Неточные совпадения
В конце села под ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизни вахлаков,
Где
праздники справляются,
Где сходки собираются,
Где
днем секут, а вечером
Цалуются, милуются, —
Всю ночь огни и шум.
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие
праздники,
Не
день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Намаялись! уж подлинно
Отпраздновали волю мы,
Как
праздник: так ругалися,
Что поп Иван обиделся
За звоны колокольные
Гудевшие в тот
день.
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По
праздникам к заутрене
Будила… а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным
дням.
Скотинин. Кого? За что? В
день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого
праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
Хотя, по первоначальному проекту Угрюм-Бурчеева,
праздники должны были отличаться от будней только тем, что в эти
дни жителям вместо работ предоставлялось заниматься усиленной маршировкой, но на этот раз бдительный градоначальник оплошал.
Оттого ли, что
дело было перед
праздником, или оттого, что всех томило какое-то смутное предчувствие, но люди двигались словно сонные.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные
дела не казались так важны, как нынче. «Им там всё
праздник — думал он, — а тут
дела не праздничные, которые не ждут и без которых жить нельзя».
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом
деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский
праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал…
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
А та, с которой образован
Татьяны милый идеал…
О много, много рок отъял!
Блажен, кто
праздник жизни рано
Оставил, не допив до
днаБокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Ему показалось, что в доме было необычно шумно, как во
дни уборки пред большими
праздниками: хлопали двери, в кухне гремели кастрюли, бегала горничная, звеня посудой сильнее, чем всегда; тяжело, как лошадь, топала Анфимьевна.
На другой
день после
праздника Троицы — в Духов
день — Самгин так же сидел у окна, выглядывая из-за цветов на улицу.
Но он предпочел бы серый
день, более сильный ветер, больше пыли, дождь, град — меньше яркости и гулкого звона меди, меньше —
праздника.
— Должно быть, схулиганил кто-нибудь, — виновато сказал Митрофанов. — А может, захворал. Нет, — тихонько ответил он на осторожный вопрос Самгина, — прежним
делом не занимаюсь. Знаете, — пред лицом свободы как-то уж недостойно мелких жуликов ловить.
Праздник, и все лишнее забыть хочется, как в прощеное воскресенье. Притом я попал в подозрение благонадежности, меня, конечно, признали недопустимым…
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат, заканчивала тюремный
день, и тогда Самгину казалось, что весь
день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого-то
праздника, и заранее учились веселиться.
— Вот что, через несколько
дней в корабле моем радение о духе будет, — хочешь, я скажу Захарию, чтоб он показал тебе
праздник этот? В щелочку, — добавила она и усмехнулась.
А на другой
день вечером они устроили пышный
праздник примирения — чай с пирожными, с конфектами, музыкой и танцами. Перед началом торжества они заставили Клима и Бориса поцеловаться, но Борис, целуя, крепко сжал зубы и закрыл глаза, а Клим почувствовал желание укусить его. Потом Климу предложили прочитать стихи Некрасова «Рубка леса», а хорошенькая подруга Лидии Алина Телепнева сама вызвалась читать, отошла к роялю и, восторженно закатив глаза, стала рассказывать вполголоса...
— Сегодня не поедешь; в четверг большой
праздник: стоит ли ездить взад и вперед на три
дня?
Вон залаяла собака: должно быть, гость приехал. Уж не Андрей ли приехал с отцом из Верхлёва? Это был
праздник для него. В самом
деле, должно быть, он: шаги ближе, ближе, отворяется дверь… «Андрей!» — говорит он. В самом
деле, перед ним Андрей, но не мальчик, а зрелый мужчина.
Потом он задумывался, задумывался все глубже. Он чувствовал, что светлый, безоблачный
праздник любви отошел, что любовь в самом
деле становилась долгом, что она мешалась со всею жизнью, входила в состав ее обычных отправлений и начинала линять, терять радужные краски.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих
праздниках: Иванове
дне, именинах братца, и об Ильине
дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин
день!»
— В самом
деле, о
празднике лучше напишу, — сказал Илья Иванович.
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына дома. За предлогами, и кроме
праздников,
дело не ставало. Зимой казалось им холодно, летом по жаре тоже не годится ехать, а иногда и дождь пойдет, осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется где-нибудь.
Индейки и цыплята, назначаемые к именинам и другим торжественным
дням, откармливались орехами; гусей лишали моциона, заставляли висеть в мешке неподвижно за несколько
дней до
праздника, чтоб они заплыли жиром.
— У нас, в Обломовке, этак каждый
праздник готовили, — говорил он двум поварам, которые приглашены были с графской кухни, — бывало, пять пирожных подадут, а соусов что, так и не пересчитаешь! И целый
день господа-то кушают, и на другой
день. А мы
дней пять доедаем остатки. Только доели, смотришь, гости приехали — опять пошло, а здесь раз в год!
— Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти
разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный
праздник, в
день рождения вашей сестры…
В декабре 1850 г., за
день до
праздника Рождества Христова, кафры первые начали войну, заманив англичан в засаду, и после стычки, по обыкновению, ушли в горы. Тогда началась не война, а наказание кафров, которых губернатор объявил уже не врагами Англии, а бунтовщиками, так как они были великобританские подданные.
