Неточные совпадения
В конце сентября был свезен лес
для постройки двора на отданной артели земле, и было продано
масло от коров и разделен барыш.
В это время батюшка нанял
для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского
масла.
Потом явился на сцену чай со сливками, с
маслом и кренделями; потом Василий Иванович повел всех в сад,
для того чтобы полюбоваться красотою вечера.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны
маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники
для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Он вспомнил Ильин день: устриц, ананасы, дупелей; а теперь видел толстую скатерть, судки
для уксуса и
масла без пробок, заткнутые бумажками; на тарелках лежало по большому черному ломтю хлеба, вилки с изломанными черенками.
Коровьего
масла у них нет: его привозят сюда
для европейцев из Англии, и то, которое подавали в Шанхае, было несвежо.
Летом, в жаркие дни, багульник выделяет такое обилие эфирных
масел, что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние. За багульником идут мхи и лишайники. Осыпи
для людей не составляют помехи, но
для коней и мулов они являются серьезным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.
Здесь были шкуры зверей, оленьи панты, медвежья желчь, собольи и беличьи меха, бумажные свечи, свертки с чаем, новые топоры, плотничьи и огородные инструменты, луки, настораживаемые на зверей, охотничье копье, фитильное ружье, приспособления
для носки на спине грузов, одежда, посуда, еще не бывшая в употреблении, китайская синяя даба, белая и черная материя, одеяла, новые улы, сухая трава
для обуви, веревки и тулузы [Корзины, сплетенные из прутьев и оклеенные материей, похожей на бумагу, но настолько прочной, что она не пропускает даже спирт.] с
маслом.
Идиллия нынче не в моде, и я сам вовсе не люблю ее, то есть лично я не люблю, как не люблю гуляний, не люблю спаржи, — мало ли, до чего я не охотник? ведь нельзя же одному человеку любить все блюда, все способы развлечений; но я знаю, что эти вещи, которые не по моему личному вкусу, очень хорошие вещи, что они по вкусу, или были бы по вкусу, гораздо большему числу людей, чем те, которые, подобно мне, предпочитают гулянью — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным
маслом; я знаю даже, что у большинства, которое не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо было бы не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным
маслом, что у него вкусы не хуже моих, и потому я говорю: пусть будет на свете как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною редкостью
для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным
маслом!
Матушка просила отслужить молебен
для нас однихи заплатила за это целый полтинник; затем купила сткляночку розового
масла и ваты «от раки» и стала сбираться домой.
Струнников не торопясь возвращается домой и
для возбуждения аппетита заглядывает в встречающиеся по пути хозяйственные постройки. Зайдет на погреб — там девчонки под навесом сидят, горшки со сметаной между коленами держат, чухонское
масло мутовками бьют.
В таком же беспорядочном виде велось хозяйство и на конном и скотном дворах. Несмотря на изобилие сенокосов, сена почти никогда недоставало, и к весне скотина выгонялась в поле чуть живая. Молочного хозяйства и в заводе не было. Каждое утро посылали на скотную за молоком
для господ и были вполне довольны, если круглый год хватало достаточно
масла на стол. Это было счастливое время, о котором впоследствии долго вздыхала дворня.
— Это вы чухонское
масло для стола бьете? — молвит он, — бейте! Повару много
масла нужно.
Скитские старцы ехали уже второй день. Сани были устроены
для езды в лес, некованные, без отводов, узкие и на высоких копыльях. Когда выехали на настоящую твердую дорогу, по которой заводские углепоставщики возили из куреней на заводы уголь, эти лесные сани начали катиться, как по
маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь останавливалась и точно с укором смотрела на валявшихся по дороге седоков.
Даже
масло для лампадки пред образом каждый покупал свое, — это после полусотни лет совместного труда!
