оба. Понимаешь
ли ты важность этого исхода? на воды не надо ехать! Пояснице легче, а к животу я прикладываю холодные компрессы; у меня, ведь ты знаешь — pletora abdominalis…» [полнокровие в системе воротной вены (лат.).]
Они обрадовались там наследству и хотят везти за границу; но мне пишет
доктор, что он вряд
ли и две недели проживет.
— «Долго
ли вы пробудете здесь?» — спросили мы
доктора.
«Good bye!» — прощались мы печально на крыльце с старухой Вельч, с Каролиной. Ричард, Алиса, корявый слуга и малаец-повар — все вышли проводить и взять обычную дань с путешественников — по нескольку шиллингов. Дорогой встретили
доктора, верхом, с женой, и на вопрос его, совсем
ли мы уезжаем: «Нет», — обманул я его, чтоб не выговаривать еще раз «good bye», которое звучит не веселей нашего «прощай».
— Что ж, это можно, — сказал
доктор, смягчившись, и обратившись к старушке в белом фартуке, сказал, чтобы она позвала сиделку-арестантку Маслову. — Не хотите
ли присесть, хоть пройти в приемную?
— Благодаря нашему воспитанию,
доктор, у Зоси железные проволоки вместо нервов, — не без самодовольства говорил Ляховский. — Она скорее походит на жокея, чем на светскую барышню… Для нее же лучше. Женщина такой же человек, как и мужчина, а тепличное воспитание делало из женщин нервных кукол. Не правда
ли,
доктор?
— Ах, да, конечно! Разве ее можно не любить? Я хотел совсем другое сказать: надеетесь
ли вы… обдумали
ли вы основательно, что сделаете ее счастливой и сами будете счастливы с ней. Конечно, всякий брак — лотерея, но иногда полезно воздержаться от риска… Я верю вам, то есть хочу верить, и простите отцу… не могу! Это выше моих сил… Вы говорили с
доктором? Да, да. Он одобряет выбор Зоси, потому что любит вас. Я тоже люблю
доктора…
— А я так не скажу этого, — заговорил
доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно
ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
И к лицу
ли ему, земскому
доктору, умному, солидному человеку, вздыхать, получать записочки, таскаться по кладбищам, делать глупости, над которыми смеются теперь даже гимназисты?
— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя
доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда
ли, душенька?
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся
ли он в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых, хотя очень возможно (прибавил
доктор Герценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время».
— Насчет моей болезни падучей-с осведомьтесь всего лучше, сударь, у
докторов здешних: истинная
ли была со мной али не истинная, а мне и говорить вам больше на сей предмет нечего.
Простудился он, что
ли, но
доктор прибыл и вскоре шепнул матушке, что чахотка скоротечная и что весны не переживет.
— Как вы думаете, что ему скажет
доктор? — скороговоркой проговорил Коля, — какая отвратительная, однако же, харя, не правда
ли? Терпеть не могу медицину!
А тут мучительное беспокойство — родится
ли он живым или нет? Столько несчастных случаев.
Доктор улыбается на вопросы — «он ничего не смыслит или не хочет говорить»; от посторонних все еще скрыто; не у кого спросить — да и совестно.
Гааз жил в больнице. Приходит к нему перед обедом какой-то больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни больного, ни серебряных приборов, лежавших на столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил
ли кто, кроме больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги
доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
Как быстро идет время, нет — летит. Давно
ли, кажется,
доктор Кочетов женился на Прасковье Ивановне, а уж прошло больше трех лет.
Было
ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать. Старый
доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим хмурил брови и не глядел на сестру.
— Да что вы, князь,
доктор, что
ли? — вскричал он, по возможности веселее и простодушнее, — даже испугал меня; Настасья Филипповна, можно рекомендовать вам, это предрагоценный субъект, хоть я и сам только с утра знаком.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события
доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало
ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
— Больна она, что
ли? — спросил
доктор.
Глядя теперь на покрывавшееся пятнами лицо
доктора, ей стало жаль его, едва
ли не так же нежно жаль, как жалела его Женни, и докторше нельзя было бы посоветовать заговорить в эти минуты с Лизою.
— Это ужасно! — проговорил, наконец, Гловацкий. — Ужасный рассказ ваш,
доктор! Чтобы переменить впечатление, не запить
ли его водочкой? Женичка, распорядись, мой друг!
— Да, вот и кстати!
Доктор, может
ли быть у секретаря консистории фамилия Дюмафис? — спросил Зарницын.