Неточные совпадения
—
По крайней мере, если придется ехать, я буду утешаться мыслью, что это
сделает вам удовольствие… Гриша, не тереби, пожалуйста, они и так все растрепались, — сказала она,
поправляя выбившуюся прядь волос, которою играл Гриша.
Ему представлялись даже знакомые лица и мины их при разных обрядах, их заботливость и суета. Дайте им какое хотите щекотливое сватовство, какую хотите торжественную свадьбу или именины — справят
по всем
правилам, без малейшего упущения. Кого где посадить, что и как подать, кому с кем ехать в церемонии, примету ли соблюсти — во всем этом никто никогда не
делал ни малейшей ошибки в Обломовке.
—
По крайней мере, можете ли вы, cousin, однажды навсегда
сделать resume: [вывод (фр.).] какие это их
правила, — она указала на улицу, — в чем они состоят, и отчего то, чем жило так много людей и так долго, вдруг нужно менять на другое, которым живут…
Нарисовав эту головку, он уже не знал предела гордости. Рисунок его выставлен с рисунками старшего класса на публичном экзамене, и учитель мало
поправлял, только кое-где слабые места покрыл крупными, крепкими штрихами, точно железной решеткой, да в волосах прибавил три, четыре черные полосы,
сделал по точке в каждом глазу — и глаза вдруг стали смотреть точно живые.
— Вот где мертвечина и есть, что из природного влечения
делают правила и сковывают себя
по рукам и ногам. Любовь — счастье, данное человеку природой… Это мое мнение…
— Нет, не нахожу смешным, — повторил он ужасно серьезно, — не можете же вы не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды, потому что… не знаю… кажется, не достигшему совершенных лет нельзя драться, а от него еще нельзя принять вызов…
по правилам… Но, если хотите, тут одно только может быть серьезное возражение: если вы
делаете вызов без ведома обиженного, за обиду которого вы вызываете, то тем самым выражаете как бы некоторое собственное неуважение ваше к нему, не правда ли?
Но уж так устроен человек, что трудно ему судить о своих делах
по общему
правилу: охотник он
делать исключения в свою пользу.
Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет,
по крайней мере относительно двух первых частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, — но
поправить не могу.
Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок — дело не трудное; но все переплавить, d'un jet, [сразу (фр.).] я не берусь.
Надобно принять за
правило: как скоро подъедешь в меру — стрелять в ближайших; целя всегда в одну,
по большей части убьешь пару и даже изредка трех. Желая убить больше одним зарядом — измучишь себя и лошадей и убьешь несравненно меньше, потому что угонишь далеко и беспрестанным преследованьем напугаешь озимых кур гораздо скорее, чем редкими выстрелами. Обыкновенно после каждого выстрела поднимется вся стая и,
сделав невысоко круг или два.
Я, например, если бы поступил в военную службу, может быть дослужился бы до генерала; но зато в солдатском звании я обязывался,
по правилам военной дисциплины,
делать честь каждому офицеру.
Петр Васильич вздрогнул, узнав
по голосу Мыльникова. Матюшка отскочил от него и
сделал вид, что
поправляет каменку. А Мыльников был не один: с ним рядом стоял Ганька.
Если этот листок застанет вас еще в Москве, пожалуйста,
поправьте мою ошибку, которых много
по болезненной рассеянности я
делаю. Зайдите к барону, отдайте ему карточку и велите заделать ее в бронзовую рамочку. В этом виде представьте ее Марье Константиновне. Стоит это полтора целковых, которые до случая за мной. Сочтемся.
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего не может быть, хотя
по всем
правилам следовало бы, в подражание Европе,
сделать амнистию. У нас этого слова не понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь, не легко сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Ванька в этом случае
сделал благоразумнее Петра: он и
править своей лошадью не стал, а ограничился только тем, что лег вниз грудью в сани и держался обеими руками за окорчева [Окорчева — гнутая часть головки саней или полозьев.] и только
по временам находил нужным выругать за что-то лошадь.
