Неточные совпадения
В эти минуты лицо ее дышало такою
детскою доверчивостью к судьбе, к
счастью, к нему… Она была очень мила.
Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не выше его, что отныне нет возврата к
детской доверчивости, что перед ними Рубикон и утраченное
счастье уже на другом берегу: надо перешагнуть.
Калганов так и залился самым
детским смехом и почти упал на диван. Рассмеялась и Грушенька. Митя же был на верху
счастья.
Да, страшная вещь пролить кровь отца, — кровь родившего, кровь любившего, кровь жизни своей для меня не жалевшего, с
детских лет моих моими болезнями болевшего, всю жизнь за мое
счастье страдавшего и лишь моими радостями, моими успехами жившего!
Говорят: посмотрите, как дети беспечно и весело резвятся, — и отсюда делают посылку к их
счастию. Но ведь резвость, в сущности, только свидетельствует о потребности движения, свойственной молодому ненадломленному организму. Это явление чисто физического порядка, которое не имеет ни малейшего влияния на будущие судьбы ребенка и которое, следовательно, можно совершенно свободно исключить из счета элементов, совокупность которых делает завидным
детский удел.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой
детской я спала, глядела отсюда на сад,
счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон
счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Маленькая знакомка Петра представляла в себе все черты этого типа, который редко вырабатывается жизнью и воспитанием; он, как талант, как гений, дается в удел избранным натурам и проявляется рано. Мать слепого мальчика понимала, какое
счастье случай послал ее сыну в этой
детской дружбе. Понимал это и старый Максим, которому казалось, что теперь у его питомца есть все, чего ему еще недоставало, что теперь душевное развитие слепого пойдет тихим и ровным, ничем не смущаемым ходом…
Некоторые стихотворения, как, например: «Дитя, рассуждающее здраво», «
Детские забавы», «Фиалка и Терновый куст», «Бабочка», «
Счастье благодетельства», «Николашина похвала зимним утехам» (лучше всех написанное), можно назвать истинными сокровищами для маленьких детей.
И теперь часто, в глухую полночь, я просыпался, полный любви, которая теснилась в груди, переполняя
детское сердце, — просыпался с улыбкой
счастия, в блаженном неведении, навеянном розовыми снами детства.
На мое
счастье, старуха перешла спать в
детскую, — запоем запила нянька. Викторушка не мешал мне. Когда все в доме засыпали, он тихонько одевался и до утра исчезал куда-то. Огня мне не давали, унося свечку в комнаты, денег на покупку свеч у меня не было; тогда я стал тихонько собирать сало с подсвечников, складывал его в жестянку из-под сардин, подливал туда лампадного масла и, скрутив светильню из ниток, зажигал по ночам на печи дымный огонь.
И вдруг на него нашло такое странное чувство беспричинного
счастия и любви ко всему, что он, по старой
детской привычке, стал креститься и благодарить кого-то.
На меня смотрели эти чудные девичьи глаза, а в них смотрело
счастье, любовь и целый ряд
детских глаз — да, глаза тех наших детей, в которых мы должны были продолжиться и которых мы никогда-никогда не увидим.
От избытка
счастья она крепко сжимала себе руки, уверяла, что все прекрасно, и клялась, что будет любить вечно, и эти клятвы и наивная, почти
детская уверенность, что ее тоже крепко любят и будут любить вечно, молодили ее лет на пять.
— Дай бог тебе
счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки,
детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
В это время я еще не умел забывать то, что не нужно мне. Да, я видел, что в каждом из этих людей, взятом отдельно, не много злобы, а часто и совсем нет ее. Это, в сущности, добрые звери, — любого из них нетрудно заставить улыбнуться
детской улыбкой, любой будет слушать с доверием ребенка рассказы о поисках разума и
счастья, о подвигах великодушия. Странной душе этих людей дорого все, что возбуждает мечту о возможности легкой жизни по законам личной воли.
Он был точно школьник, вырвавшийся от ученья; все существо его, от лица и до ног, дышало довольством,
счастием и
детскою резвостию.
Броситься на поиск
счастья, приблизить его к людям, разрушить все, что ему мешает, — это я мог бы только тогда, если бы мои
детские чувства и мечты беспрепятственно развились и окрепли.
Нан замолкла, потрясенная своей исповедью, а Дуня с расширенными зрачками и с улыбающимся застенчивым лицом ловила каждое слово юной баронессы. Ее
детское сердечко билось спокойно и ровно, не сознавая всей важности такой любви, но чужое
счастье захватило эту маленькую впечатлительную душу.
Эту правду, таящуюся в
детской душе, Толстой чует не только в детях, уже способных сознавать
счастье жизни. Вот грудной ребенок Наташи или Кити. Младенец без искры «сознания», — всякий скажет: кусок мяса. И с поразительною убежденностью Толстой утверждает, что этот кусок мяса «все знает и понимает, и знает, и понимает еще много такого, чего никто не знает». С тою же убежденностью он отмечает это знание в звере и даже в старом тополе.
Оленин лежит в первобытном лесу, в логове оленя. «И вдруг на него нашло такое странное чувство безграничного
счастья и любви ко всему, что он по старой
детской привычке стал креститься и благодарить кого-то».
И опять слезы, горячие,
детские слезы потерянного и вновь обретенного
счастья.
Я не помню, что было дальше… Я понеслась, как бешеная горная лошадка, по тенистым аллеям нашего сада, будучи не в силах удержать порыв восторженного
счастья, захватившего могучей волной мое
детское сердечко…
Счастье мне улыбнулось. Я нашла то, чего смутно ждала душою во всю мою коротенькую
детскую жизнь… Ждала и дождалась. У меня теперь был друг, верный, милый.
«Умиленный, я засыпаю под эти звуки, чтоб проснуться завтра для нового счастливого дня. Я безотчетно чувствовал в те годы, что целое море
счастья было разлито вокруг моей
детской жизни; я не понимал тогда, что этим морем, этим великим океаном была жизнь моего отца».
Действительно, права Дашковская, называя наш верх «сумасшедшим». Какое
счастье, что мой маленький принц имеет счастливую
детскую способность засыпать при каком угодно шуме, гвалте и крике. У Толина — гитара, у Чахова и Бекова — балалайки. Кроме того, в старом театральном хламе нашелся турецкий барабан, и Бор-Ростовский с таким увлечением отбивает на нем марш Буланже, венгерку и Маргариту, что страшно становится и за целость барабана, а главным образом, за наши уши.
Счастье, понимаемое по-своему, было целью всех. Им даже не приходило в голову, что земное
счастье только кажущееся, что все их планы, расчеты, надежды только карточные домики, построенные
детскими руками и рассыпающиеся от одного дуновения легкого ветерка. Это дуновение — смерть.
Следует отметить, как одну несимпатичную черту племянниц светлейшего, то обстоятельство, что они как бы совершенно забыли, упоенные роскошью и
счастьем, о бедном мальчике-сироте Володе Петровском, товарище их
детских игр во время их скромной жизни в Смоленске.
А теперь он чувствует, что это не так, что можно страдать среди всякого зримого
счастья; что даже какая-нибудь Неверка в силах разрушить мир и спокойствие
детской души…