Неточные совпадения
На несколько
дней город действительно попритих, но так как хлеба все
не было («нет этой нужды горше!» — говорит летописец), то волею-неволею опять
пришлось глуповцам собраться около колокольни.
На пятый
день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый
день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого
не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции.
Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был
не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать
не могли.
Сам он тоже
не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от
дел деревни, ему
пришлось бы ощутительнее испытать
на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс
не мог бы похвастаться даже коробком спичек, купленным у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он
на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да,
не гляди
на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак
не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне
придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе
не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию
на другой
день его приезда и повторяю теперь вам.
Не так ли, Николай?
— Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им
не идти за вами! Прежде молодым людям
приходилось учиться;
не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все
на свете вздор! — и
дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом
деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
«
Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция
на испанский роман с приключениями похожа была,
на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится
делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако
не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности
не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— То есть
не по поручению, а по случаю
пришлось мне поймать
на деле одного полотера, он замечательно приспособился воровать мелкие вещи, — кольца, серьги, броши и вообще. И вот, знаете, наблюдаю за ним. Натирает он в богатом доме паркет. В будуаре-с. Мальчишку-помощника выслал, живенько открыл отмычкой ящик в трюмо, взял что следовало и погрузил в мастику. Прелестно. А затем-с…
Обломов боялся, чтоб и ему
не пришлось идти по мосткам
на ту сторону, спрятался от Никиты, написав в ответ, что у него сделалась маленькая опухоль в горле, что он
не решается еще выходить со двора и что «жестокая судьба лишает его счастья еще несколько
дней видеть ненаглядную Ольгу».
Если Ольге
приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее
не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала
на призыв ее воли, и
на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний
день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
На мне был перемятый сюртук, и вдобавок в пуху, потому что я так и спал
не раздевшись, а рубашке
приходился уже четвертый
день.
За игорным столом
приходилось даже иногда говорить кой с кем; но раз я попробовал
на другой
день, тут же в комнатах, раскланяться с одним господчиком, с которым
не только говорил, но даже и смеялся накануне, сидя рядом, и даже две карты ему угадал, и что ж — он совершенно
не узнал меня.
«И такая удивительная случайность! Ведь надо же, чтобы это
дело пришлось именно
на мою сессию, чтобы я, нигде
не встречая ее 10 лет, встретил ее здесь,
на скамье подсудимых! И чем всё это кончится? Поскорей, ах, поскорей бы!»
Не говоря о домашних отношениях, в особенности при смерти его отца, панихидах по нем, и о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, — по службе
приходилось беспрестанно присутствовать
на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных службах: редкий
день проходил, чтобы
не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было.
— Э, батенька, все мы люди, все человеки…
Не бросить же заводы псу?! Геройствовать-то с этой братией
не приходится; они с нас будут живьем шкуру драть, а мы будем миндальничать. Нет, дудки!.. Нужно смотреть
на дело прямо: клин клином вышибай.
— Очень редко… Ведь мама никогда
не ездит туда, и нам
приходится всегда тащить с собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, — мама
дня три дуется и все вздыхает. Зимой у нас бывает бал… Только это совсем
не то, что у Ляховских. Я в прошлом году в первый раз была у них
на балу, — весело, прелесть! А у нас больше купцы бывают и только пьют…
Обед был подан в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего
не говорит. Чтобы попасть в тон этой дамы, Привалову
пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности
разделял доктор, и они вдвоем едва тащили
на себе тяжесть светского ига.
Оскар Филипыч уже совсем
не походил
на тех дельцов, с какими Половодову до настоящего времени
приходилось иметь
дело.
Но чтобы иметь право
на такую роскошь, как отдельная комната, Надежде Васильевне
пришлось выдержать ту мелкую борьбу, какая вечно кипит под родительскими кровлями: Марья Степановна и слышать ничего
не хотела ни о какой отдельной комнате, потому — для чего девке отдельная комната, какие у ней такие важные
дела?..
— Видишь, Надя, какое
дело выходит, — заговорил старик, —
не сидел бы я, да и
не думал, как добыть деньги, если бы мое время
не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто
на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом
дело бы
не стало, а теперь…
Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если
не поверят, тогда
придется обратиться к Ляховскому.