Для случайных корреспондентов, судивших чаще всего по первым впечатлениям, имели решающее значение хорошая или дурная погода, хлеб и
масло, которыми их угощали в избах, и то, попадали ли они сначала в такое мрачное место, как Дуэ, или в такое на вид жизнерадостное, как Сиянцы.
Для предохранения от порчи жирного мяса травленых перепелок их слегка просаливают и заливают в кадках или бочонках коровьим
маслом; по мнению многих, свежепросольные перепелки лучше свежих.
—
Для предохранения ружейных стволов от ржавчины не нужно вымазывать их на зиму деревянным
маслом, а всего лучше: выстрелить раз из чистых стволин и, не продувая их, заткнуть суконными пробками и повесить в сухой комнате.
— Эвон она, Самосадка-то! — крикнул Семка, осаживая взмыленную тройку на глинистом косогоре, где дорога шла корытом и оставленные весеннею водой водороины встряхивали экипаж, как машинку
для взбивания сливочного
масла.
На залавке между тем лежала приготовленная
для щей говядина; кучер Семка в углу на лавке, подложив под деревянное корыто свои рукавицы, рубил говядину
для котлет; на окне в тарелке стояло коровье
масло и кринка молока, — одним словом, Домнушка почувствовала себя кругом виноватою.
Этого маленького разговора совершенно было достаточно, чтобы все ревнивое внимание Клеопатры Петровны с этой минуты устремилось на маленький уездный город, и
для этой цели она даже завела шпионку, старуху-сыромасленицу, которая, по ее приказаниям, почти каждую неделю шлялась из Перцова в Воздвиженское, расспрашивала стороной всех людей, что там делается, и доносила все Клеопатре Петровне, за что и получала от нее
масла и денег.
Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных помидоров, кусок бессарабского сыра «брынзы» и бутылку с прованским
маслом. Соль была у него завязана в узелок тряпочки сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал. Потом он разломил краюху хлеба на три неровные части: одну, самую большую, он протянул Сергею (малый растет — ему надо есть), другую, поменьше, оставил
для пуделя, самую маленькую взял себе.
Дернов. Мало ли что торги! тут, брат, казенный интерес. Я было сунулся доложить Якову Астафьичу, что
для пользы службы за тобой утвердить надо, да он говорит: «Ты, мол, любезный, хочешь меня уверить, что стакан, сапоги и
масло все одно, так я, брат, хошь и дикий человек, а арифметике-то учился, четыре от двух отличить умею».
Отдается приказание, бегут сломя голову в ближайшую бакалейную лавку — и через пять минут семга уже на столе. Сочная, розовая, тающая…
масло! Словом сказать, сразу приобретается
для дружбы такой фундамент, которого никакие ураганы не разрушат! Таковы начальные основания истинной"дружбы".
Для деревенской жизни ему за глаза достаточно процентов с остальной части капитала ("
масло свое, живность своя, хлеб свой", и т. д.).
— Живя в молодости по уездным городкам, я слышал как самую обыкновенную вещь, что в казначействах взимаются какие-то гроши с паспортов, берется с мужиков сбор на мытье полов, которые они будто бы очень топчут, и, наконец, заставляют их делать вклад на
масло для образной лампады!
Озлоблению его при этом пределов не было: проклиная бар своих и гостей ихних, он подливал, иногда по неимению, а иногда и из досады, в котлеты, вместо
масла, воды; жареное или не дожаривал или совсем пережаривал; в сбитые сливки — вероятно,
для скорости изготовления — подбавлял немного мыла; но, несмотря на то, ужин и подаваемое к нему отвратительное вино уничтожались дочиста.
Питание. Жители к питанию склонны. Любят говядину, свинину, баранину, кашу с
маслом и пироги. Но способов
для питания не имеют. А потому довольствуются хлебом и заменяющими оный суррогатами. Нужно, впрочем, сказать, что и Финагеичи, обладающие достаточными средствами, налегают преимущественно на суровую и малопитательную еду, лишь бы живот наедался. Самоваров на селе 8.