Завтрашнего
дня не было, то есть у нас готовился неслыханный и невиданный
праздник и не состоялся.
Им намекнули было о
деле, о завтрашнем свидании; но полномочные отвечали, что они увлеклись нашим
праздником, сделанным им приемом и приятной беседой, а о
деле и забыли совсем.
И так каждый
день, и летом и зимой, и в будни и в
праздники.
Две младшие дочери, в храмовой
праздник али отправляясь куда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же
день утром, как и во всякий
день, подымались чем свет и с березовыми вениками в руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.
Но все-таки много работы, и Вера Павловна устала ныне, как уставала и вчера, и третьего
дня, как уставала уж месяца два, только еще два месяца, хотя уже больше полгода прошло со времени второго замужества; что ж, надобно же было сделать себе свадебный
праздник, и она праздновала долго.
Между тем наступило 1-е октября —
день храмового
праздника в селе Троекурова. Но прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшествий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми или о коих мы слегка упомянули в начале нашей повести.
На этот раз порядок был удивительный, народ понял, что это его
праздник, что он чествует одного из своих, что он больше чем свидетель, и посмотрите в полицейском отделе газет, сколько было покраж в
день въезда невесты Вольского и сколько [Я помню один процесс кражи часов и две-три драки с ирландцами.
Теперь вы понимаете, что одним
днем позже — и наш
праздник и речь Гарибальди, его слова о Маццини не имели бы того значения.
Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен московский комендант Стааль. Стааль — прямодушный воин, старый, храбрый генерал, разобрал
дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеющих ничего общего между собой: из
дела о
празднике, за который следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных бог знает почему, которых вся видимая вина в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно.
И скучал-то я тогда светло и счастливо, как дети скучают накануне
праздника или
дня рождения.
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой
праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел
дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
Сверх
дня рождения, именин и других
праздников, самый торжественный сбор родственников и близких в доме княжны был накануне Нового года. Княжна в этот
день поднимала Иверскую божию матерь. С пением носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости, слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят детям. Она ими играла несколько
дней, потом сама раздаривала.
Для перемены, а долею для того, чтоб осведомиться, как все обстоит в доме у нас, не было ли ссоры между господами, не дрался ли повар с своей женой и не узнал ли барин, что Палашка или Ульяша с прибылью, — прихаживали они иногда в
праздники на целый
день.
Ряд ловких мер своих для приема наследника губернатор послал к государю, — посмотрите, мол, как сынка угощаем. Государь, прочитавши, взбесился и сказал министру внутренних
дел: «Губернатор и архиерей дураки, оставить
праздник, как был». Министр намылил голову губернатору, синод — архиерею, и Николай-гость остался при своих привычках.
…На другой
день после нашего
праздника поехал я в Лондон.
День этот удался необыкновенно и был одним из самых светлых, безоблачных и прекрасных
дней — последних пятнадцати лет. В нем была удивительная ясность и полнота, в нем была эстетическая мера и законченность — очень редко случающиеся. Одним
днем позже — и
праздник наш не имел бы того характера. Одним неитальянцем больше, и тон был бы другой, по крайней мере была бы боязнь, что он исказится. Такие
дни представляют вершины… Дальше, выше, в сторону — ничего, как в пропетых звуках, как в распустившихся цветах.
— Это все вздор, что такое на другой
день? Общий
праздник, складку! Зато каков будет и пир!
Вот этот-то народный
праздник, к которому крестьяне привыкли веками, переставил было губернатор, желая им потешить наследника, который должен был приехать 19 мая; что за беда, кажется, если Николай-гость тремя
днями раньше придет к хозяину? На это надобно было согласие архиерея; по счастию, архиерей был человек сговорчивый и не нашел ничего возразить против губернаторского намерения отпраздновать 23 мая 19-го.
За несколько
дней до
праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого
праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
— Ну, теперь пойдут сряду три
дня дебоширствовать! того и гляди, деревню сожгут! И зачем только эти
праздники сделаны! Ты смотри у меня! чтоб во дворе было спокойно! по очереди «гулять» отпускай: сперва одну очередь, потом другую, а наконец и остальных. Будет с них и по одному
дню… налопаются винища! Да девки чтоб отнюдь пьяные не возвращались!
Однажды, однако, матушка едва не приняла серьезного решения относительно Аннушки. Был какой-то большой
праздник, но так как услуга по дому и в
праздник нужна, да, сверх того, матушка в этот
день чем-то особенно встревожена была, то, натурально, сенные девушки не гуляли. По обыкновению, Аннушка произнесла за обедом приличное случаю слово, но, как я уже заметил, вступивши однажды на практическую почву, она уже не могла удержаться на высоте теоретических воззрений и незаметно впала в противоречие сама с собою.
Встречались помещики, которые буквально выжимали из барщинских крестьян последний сок, поголовно томя на господской работе мужиков и баб шесть
дней в неделю и предоставляя им управляться с своими работами только по
праздникам.
Останавливались через каждые тридцать верст в деревенских избах, потому что с проселка на столбовой тракт выезжали только верст за сорок от Р. Наконец за два
дня до семейного
праздника достигли мы цели путешествия.