По дороге к Ивану
пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он
не видал уже более недели. Но ему теперь пришло
на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого
дня. Позвонив и войдя
на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
— Черный нос, значит, из злых, из цепных, — важно и твердо заметил Коля, как будто все
дело было именно в щенке и в его черном носе. Но главное было в том, что он все еще изо всех сил старался побороть в себе чувство, чтобы
не заплакать как «маленький», и все еще
не мог побороть. — Подрастет,
придется посадить
на цепь, уж я знаю.
И
не знал я в сей вечер, что
на завтра как раз
приходится день рождения его.
Охотиться нам долго
не пришлось. Когда мы снова сошлись,
день был
на исходе. Солнце уже заглядывало за горы, лучи его пробрались в самую глубь леса и золотистым сиянием осветили стволы тополей, остроконечные вершины елей и мохнатые шапки кедровников. Где-то в стороне от нас раздался пронзительный крик.
Этот
день мы употребили
на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам
пришлось мучиться в болотах, которые после дождей стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это
не помогло. Мы рубили деревья, кусты, устраивали гати, и все-таки наши вьючные животные вязли
на каждом шагу чуть
не по брюхо. Большого труда стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться
на твердую почву.
На другой
день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три
приходилось сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им были приставлены еще два удэгейца.
На Дерсу было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его были всегда кстати, стрелки привыкли,
не спорили с ним и
не приступали к работе до тех пор, пока
не получали его одобрения.
Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти
на целый
день. Ночью мы
не заметили, как вода подошла к биваку. Одна нарта вмерзла в лед.
Пришлось ее вырубать топорами, потом оттаивать полозья
на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше
на биваках мы уже
не оставляли нарты
на льду, а ставили их
на деревянные катки.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это
не то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому
пришлось рано стать
на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали
на то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись сушить одежду. Часа в четыре
дня дождь прекратился. Тяжелая завеса туч разорвалась, и мы увидели хребет Карту, весь покрытый снегом.
Слова эти Перфишка понял так, что надо, мол, хоть пыль немножечко постереть — впрочем, большой веры в справедливость известия он
не возымел;
пришлось ему, однако, убедиться, что дьякон-то сказал правду, когда, несколько
дней спустя, Пантелей Еремеич сам, собственной особой, появился
на дворе усадьбы, верхом
на Малек-Аделе.
— Ведь вы, может быть,
не знаете, — продолжал он, покачиваясь
на обеих ногах, — у меня там мужики
на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно
на барщину ссадил, да земли мало! я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [Это их
дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).], государственный человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо
пришлось!
Во время путешествия скучать
не приходится. За
день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям
на земле; никакая городская гостиница
не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
Спускаться по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно
пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа. По
дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти
не было видно. С веселым шумом бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под земли
на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время
приходится иметь
дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго
не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи,
на самом
деле она полна жизни. Мы с Дерсу шли
не торопясь и наблюдали птиц.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев
на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах
не было шлей, они съехали бы им
на голову.
Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было
делом далеко
не легким.
Через два
дня учитель пришел
на урок. Подали самовар, — это всегда
приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату, где учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена: учитель хотел остаться
на своем месте, потому что ведь он
не пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила его пожаловать посидеть с ними, ей нужно поговорить с ним. Он пошел, сел за чайный стол.
Фази еще в 1849 году обещал меня натурализировать в Женеве, но все оттягивал
дело; может, ему просто
не хотелось прибавить мною число социалистов в своем кантоне. Мне это надоело,
приходилось переживать черное время, последние стены покривились, могли рухнуть
на голову, долго ли до беды… Карл Фогт предложил мне списаться о моей натурализации с Ю. Шаллером, который был тогда президентом Фрибургского кантона и главою тамошней радикальной партии.
Докладывают, что ужин готов. Ужин представляет собой повторение обеда, за исключением пирожного, которое
не подается. Анна Павловна зорко следит за каждым блюдом и замечает, сколько уцелело кусков. К великому ее удовольствию, телятины хватит
на весь завтрашний
день, щец тоже порядочно осталось, но с галантиром
придется проститься. Ну, да ведь и то сказать — третий
день галантир да галантир! можно и полоточком полакомиться, покуда
не испортились.
