Неточные совпадения
Впрочем, я с благодарностью вспоминаю об этих своеобразных состязаниях. Гимназия не умела
сделать интересным преподавания, она не пыталась и не умела использовать тот избыток нервной силы и молодого темперамента, который не поглощался зубристикой и механическим посещением неинтересных классов… Можно было совершенно застыть от скуки или обратиться в автоматический зубрильный аппарат (что со многими и случалось), если бы в монотонную
жизнь не врывались эпизоды этого своеобразного спорта.
Он начал говорить о том, что они своим кружком могли бы устроить что-нибудь такое веселое, что
делало бы
жизнь их
интереснее и привлекало бы к ним их знакомых, лениво посещающих их в дальнем захолустье.
Ведь примирившийся счастлив — оставьте же его быть счастливым в его бессознательности! не будите в нем напрасного недовольства самим собою, недовольства, которое только производит в нем внутренний разлад, но в конце концов все-таки не
сделает его ни более способным к правильной оценке явлений, из которых слагается ни для кого не
интересная жизнь простеца, ни менее беззащитным против вторжения в эту
жизнь всевозможных внезапностей.
Во всякой толпе есть человек, которому тяжело в ней, и не всегда для этого нужно быть лучше или хуже её. Можно возбудить в ней злое внимание к себе и не обладая выдающимся умом или смешным носом: толпа выбирает человека для забавы, руководствуясь только желанием забавляться. В данном случае выбор пал на Илью Лунёва. Наверное, это кончилось бы плохо для Ильи, но как раз в этот момент его
жизни произошли события, которые
сделали школу окончательно не
интересной для него, в то же время приподняли его над нею.
А он, по правде говоря, был человек довольно обыкновенный и ума не самого дальнего, но было в нем нечто такое, что
делало его весьма милым,
интересным и замечательным явлением в преходящей
жизни.
Мигрень, как известно,
интересная болезнь — и не без причины: от бездействия кровь остается вся в средних органах, приливает к мозгу; нервная система и без того уже раздражительна от всеобщего ослабления в организме; неизбежное следствие всего этого — продолжительные головные боли и разного рода нервические расстройства; что
делать? и болезнь интересна, чуть не завидна, когда она следствие того образа
жизни, который нам нравится.
До сих пор я имел честь представлять губернского льва или в обществе, или в его
интересных беседах с дамами, или, наконец, излагал те отзывы, которые
делали о нем эти дамы; следовательно, знакомил читателя с этим лицом по источникам весьма неверным, а потому считаю нелишним хотя вкратце проследить прошлую
жизнь, в которой выработалась его представительная личность, столь опасная для местных супругов.
— Мы подождем критического момента, — говорил ротмистр, шагая среди них. — Когда нас вытурят вон, тогда мы и поищем норы для себя. А пока не стоит портить
жизнь такими думами… В критические моменты человек становится энергичнее… и если б
жизнь, во всей ее совокупности,
сделать сплошным критическим моментом, если б каждую секунду человек принужден был дрожать за целость своей башки… ей-богу,
жизнь была бы более живой, люди более
интересными!
— Ну, вот… Да тут нема ничего
интересного, — мямлил Козел, протягивая слова. Ему чрезвычайно хотелось подробно и долго поговорить об этом страшном случае, разрезавшем пополам всю его
жизнь, и он нарочно настраивал внимание слушателей. — Тридцать лет назад это было. Может быть, теперь нема и на свете того человека, который мне это
сделал. Был он немец. Колонист…
Хорошо бы стать механиком, судьей, командиром парохода, ученым,
делать бы что-нибудь такое, на что уходили бы все силы, физические и душевные, и чтобы утомляться и потом крепко спать ночью; отдать бы свою
жизнь чему-нибудь такому, чтобы быть
интересным человеком, нравиться
интересным людям, любить, иметь свою настоящую семью…
И Зинзага,
сделав большие глаза, потряс кушетку. С Амаранты медленно сползла какая-то книга и, шелестя, шлепнулась об пол. Романист поднял книгу, раскрыл ее, взглянул и побледнел. Это была не какая-то и отнюдь не какая-нибудь книга, а его последний роман, напечатанный на средства графа дон Барабанта-Алимонда, — роман «Колесование в Санкт-Московске сорока четырех двадцатиженцев», роман, как видите, из русской, значит самой
интересной жизни — и вдруг…
И все было для него огромно: заборы, деревья, собаки и люди, но это нисколько не удивляло и не пугало его, а только
делало все особенно
интересным, превращало
жизнь в непрерывное чудо. По его тогдашней мерке предметы выходили такими...