Неточные совпадения
— Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями
дикарей, и если бы Бог мне каждый год
посылал один светлый женский взгляд, один, подобный тому…
«Революция силами
дикарей. Безумие, какого никогда не знало человечество. И пред лицом врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев — казаки, они
шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти мысли не могут утешить его.
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними
иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте
дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
У многих, особенно у старух, на шее, на медной цепочке, сверх платья, висят медные же или серебряные кресты или медальоны с изображениями святых. Нечего прибавлять, что все здешние индийцы — католики. В дальних местах, внутри острова, есть еще малочисленные племена, или, лучше сказать, толпы необращенных
дикарей; их называют негритами (negritos). Испанское правительство иногда
посылает за ними небольшие отряды солдат, как на охоту за зверями.
Дикарь заметил: всякий раз, как барометр останавливался на „дожде“, действительно
шел дождь.
Но пришло время для
дикаря, когда, с одной стороны, он, хотя и смутно, но понял значение общественной жизни, значение главного двигателя ее, общественного одобрения или осуждения —
славы; с другой стороны, когда страдания его личной жизни стали так велики, что он не мог уже продолжать верить в истинность своего прежнего понимания жизни, и он принял учение общественное, государственное и подчинился ему.
У
дикарей, которых еще не коснулась культура, самый сильный, мудрый и самый нравственный
идет впереди; он вождь и владыка.
Я долго смотрел на безмолвного Германа, — и представьте себе, о чем размышлял я? Маня, вся только что разыгравшаяся сцена, все это улетело из моей головы, а я с непостижимейшим спокойствием вспомнил о том коренастом, малорослом германском
дикаре, который в венском музее стоит перед долговязым римлянином, и мне становилось понятно, как этот коренастый
дикарь мог побить и выгнать рослого, в
шлем и латы закованного потомка Германика и Агриппины.
Платонов. Вижу, что не понимаете… Прав тот, кто с горя не к людям
идет, а в кабак… Тысячу раз прав! (
Идет к двери.) Жалею, что говорил с вами, унижался… Имел глупость считать вас порядочными людьми… А вы те же…
дикари, грубое, неотесанное мужичье… (Хлопает дверью и уходит.)
Петра Солноворота [Июня 12-го.] — конец весны, начало лету. Своротило солнышко на зиму, красно лето на жары
пошло. Останные посевы гречихи покончены, на самых запоздалых капустниках рассада посажена, на последнюю рассадину горшок опрокинут,
дикарь [Гранитный камень. В лесах за Волгой немало таких гранитных валунов.] навален и белый плат разостлан с приговорами: «Уродись ты, капуста, гола горшком, туга камешком, бела полотняным платком».
Спенсер
идет еще дальше и приветствует исчезновение у культурных людей таких присущих
дикарям свойств, как тонкость внешних чувств, живость наблюдения, искусное употребление оружия и т. п.
Эта горсть отважных людей могла бы двумя или тремя залпами рассеять тысячи
дикарей, но, влекомые судьбою на гибель казаки
шли к мнимым друзьям без всякой опаски и мирно стали под ножи убийц.
После него
шли служители Панталоновы, одетые в комическое платье, и Панталон-пустохват в портшезе; потом
шли служители глупого педанта, одетые скоромушами, следовала сзади и книгохранительница безумного враля; далее
шли дикари, несли место для арлекина, затем вели быка, с приделанными к груди рогами; на нем сидел человек, у которого на груди было окно — он держал модель кругом вертящегося дома.
В этой погоне прошло много времени. Из сада мальчик выбежал в поле, быстро распутал ноги у одной из пасшихся на траве лошадей, вскочил на нее и умчался во всю прыть без седла и уздечки, держась за гриву лошади, прямо на глазах совсем было догнавшего его Степана. Последний охал и кричал, но эти крики разносил ветер, и оставалось неизвестно, слышал ли их дикарь-барчук. Степану пришлось
идти к старому барину и шепотом докладывать ему на ухо о случившемся.
— В этом, владыко, и главный и не главный, — весь в этом; для простых сердец это, владыко, куда как сподручно! — просто ведь это: водкой во
славу Христову упиваться нельзя, драться и красть во
славу Христову нельзя, человека без помощи бросить нельзя… И
дикари это скоро понимают и хвалят: «Хорош, говорят, ваш Христосик — праведный» — по-ихнему это так выходит.
Ни к кому столько, как к ним, не
идет определение, что у них «бог в одних лишь образах, а не в убеждениях человека»; но ведь не жжет же этот зырянин
дикарей огнем, чтобы они крестились?