Разбитной. Если тебе архитектор сказал, что план твой сделан не
по правилам, стало быть, надо
сделать другой план.
«Ну, мало ли, — говорит, — что; ты ждал, а зачем ты, — говорит, — татарок при себе вместо жен держал… Ты знаешь ли, — говорит, — что я еще милостиво
делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно
по правилу святых отец исправлять, так на тебе на живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, — говорит, — этого не бойся, потому что этого теперь
по полицейскому закону не позволяется».
Члены полиции имели постоянным
правилом своим
по делам этого рода
делать срывы с кого только возможно; но Сверстов, никогда ни
по какому делу не бравший ни копейки, страшно восставал против таких поборов и не доносил о том
по начальству единственно из чувства товарищества, так как и сам был все-таки чиновник.
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы
сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково,
по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано
правилами.
Сначала
делал он это без особенных видов, а вследствие своего неизменного
правила «добиваться благосклонности людей почтенных и богатых»; но потом, увидев там живую, веселую и богатую Прасковью Ивановну,
по наружности совершенную уже невесту, он составил план жениться на ней и прибрать к рукам ее богатство.
— Я дышу, следовательно — я существую, — говорил он, когда мы шагали
по Крестовскому острову. — Ах, как хорошо, Вася!.. Мы будем каждый день
делать такую прогулку. Положим себе за
правило…
— Нет, ты постой, что дальше-то будет. Я говорю: да он, опричь того, ваше превосходительство, и с норовом независимым, а это ведь, мол, на службе не годится. «Как, что за вздор? отчего не годится?» — «Правило-де такое китайского философа Конфуция есть, по-китайски оно так читается: „чин чина почитай“». — «Вздор это чинопочитание! — кричит. — Это-то все у нас и портит»… Слышишь ты?.. Ей-богу: так и говорит, что «это вздор»… Ты иди к нему,
сделай милость, завтра, а то он весь исхудает.
— А я печку не буду ломать, — продолжал Гордей Евстратыч, отвечая самому себе, — вот полы перестлать или потолки раскрасить — это можно. Там из мебели что
поправить, насчет ковров — это все
сделаем не хуже других… А
по осени можно будет и дом заложить
по всей форме.
Знание времени, поры для подсечки, без сомнения, всего важнее в уменье удить; но
сделать общее
правило, когда надобно подсекать, невозможно, ибо у всякой рыбы особый клев и особая подсечка, и та изменяется
по изменению характера клева и времени года; хотя о ней будет сказано при описании каждой рыбы отдельно, но это дело так важно в уменье удить, что о нем стоит поговорить особенно.
— Нет, — повторил он. — Я, Полина, если хотите знать, очень несчастлив. Что
делать?
Сделал глупость, теперь уже не
поправишь. Надо философски относиться. Она вышла без любви, глупо, быть может, и
по расчету, но не рассуждая, и теперь, очевидно, сознает свою ошибку и страдает. Я вижу. Ночью мы спим, но днем она боится остаться со мной наедине хотя бы пять минут и ищет развлечений, общества. Ей со мной стыдно и страшно.
Дети захохотали, топая голыми пятками
по камням, а он — встал,
поправил шляпу и, решив, что
сделал всё, что надо, покачиваясь на неверных ногах, отошел прочь..
Кукушкина. Эх, Аким Акимыч, женится — переменится. А не знать всего этого я не могла, я не такая мать, без оглядки ничего не
сделаю. У меня такое
правило: как только повадился к нам молодой человек, так и пошлю кого-нибудь узнать про него всю подноготную или сама от сторонних людей разведаю. Все эти глупости в нем, по-моему, происходят от холостой жизни. Вот как женится, да мы на него насядем, так и с дядей помирится, и служить будет хорошо.
До третьего акта ей нечего было
делать, и ее роль гостьи, провинциальной кумушки, заключалась лишь в том, что она должна была постоять у двери, как бы подслушивая, и потом сказать короткий монолог. До своего выхода,
по крайней мере часа полтора, пока на сцене ходили, читали, пили чай, спорили, она не отходила от меня и все время бормотала свою роль и нервно мяла тетрадку; и, воображая, что все смотрят на нее и ждут ее выхода, она дрожащею рукой
поправляла волосы и говорила мне...
