Неточные совпадения
Между тем Парамоша с Яшенькой
делали свое дело
в школах.
— О, капитальное дело! — сказал Свияжский. Но, чтобы не показаться поддакивающим Вронскому, он тотчас же прибавил слегка осудительное замечание. — Я удивляюсь однако, граф, — сказал он, — как вы, так много
делая в санитарном отношении для народа, так равнодушны к
школам.
— Да, я. И знаете ли, с какою целью? Куклы
делать, головки, чтобы не ломались. Я ведь тоже практическая. Но все еще не готово. Нужно еще Либиха почитать. Кстати, читали вы статью Кислякова о женском труде
в «Московских ведомостях»? Прочтите, пожалуйста. Ведь вас интересует женский вопрос? И
школы тоже? Чем ваш приятель занимается? Как его зовут?
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим
сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос
в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей
школы.
Самгин наблюдал шумную возню людей и думал, что для них существуют
школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них
делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло.
В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим людям землю и работу.
— Нет, вы обратите внимание, — ревел Хотяинцев, взмахивая руками, точно утопающий. —
В армии у нас командуют остзейские бароны Ренненкампфы, Штакельберги, и везде сколько угодно этих бергов, кампфов.
В средней
школе — чехи. Донской уголь — французы завоевали. Теперь вот бессарабец-царанин пошел на нас: Кассо, Пуришкевич, Крушеван, Крупенский и — черт их сосчитает! А мы, русские, — чего
делаем? Лапти плетем, а?
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что
делать с своей латынью, стал
в доме родителей забывать ее, но зато,
в ожидании чести присутствовать
в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и
в этой-то
школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Робкий, апатический характер мешал ему обнаруживать вполне свою лень и капризы
в чужих людях,
в школе, где не
делали исключений
в пользу балованных сынков. Он по необходимости сидел
в классе прямо, слушал, что говорили учителя, потому что другого ничего
делать было нельзя, и с трудом, с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки.
Он тихо, почти машинально, опять коснулся глаз: они стали более жизненны, говорящи, но еще холодны. Он долго водил кистью около глаз, опять задумчиво мешал краски и провел
в глазу какую-то черту, поставил нечаянно точку, как учитель некогда
в школе поставил на его безжизненном рисунке, потом
сделал что-то, чего и сам объяснить не мог,
в другом глазу… И вдруг сам замер от искры, какая блеснула ему из них.
— Вместо того чтоб губить людей, вы бы лучше
сделали представление о закрытии всех
школ и университетов, это предупредит других несчастных, — а впрочем, вы можете
делать что хотите, но
делать без меня, нога моя не будет
в комиссии.
Мать
сделала, что обещала;
в школе я снова устроился хорошо, но меня опять перебросило к деду.
— К воскресным
школам! Нет, нам надо дело
делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины
в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Раиса Павловна держала себя, как все женщины высшей
школы, торжествуя свою победу между строк и заставляя улыбаться побежденных. Нужно ли добавлять, что
в гостиной Раисы Павловны скоро появились Майзель, Вершинин, Сарматов — одним словом, все заговорщики, кроме Яши Кормилицына, который
в качестве блаженненького не мог осилить того, что на его месте
сделал бы всякий другой порядочный человек.
Независимо от материальных пожертвований, которые состоятельный человек мог
делать в пользу
школы, принцип
в особенности настаивал на поддержке крупного землевладения и того значения, которое оно должно иметь
в уезде.
Ученье началось. Набралось до сорока мальчиков, которые наполнили
школу шумом и гамом. Некоторые были уж на возрасте и довольно нахально смотрели
в глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась
делать вид, что не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов,
в продолжение которых шло ученье.
Прошло пять лет с тех пор, как он принял на себя должность старшего учителя и заведывателя
школы; он
делал втрое больше, нежели требовали его обязанности, имел небольшую библиотеку, открытую для всего селения, имел сад,
в котором копался
в свободное время с детьми.
«Извольте, говорю, Василий Иванович, если дело идет о решительности, я берусь за это дело, и
школы вам будут, но только уж смотрите, Василий Иванович!» — «Что, спрашивает, такое?» — «А чтобы мои руки были развязаны, чтоб я был свободен, чтобы мне никто не препятствовал действовать самостоятельно!» Им было круто, он и согласился, говорит: «Господи! да Бог тебе
в помощь, Ильюша, что хочешь с ними
делай, только действуй!» Я человек аккуратный, вперед обо всем условился: «смотрите же, говорю, чур-чура: я ведь разойдусь, могу и против земства ударить, так вы и там меня не предайте».