Наконец отошел и обед. В этот
день он готовится в изобилии и из свежей провизии; и хотя матушка, по обыкновению, сама накладывает кушанье
на тарелки детей, но
на этот раз оделяет всех поровну, так что дети всесыты. Шумно встают они, по окончании обеда, из-за стола и хоть сейчас готовы бежать, чтобы растратить
на торгу подаренные им капиталы, но и тут
приходится ждать маменькиного позволения, а иногда она довольно долго
не догадывается дать его.
Марья Маревна учила толково, но тут между детьми сказалась значительная разница. Тогда как Мишанка быстро переходил от азбуки к складам, от складов к изречениям и с каким-то упоением выкрикивал самые неудобопроизносимые сочетания букв, Мисанка то и
дело тормозил успешный ход учебы своей тупостью. Некоторых букв он совсем
не понимал, так что
приходилось подниматься
на хитрость, чтобы заставить его усвоить их. В особенности его смущали буквы Э, Q и V.
Обедать
приходится сам-друг; но
на этот раз Федор Васильич даже доволен, что нет посторонних: надо об «
деле» с женой переговорить. Начинается сцена обольщения. К удовольствию Струнникова, Александра Гавриловна даже
не задумывается.
Сердце Пустотелова радостно бьется в груди: теперь уж никакой неожиданности опасаться нельзя. Он зорко следит за молотьбой, но
дни становятся все короче и короче, так что
приходится присутствовать
на гумне
не больше семи-восьми часов в сутки. И чем дальше, тем будет легче. Пора и отдохнуть.
— Нет, голубчик, — сказала она, — нам от своего места бежать
не приходится. Там
дело наладишь — здесь в упадок придет; здесь будешь хозяйствовать — там толку
не добьешься. Нет ничего хуже, как заглазно распоряжаться, а переезжать с места
на место этакую махинищу верст — и денег
не напасешься.
И сколько десятков раз
приходилось выскакивать им
на чествование генералов! Мало ли их «проследует» за
день на Тверскую через площадь! Многие генералы издали махали рукой часовому, что, мол,
не надо вызванивать, но были и любители, особенно офицеры, только что произведенные в генералы, которые тешили свое сердце и нарочно лишний раз проходили мимо гауптвахты, чтобы важно откозырять выстроившемуся караулу.
«Играющие» тогда уже стало обычным словом, чуть ли
не характеризующим сословие, цех, дающий, так сказать, право жительства в Москве. То и
дело полиции при арестах
приходилось довольствоваться ответами
на вопрос о роде занятий одним словом: «играющий».
На другой
день после приезда в Москву мне
пришлось из Лефортова отправиться в Хамовники, в Теплый переулок. Денег в кармане в обрез: два двугривенных да медяки. А погода такая, что сапог больше изорвешь. Обледенелые нечищеные тротуары да талый снег
на огромных булыгах. Зима еще
не устоялась.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными лошадьми. Пока
не было телефонов, пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда
не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи как
на ладони.
На каланче, под шарами, ходил
день и ночь часовой. Трудно
приходилось этому «высокопоставленному» лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, — только гляди,
не зевай! И ходит он кругом и «озирает окрестности».
Однажды, сидя еще
на берегу, он стал дразнить моего старшего брата и младшего Рыхлинского, выводивших последними из воды. Скамеек
на берегу
не было, и, чтобы надеть сапоги,
приходилось скакать
на одной ноге, обмыв другую в реке. Мосье Гюгенет в этот
день расшалился, и, едва они выходили из воды, он кидал в них песком. Мальчикам
приходилось опять лезть в воду и обмываться. Он повторил это много раз, хохоча и дурачась, пока они
не догадались разойтись далеко в стороны, захватив сапоги и белье.
Теперь выбора
не было. Старшим
приходилось поневоле идти к законоучителю… Затем случилось, что тотчас после первого
дня исповеди виновники шалости были раскрыты. Священник наложил
на них эпитимью и лишил причастия, но еще до начала службы три ученика были водворены в карцер. Им грозило исключение…
По конкурсным
делам Галактиону теперь
пришлось бывать в бубновском доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни
не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и дома от него трудно было чего-нибудь добиться.
На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы...
— Ну, ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и
придется иметь
дело. У нас своя география. Какие все чудные места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом. Здесь могло бы благоденствовать население в пять раз большее… Так, вероятно, и будет когда-нибудь, когда нас
не будет
на свете.