— Вам жить трудно будет, вы сами себе закон и защита. Я вот жил не своей волей, а — как велено. И вижу: не так надо, а
поправить не могу, дело не моё, господское. Не только
сделать по-своему боялся, а даже и думать не смел, как бы свой разум не спутать с господским. Слышишь, Пётр?
— Чудно! — сказал Алексей Пантелеймонович, вздвигая плечами. — А вы свою диссертацию произнесли логически и конклюзию
сделали по всем
правилам риторики.
Сын. Да он, матушка,
делает тебе declaration en forme [Признание
по всем
правилам (франц.).].
Идеализируя характер Алеши (как и следует
по правилам рыцарского великодушия, говоря о сопернике), рассказчик замечает, что он «мог бы
сделать и дурной поступок, принужденный чьим-нибудь сильным влиянием, но, сознав последствия такого поступка, умер бы от раскаяния».
Я начал
поправлять ему подушку и одеяло
по его собственным указаниям, которые он
делал очень придирчиво, уверяя, что где-то около левого локтя есть маленькая дырочка, в которую дует, и прося получше подсунуть одеяло. Я старался
сделать это как можно лучше, но, несмотря на все мое усердие, Кузьме все-таки дуло то в бок, то в ноги.
Из рощи и усадьбы Колтовича сильно потянуло ландышами и медовыми травами. Петр Михайлыч ехал:
по берегу пруда и печально глядел на воду и, вспоминая свою жизнь, убеждался, что до сих пор говорил он и
делал не то, что думал, и люди платили ему тем же, и оттого вся жизнь представлялась ему теперь такою же темной, как эта вода, в которой отражалось ночное небо и перепутались водоросли. И казалось ему, что этого нельзя
поправить.
— Ред.], а по-русски и слова такого нет, а выходит учтивость в том роде, как если бы барин своему мужику говорил: «Вы, Сидор Карпыч,
сделайте одолжение зайдите ко мне на чашку чаю, а потом
поправьте дорожки у меня в саду».
— Извините, ради бога! — начал он мягким, сочным баритоном. — Я врываюсь к вам не в урочное время и заставляю вас
делать для меня исключение. Вы так заняты! Но видите ли, в чем дело, г. редактор: я завтра уезжаю в Одессу
по одному очень важному делу… Имей я возможность отложить эту поездку до субботы, то, верьте, я не просил бы вас
делать для меня исключение. Я преклоняюсь перед
правилами, потому что люблю порядок…
По новым гордановским
правилам, не следовало
делать никаких непроизводительных затрат, и расходы на людей, когда-нибудь компрометированных, были объявлены расходами непроизводительными.
— Ну, уж
сделайте ваше одолжение, — перебил майор, — никогда не пробуйте надо мною двух штук: не совращайте меня в христианскую веру, потому что я через это против нее больше ожесточаюсь, и не уговаривайте меня вина не пить, потому что я после таких увещаний должен вдвое пить, — это уж у меня такое
правило. И притом же мне теперь совсем не до того: пить или не пить, и жить или не жить. Меня теперь занимают дела гораздо более серьезные: я приехал сюда «
по пенсионскому вопросу».
Трафилось так, что лучше нарочно и первостатейный сочинитель не придумает: благоволите вспомнить башмаки, или, лучше сказать, историю о башмаках, которые столь часто были предметом шуток в наших собеседованиях, те башмаки, которые Филетер обещал принести Катерине Астафьевне в Крыму и двадцать лет купить их не собрался, и буде вы себе теперь это привели на память, то представьте же, что майор, однако, весьма удачно сию небрежность свою
поправил, и идучи,
по освобождении своем, домой, первое, что
сделал, то зашел в склад с кожевенным товаром и купил в оном для доброй супруги своей давно ею жданные башмаки, кои на нее на мертвую и надеты, и в коих она и в гроб нами честно положена, так как, помните, сама не раз ему говорила, что „придет-де та пора, что ты купишь мне башмаки, но уже будет поздно, и они меня не порадуют“.