— Ну, круп,
масла постного… уж
для родителев-то жалко стало! Ах, вы!
Бельтов поглядел — и ему сделалось страшно, его давило чугунной плитой, ему явным образом недоставало воздуха
для дыхания, может быть, от подожженного
масла с табаком, который проходил из нижнего этажа.
— Ну, так я попрямее тебе скажу: жены Гордею Евстратычу недостает!.. Кабы была у него молодая жена, все шло бы как по
маслу… Я и невесту себе присмотрел, только вот с тобой все хотел переговорить. Все сумлевался: может, думаю, стар
для нее покажусь… А уж как она мне по сердцу пришлась!.. Эх, на руках бы ее носил… озолотил бы… В шелку да в бархате стал бы водить.
Для Вологды цена за фунт 25 копеек казалась дорогой — и
масло это подавать на стол считалось особым шиком.
Я поселился в слободе, у Орлова. Большая хата на пустыре, пол земляной, кошмы
для постелей. Лушка, толстая немая баба, кухарка и калмык Доржа. Еды всякой вволю: и баранина, и рыба разная, обед и ужин горячие. К хате пристроен большой чулан, а в нем всякая всячина съестная: и мука, и
масло, и бочка с соленой промысловой осетриной, вся залитая доверху тузлуком, в который я как-то, споткнувшись в темноте, попал обеими руками до плеч, и мой новый зипун с месяц рыбищей соленой разил.
— Пей! — сказал Ежов, даже побледневший от усталости, подавая ему стакан. Затем он потер лоб, сел на диван к Фоме и заговорил: — Науку — оставь! Наука есть божественный напиток… но пока он еще негоден к употреблению, как водка, не очищенная от сивушного
масла.
Для счастья человека наука еще не готова, друг мой… и у людей, потребляющих ее, только головы болят… вот как у нас с тобой теперь… Ты что это как неосторожно пьешь?
«Теперь идти бы куда-нибудь, — полями, пустынями!» — думал Евсей, входя в тесные улицы фабричной слободки. Вокруг него стояли красноватые, чумазые стены, небо над ними выпачкано дымом, воздух насыщен запахом тёплого
масла. Всё вокруг было неласково, глаза уставали смотреть на прокопчённые каменные клетки
для работы.
Потом трех жеребцов купил: двух бурых в
масле в дышло —
для жены, одного, серого в яблоках, одиночку, —
для себя.
— Так ты помаленьку, не вдруг! Сперва „о децентрализации“, потом „о необходимости оглушения, в смысле временного усыпления чувств“, потом „о переформировании де сиянс академии“. Есть даже прожект „о наижелательнейшем
для всех сторон упразднении женского вопроса“. Честью тебе ручаюсь: начни только! Пригубь! Не успеешь и оглянуться, как сам собой, без
масла, всю груду проглотишь!
Он вошел и сделал невольно гримасу от кинувшегося ему в нос запаха только что зажженного фотогена [Фотоген — так назывались в 70-е годы минеральные
масла, применявшиеся
для освещения.].
Она каждое утро нарочно
для мух ходила на рынок и приносила удивительно вкусные вещи: говядину, иногда рыбу, сливки,
масло, — вообще самая добрая женщина во всем доме.
А вы теперь скажите, или намекните, или так хоть в ту сторону кивните пальцем, где, по вашим соображениям, находится женщина, не ваша женщина, а наша, которой мила жизнь наша, а не ваша: женщина, которая мне обещала бы поддержку на борьбу со всякою бедою, которая бы принесла хоть каплю
масла для той искры, которая меня одушевляет!
