Неточные совпадения
Точно
дерево середь зимы, она сохранила линейный очерк своих ветвей, листья облетели, костливо зябли голые сучья, но тем яснее виднелся величавый рост, смелые размеры, и стержень, поседелый от инея, гордо и сумрачно выдерживал себя и не
гнулся от всякого ветра и от всякой непогоды.
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные
деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведет жестокую борьбу с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону,
гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
В самом деле, сад был великолепен: яблони в бесчисленном количестве, обремененные всеми возможными породами спелых и поспевающих яблок, блиставших яркими красками,
гнулись под их тяжестью; под многие ветви были подставлены подпорки, а некоторые были привязаны к стволу
дерева, без чего они бы сломились от множества плодов.
Покорно
согнулись ветви
деревьев, наклоняя пуховые белые лапы; алмазами и смарагдами блещут сучья, одетые кружевом инея.
Он приподнял раненого, в котором читатели, вероятно, узнали уже боярина Кручину-Шалонского, положил его на плеча и,
сгибаясь под этой ношею, пошел вдоль поперечной дороги, в конце которой мелькал сквозь чащу
деревьев едва заметный, тусклый огонек.
Согнувшись зябко, подставят ветру спину, и к югу обернут помертвелое лицо свое и человек, и ломкие стебли засохших трав, и вершины
дерев, и мертвые в лугах поблекшие цветы.
А бесконечная, упорная, неодолимая зима все длилась и длилась. Держались жестокие морозы, сверкали ледяные капли на голых
деревьях, носились по полям крутящиеся снежные вьюны, по ночам громко ухали, оседая, сугробы, красные кровавые зори подолгу рдели на небе, и тогда дым из труб выходил кверху к зеленому небу прямыми страшными столбами; падал снег крупными, тихими, безнадежными хлопьями, падал целые дни и целые ночи, и ветви сосен
гнулись от тяжести белых шапок.
Предсказание капитана вполне оправдалось: как только мы вступили в узкий перелесок, про который он говорил, с обеих сторон стали беспрестанно мелькать конные и пешие горцы, и так близко, что я очень хорошо видел, как некоторые,
согнувшись, с винтовкой в руках, перебегали от одного
дерева к другому.
Когда Петр Михайлыч ехал через рощу, гремел гром, и
деревья шумели и
гнулись от ветра.
Прошел еще месяц. Attalea подымалась. Наконец она плотно уперлась в рамы. Расти дальше было некуда. Тогда ствол начал
сгибаться. Его лиственная вершина скомкалась, холодные прутья рамы впились в нежные молодые листья, перерезали и изуродовали их, но
дерево было упрямо, не жалело листьев, несмотря ни на что, давило на решетки, и решетки уже подавались, хотя были сделаны из крепкого железа.
Ветви
дерев мешались с огромными листьями пальм, гнули и ломали их и сами, налегая на железные рамы,
гнулись и ломались.
Руки скользят по железу крыши, хватаются за желоб, и он мягко
гнется, как бумажный; ноги тщетно ищут опоры, и желтые ботинки, твердые, словно
дерево, безнадежно трутся вокруг гладкого, такого же твердого столба — и одну секунду Юрасов переживает чувство падения.
Когда засерело небо, потухли звезды и голос певца стал слабее и нежнее, на опушке рощи показался повар помещика-графа.
Согнувшись и придерживая левой рукой шапку, он тихо крался. В правой руке его было лукошко. Он замелькал между
деревьями и скоро исчез в чаще. Певец попел еще немного и вдруг умолк. Мы собрались уходить.
И доктор в соседней комнате стал говорить о суровой природе, влияющей на характер русского человека, о длинных зимах, которые, стесняя свободу передвижения, задерживают умственный рост людей, а Лыжин с досадой слушал эти рассуждения, смотрел в окна на сугробы, которые намело на забор, смотрел на белую пыль, заполнявшую всё видимое пространство, на
деревья, которые отчаянно
гнулись то вправо, то влево, слушал вой и стуки и думал мрачно...
С раннего утра с гор подул на город бешеный ветер. Над улицами и домами вздымались тучи серой пыли.
Деревья бились под ветром. Гибкие кипарисы
гнулись в стройные дуги.
Сделав таким образом точную съемку лагеря, Александр Васильевич спрятал свою книжку, спустился с
дерева и снова, то ползком, то
согнувшись в три погибели, то бегом, между высокими кустами вернулся к тому месту, где его ожидали казаки. Последние были в большой тревоге. Увидав, что их подполковник пошел прямо, на так сильно испугавший их неприятельский лагерь, казаки послушно забрались вместе с конем Суворова в частый кустарник и притаились там.
Александр Васильевич шел
согнувшись, а пройдя кустарник и очутившись на полянке, пополз по ней. Добравшись таким образом до группы
деревьев, он вспомнил свое детство, когда в ветвях
деревьев родительского сада прятался от своего старого дядьки, уже теперь лежавшего в могиле, и с прежней быстротою вскарабкался на самую вершину одного из самых высоких
деревьев.
Тяжелые, неуклюжие облака пластами облекли небо; дует холодный, пронзительный ветер, и
деревья с жалобным плачем
гнутся все в одну сторону.