В этой умеренности мною,
по счастию, руководило
правило,
по которому нам на балах запрещалось
делать с дамами более одного тура вальса, — и то изо всей нашей компании знал это
правило один я, так как на кадетских балах для танцев с дамами отбирались лучшие танцоры, в числе которых я всегда был первым. А не знай я этого, я, вероятно, закружился бы до нового неприличия, или
по крайней мере до тех пор, пока моя дама сама бы меня оставила.
Полюбив же Катю, радовался, что
сделал это распоряжение, без которого был бы ему загражден путь к сердцу ее; но
по временам не мог не тревожиться за последствия этой уловки, противной его благородным
правилам.
От всех них потребована клятва, что они с оружиями к чародеям и звездочетцам волховать не ходили, к полю чародеев не приводили и у поля их не будет, причем подтверждено целовавшим крест, что если они «накриве» это
делали и достоверные свидетели обличат их, то им быть
по градским законам от господина всея Руси в великой опале, а от святителей,
по священным
правилам, в духовном запрещении.
И точно, и
по Матфею и
по Луке вслед за этим
правилом он говорит, что для бога все равны, на всех светит одно солнце, на всех падает дождь; бог не
делает различия между народами и всем
делает равное добро; то же должны
делать и люди для всех людей без различия их народностей, а не так, как язычники, разделяющие себя на разные народы.
— Такая дурная привычка — все не могу отвыкнуть от деревенской речи, — произнесла она с подкупающей простотой, — говорить-то у нас в глуши мало приходилось. Батюшка в поле, а маменька
по хозяйству либо с ребятками. Я-то и сама в работе… С нашими деревенскими то на косьбе, то на жатве… Сами работали,
по бедности, конечно. Батраков дорого нанимать. Уж вы, пожалуйста, коли что не так скажу —
поправляйте,
сделайте милость, очень буду вами благодарна.
Во всяком разе это не более как язык жизни животной, а не жизни умственной; а между тем усвоить его очень трудно: обороты речи, краткие и непериодические,
делают крайне затруднительным переводы на эту молвь всякого текста, изложенного
по правилам языка выработанного, со сложными периодами и подчиненными предложениями; а выражения поэтические и фигуральные на него вовсе не переводимы, да и понятия, ими выражаемые, остались бы для этого бедного люда недоступны.
Несмотря на жалобы французов о неисполнении
правил, несмотря на то, что высшим
по положению русским людям казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось
по всем
правилам стать в позицию en quarte или en tierce,
сделать искусное выпадение в prime [Четвертую, третью, первую.] и т. д., — дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и
правил, с глупою простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие.
— Что же касается нарушенного вами
правила,
по которому нельзя
делать ни надписей, ни рисунков на стенах нашей тюрьмы, то и оно не менее логично. Пройдут годы, на вашем месте окажется, быть может, такой же узник, как и вы, и увидит начертанное вами, — разве это допустимо! Подумайте! И во что бы, наконец, превратились стены нашей тюрьмы, если бы каждый желающий оставлял на них свои кощунственные следы!
Тогда, истомленный неудачами, этот безместный священник измыслил себе пропитание от вольной практики, — он нашел деревеньку, где местные батюшки не успевали
сделать все, что нужно прихожанам, и «стал народам требы преподавать
по правилам святых отец».
Флориан говорит: «Я так их и
по глазам видел, что они не воротятся. Теперь нам здесь прохлаждаться некогда: сейчас над этими суд
сделаем по старинному обозному
правилу и уйдем в поход на другое место искать неприятеля».
Есть даже странное убеждение, что они не нужны, что религия есть только известные слова о будущей жизни, о боге, известные обряды, очень полезные для спасения души
по мнению одних и ни на что ненужные
по мнению других, а что жизнь идет сама собой и что для нее не нужно никаких основ и
правил; нужно только
делать то, что велят.