«Ей, с несколькими ее прислужницами, выдавалось ежедневно: по ведру меда приказного и пива мартовского, по 2 ведра браги (а
для праздников рождества Христова и светлого воскресенья — по ведру водки коричневой и по 5 кружек водки анисовой), по 4 стерляди паровых, по 6 стерлядей ушных, по 2 щуки-колодки, по лещу, по 3 язя, по 30 окуней и карасей, по 2 звена белой рыбицы, по 2 наряда икры зернистой, по 2 наряда сельдей, по 4 блюда просольной стерлядины, по звену белужины, с соразмерным количеством хлеба белого, зеленого, красносельского, папошников, саек, калачей, пышек, пирогов, левашников, караваев, орехового
масла и пряных зелий, в том числе в год: полпуда сахару кенарского, пуд среднего, по 4 фунта леденца белого и красного, по 4 фунта леденцов раженых, по 3 фунта конфект и т. п.».
Артамоновы, поужинав, задыхаясь в зное, пили чай в саду, в полукольце клёнов; деревья хорошо принялись, но пышные шапки их узорной листвы в эту мглистую ночь не могли дать тени. Трещали сверчки, гудели однорогие, железные жуки, пищал самовар. Наталья, расстегнув верхние пуговицы кофты, молча разливала чай, кожа на груди её была тёплого цвета, как сливочное
масло; горбун сидел, склонив голову, строгая прутья
для птичьих клеток, Пётр дёргал пальцами мочку уха, тихонько говоря...
Крыша на нем вся деревянная, и была бы даже выкрашена красною краскою, если бы приготовленное
для того
масло канцелярские, приправивши луком, не съели, что было, как нарочно, во время поста, и крыша осталась некрашеною.
Утро субботы началось
для Ипполита Сергеевича маленькой неприятностью: одеваясь, он свалил со столика на пол лампу, она разлетелась вдребезги, и несколько капель керосина из разбитого резервуара попало ему в одну из ботинок, ещё не надетых им на ноги. Ботинки, конечно, вычистили, но Ипполиту Сергеевичу стало казаться, что от чая, хлеба,
масла и даже от красиво причёсанных волос сестры струится в воздухе противный маслянистый запах.
С этими словами он перевернулся на другой бок и решился выходить из берлоги только
для получения присвоенного содержания. И затем все пошло в лесу как по
маслу. Майор спал, а мужики приносили поросят, кур, меду и даже сивухи и складывали свои дани у входа в берлогу. В указанные часы майор просыпался, выходил из берлоги и жрал.
Манюся завела от трех коров настоящее молочное хозяйство, и у нее в погребе и на погребице было много кувшинов с молоком и горшочков со сметаной, и все это она берегла
для масла.
Матушка попадья, бывало, как услышит подобное слово, тотчас, не вступая в дальнейшее разбирательство дела, поймает сына за бедные волосенки, как-то приправленные на
масле, приносимом
для лампады Тихвинской божией матери, — и довольно удачно представляет, будто беспощадно дерет его за волосы, приговаривая: «Ах ты, грубиян эдакой поганый, вот истинно дурья порода.
Для меня он приготовил ту, неведомо по чьему вкусу составленную закуску, на которую, вероятно, попадал и читатель в купеческих домах, то есть в одно время было поставлено на стол: водка, вино, икра, пряники, какие-то маленькие конфетки, огурцы, жаренный в постном
масле лещ, колбаса, орехи, — и всего этого я, по неотступной просьбе хозяина, должен был отведать.
Вольный ход, куда хочешь, и полная свобода настали
для недавней заточенницы. Но, кроме часовни и келий игуменьи, никуда не ходит она. Мерзок и скверен стал ей прекрасный Божий мир. Только в тесной келье, пропитанной удушливым запахом воска, ладана и деревянного
масла, стало привольно дышать ей… Где-то вы, кустики ракитовые, где ты, рожь высокая, зыбучая?.. Греховно, все греховно в глазах молодой белицы…
— Хоть
для пробы мáленько дельце завели бы, небольшую бы ватажку на откуп взяли, — продолжал Смолокуров. — После за совет мне спасибо сказали бы. Лиха беда начать, а там все как по
маслу пойдет. Право, подумайте — барыши хорошие, дело вести можно.