Неточные совпадения
Спустили с возу
дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На нем сюртук с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб
доброеЛицо имел, особенно
Когда сводило старого —
Черт чертом! Рот ощерится.
Глаза — что угольки!
— Не
добро быти человеку единому, — поясняет
дедушка.
— По Псалтырю учился? Кто учил?
Добрый дедушка-то? Злой? Неужто? А ты очень озорничаешь?
А вот
дедушка ваш, Петр Андреич, и палаты себе поставил каменные, а
добра не нажил; все у них пошло хинеюи жили они хуже папенькиного, и удовольствий никаких себе не производили, — а денежки все порешил, и помянуть его нечем, ложки серебряной от них не осталось, и то еще, спасибо, Глафира Петровна порадела».
— Да ты что так о чужом
добре плачешься,
дедушка? — в шутливом тоне заговорил Карачунский, ласково хлопая Родиона Потапыча по плечу. — У казны еще много останется от нас с тобой…
В несколько дней я как будто переродился; стал жив, даже резов; к
дедушке стал бегать беспрестанно, рассказывать ему всякую всячину и сейчас попотчевал его чтением «Детского чтения», и все это
дедушка принимал благосклонно; угрюмый старик также как будто стал
добрым и ласковым стариком.
Он
добрый, ты должен любить его…» Я отвечал, что люблю и, пожалуй, сейчас опять пойду к нему; но мать возразила, что этого не нужно, и просила отца сейчас пойти к
дедушке и посидеть у него: ей хотелось знать, что он станет говорить обо мне и об сестрице.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный
дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой дочери, кроме крестной матери моей,
доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
Параша отвечала: «Да вот сколько теперь батюшка-то ваш роздал крестьян, дворовых людей и всякого
добра вашим тетушкам-то, а все понапрасну; они всклепали на покойника; они точно просили, да
дедушка отвечал: что брат Алеша даст, тем и будьте довольны.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе
добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой
дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Она умерла две недели спустя. В эти две недели своей агонии она уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой смерти своей, что
дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей идти просить у
добрых людей на хлеб и на табак. Часто она начинала плакать во сне и, просыпаясь, рассказывала, что видела мамашу.
Трофим Николаевич подходит, пошатываясь, к
дедушке и, наклонясь к его уху, хочет, вероятно, пожелать ему
доброго здравия, но только икает и как-то неблаговидно сопит, что чрезвычайно смешит молодушек;
дедушка же, почуяв носом сильный запах сивухи, пятится ближе к стене.
Этому новому нашему сопутнику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный,
добрый русский богатырь, напоминающий
дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого.
Пришли ко мне твои
дедушка и бабушка и сказали: «Любушка, к тебе сватается председатель мирового съезда Николай Федорович Александров; человек он
добрый, образованный и даже играет на скрипке.
— Теперь — начисто разорился дедушка-то; какие деньги были, все отдавал крестнику Николаю в рост, а расписок, видно, не брал с него, — уж не знаю, как это у них сталось, только — разорился, пропали деньги. А все за то, что бедным не помогали мы, несчастных не жалели, господь-то и подумал про нас: для чего же я Кашириных
добром оделил? Подумал да и лишил всего…
Степан Михайлович был загадочный человек: после такого сильного словесного приступа следовало бы ожидать толчка калиновым подожком (всегда у постели его стоявшим) в бок спящего или пинка ногой, даже приветствия стулом; но
дедушка рассмеялся, просыпаясь, и на весь день попал в
добрый стих, как говорится.
Дедушка употребил однажды самое действительное, последнее средство; он изрубил топором на пороге своей комнаты все белье, сшитое из оброчной лленой холстины, несмотря на вопли моей бабушки, которая умоляла, чтоб Степан Михайлович «бил ее, да своего
добра не рубил…», но и это средство не помогло: опять явилось толстое белье — и старик покорился…
Виноват, опровергая мнимое замечание читателя, я прервал рассказ про «
добрый день моего
дедушки».
Это были
добрые, смирные люди, уважавшие
дедушку не менее, как своего волостного начальника.
Об этом я расскажу после, теперь же возвратимся к
доброму дню моего
дедушки.
Но я не стану более говорить о темной стороне моего
дедушки; лучше опишу вам один из его
добрых, светлых дней, о которых я много наслышался.
Переселясь на новые места,
дедушка мой принялся с свойственными ему неутомимостью и жаром за хлебопашество и скотоводство. Крестьяне, одушевленные его духом, так привыкли работать настоящим образом, что скоро обстроились и обзавелись, как старожилы, и в несколько лет гумна Нового Багрова занимали втрое больше места, чем самая деревня, а табун
добрых лошадей и стадо коров, овец и свиней казались принадлежащими какому-нибудь большому и богатому селению.
Наташа.
Добрый ты,
дедушка… Отчего ты — такой
добрый?
— Спасибо, Глеб Савиныч, на
добром слове твоем, — ласково возразил
дедушка Кондратий. — Говоришь ты со мною по душе: точно, в речах твоих нет помышления, окромя мне
добра желаешь; потому и я должон по душе говорить: худ буду я человек, коли тебя послушаю; право так: неправильно поступлю, согрешу против совести!..
— Что ж, — сказал наконец
дедушка Кондратий ласковым, приветливым голосом (лицо его оставалось, однако ж, задумчивым), — что ж! Мы от
доброго дела не прочь…
— Ну, а насчет красных яичек не взыщи, красавица: совсем запамятовали!.. А все он, ей-богу! Должно быть, уж так оторопел, к вам
добре идти заохотился, — смеясь, проговорил Глеб и подмигнул
дедушке Кондратию, который во все время с веселым, добродушным видом смотрел то на соседа, то на молодую чету.
— Вот, дядя, говорил ты мне в те поры, как звал тебя в дом к себе, говорил: «Ты передо мной что дуб стогодовалый!» — молвил ты, стало быть, не в
добрый час. Вот тебе и дуб стогодовалый! Всего разломило, руки не смогу поднять… Ты десятью годами меня старее… никак больше… а переживешь этот дуб-ат!.. — проговорил Глеб с какою-то грустью и горечью, как будто упрекал в чем-нибудь
дедушку Кондратия.
Глеб застал
дедушку Кондратия, по обыкновению, за
добрым делом. Старик сидел на пороге своей лачужки и, греясь на солнышке, строгал обломком косы длинную хворостину, предназначавшуюся для новой удочки. Глеб подсел к нему.
В маленьком хозяйстве Дуни и отца ее было в ту пору очень мало денег; но деньги эти, до последней копейки, пошли, однако ж, на панихиду за упокой души рабы божией Анны, — и каждый год потом, в тот самый день, сосновские прихожане могли видеть, как
дедушка Кондратий и его дочка ставили перед образом тонкую восковую свечу, крестились и произносили молитву, в которой часто поминалось имя
доброй тетушки Анны.
— Спасибо тебе за ласковое,
доброе твое слово. Пошли тебе создатель благословение в детках твоих! — промолвил
дедушка Кондратий, подымая глаза на Василия, но тотчас же переводя их на дочь, которая сидела, прислонясь локтями в борт челнока, и, склонив лицо к воде, старалась подавить рыдания.
Илья слушал и пытался представить себе купца Строганого. Ему почему-то стало казаться, что купец этот должен быть похож на
дедушку Еремея, — такой же тощий,
добрый и приятный. Но когда он пришёл в лавку, там за конторкой стоял высокий мужик с огромным животом. На голове у него не было ни волоса, но лицо от глаз до шеи заросло густой рыжей бородой. Брови тоже были густые и рыжие, под ними сердито бегали маленькие, зеленоватые глазки.
Ключница Пелагея была в своем роде замечательная женщина: очень в молодых годах бежала она, вместе с отцом своим, от прежних господ своих Алакаевых в Астрахань, где прожила с лишком двадцать лет; отец ее скоро умер, она вышла замуж, овдовела, жила внаймах по купеческим домам и в том числе у купцов персиян, соскучилась, проведала как-то, что она досталась другим господам, именно моему
дедушке, господину строгому, но справедливому и
доброму, и за год до его смерти явилась из бегов в Аксаково.
Мне было уже лет 14, когда около Нового года отец решительно объявил, что повезет меня и Любиньку в Петербург учиться. Приготовлены были две кожаных кибитки с фартуками и круглыми стеклянными по бокам окошечками, и как бы вроде репетиции отец повез нас с сестрою на «
Добрую Воду», на Оптуху к Семенковичам и наконец, главным образом, в Орел проститься с
дедушкой.
А когда
дедушка сказал ему: «черт с тобой — понюхай!» и при этом открыл тавлинку, — то леший не мог более соблюсти хорошего поведения и сошкольничал: он так поддал ладонью под табакерку, что запорошил
доброму мельнику все глаза.
Дедушка Илья любил эти фрукты — принял их, смягчился, погладил меня своей мозольной рукой по голове и между нами снова восстановились самые короткие и самые
добрые отношения.
Афоня. Нет,
дедушка, нет, не говори ты этого! Какой я божий человек! Я видал божьих людей: они
добрые, зла не помнят; их бранят, дразнят, а они смеются. А я,
дедушка, сердцем крут: вот как брат же; только брат отходчив, а я нет; я,
дедушка, злой!
— Впусти,
дедушка! Мы люди
добрые, — молвил старший.
—
Дедушка! Милый,
добрый, хороший
дедушка! — шептала я, задыхаясь от волнения. — Поговори с папой, оправдай меня! Мне тяжело все это! Мне тяжело, когда мне не верят.
И я люблю и аул, и горы, и тебя, отец моего бедного папы,
добрый, милый дедушка-наиб.
— Еще бы! Ниночку воспитывали, лелеяли и готовили совсем не для шестидесятилетнего старца. На этой умнице и красавице женился бы любой
добрый молодец, и у нее уже был подходящий жених, а вы пришли со своим чином и деньгами, попугали родителей и вскружили семнадцатилетней девочке голову разной мишурой. Как она плакала, когда венчалась с вами! Как каялась потом, бедняжка! И с пьяницей-поручиком бежала потом, только чтоб от вас подальше… Гусь вы,
дедушка!
Выйдя из дому, я обрывом спустилась к Куре, перешла мост и, взобравшись на гору с противоположного берега, оглянулась назад. Весь Гори был как на ладони. Вот наш дом, вот сад, вот старый густолиственный каштан под окном отца… старый каштан, посаженный еще при
дедушке… Там за его ветвями спит он, мой папа,
добрый, любимый… Он спит и не подозревает, что задумала его злая потара сакварела…
— Спасибо на
добром слове,
дедушка Магомет!
— А в поле зайчики бегают, — причитывала Ефимья, обливаясь слезами, целуя своего мальчика. —
Дедушка тихий,
добрый, бабушка тоже
добрая, жалосливая. В деревне душевно живут, бога боятся… И церковочка в селе, мужички на клиросе поют. Унесла бы нас отсюда царица небесная, заступница-матушка!
— Как же так,
дедушка? Даром такое
добро вам давали, а вы не брали? Что ж это значит?
— Quartire, quartire, logement, — сказал офицер, сверху вниз, с снисходительною и добродушною улыбкой, глядя на маленького человека. — Les Français sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fâchons pas, mon vieux, [ — Квартир, квартир. Французы
добрые ребята. Чорт возьми, не будем ссориться,
дедушка,] — прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.