— Да-с; я очень просто это
делал: жалуется общество на помещика или соседей. «Хорошо, говорю, прежде
школу постройте!»
В ногах валяются, плачут… Ничего: сказал: «
школу постройте и тогда приходите!» Так на своем стою. Повертятся, повертятся мужичонки и выстроят, и вот вам лучшее доказательство: у меня уже весь, буквально весь участок обстроен
школами. Конечно,
в этих
школах нет почти еще книг и учителей, но я уж начинаю второй круг, и уж дело пошло и на учителей. Это, спросите, как?
Я
делаю общие распоряжения, даю общие, справедливые пособия, завожу фермы, сберегательные кассы, мастерские; а она, с своей хорошенькой головкой,
в простом белом платье, поднимая его над стройной ножкой, идет по грязи
в крестьянскую
школу,
в лазарет, к несчастному мужику, по справедливости, не заслуживающему помощи, и везде утешает, помогает…
Во все времена и во всех сферах человеческой деятельности появлялись люди, настолько здоровые и одаренные натурою, что естественные стремления говорили
в них чрезвычайно сильно, незаглушаемо —
в практической деятельности они часто делались мучениками своих стремлений, но никогда не проходили бесследно, никогда не оставались одинокими,
в общественной деятельности они приобретали партию,
в чистой науке
делали открытия,
в искусствах,
в литературе образовали
школу.
Во всякой толпе есть человек, которому тяжело
в ней, и не всегда для этого нужно быть лучше или хуже её. Можно возбудить
в ней злое внимание к себе и не обладая выдающимся умом или смешным носом: толпа выбирает человека для забавы, руководствуясь только желанием забавляться.
В данном случае выбор пал на Илью Лунёва. Наверное, это кончилось бы плохо для Ильи, но как раз
в этот момент его жизни произошли события, которые
сделали школу окончательно не интересной для него,
в то же время приподняли его над нею.
Весёлый плотник умер за работой;
делал гроб утонувшему сыну одноглазого фельдшера Морозова и вдруг свалился мёртвым. Артамонов пожелал проводить старика
в могилу, пошёл
в церковь, очень тесно набитую рабочими, послушал, как строго служит рыжий поп Александр, заменивший тихого Глеба, который вдруг почему-то расстригся и ушёл неизвестно куда.
В церкви красиво пел хор, созданный учителем фабричной
школы Грековым, человеком похожим на кота, и было много молодёжи.
Не буду говорить, что последнего я
сделать не могу; но скажу, что если бы мог, то и тогда бы не
делал, так как главное значение
школы в моих глазах не те или другие сведения, которые сами по себе большею частью являются совершенно бесполезными
в жизни, а
в привычке к умственному труду и способности
в разнообразии жизненных явлений останавливаться на самых
в данном отношении существенных.
— Et vous avez raison И вы правы… Я день и ночь борюсь с этим злом… je ne fais que cela… я только это и
делаю… И что ж! Я должен сознаться, что до сих пор все мои усилия были совершенно напрасны. Они проникают всюду! и
в наши
школы, и
в наши молодые земские учреждения.
Юноша, получивший диплом, или принимает его за акт освобождения от
школы, за подорожную
в жизнь, — и тогда диплом не
сделает ни вреда, ни пользы; или он
в гордом сознании отделяется от людей и принимает диплом за право гражданства
в республике litterarum [наук (лат.).], и идет подвизаться на схоластическом форуме ее.
Кончил я
школу на тринадцатом году; задумался Ларион, что ему дальше
делать со мной? Бывало, плывём мы с ним
в лодке, я — на вёслах, а он — на руле, и водит он меня
в мыслях своих по всем тропам судьбы человеческой, рассказывает разные планы жизни.
Маменька были такие добрые, что тут же мне и сказали:"Не бойся, Трушко, тебя этот цап (козел) не будет бить, что бы ты ни
делал. Хотя
в десять лет этой поганой грамотки не выучил, так не посмеет и пальцем тронуть. Ты же, как ни придешь из
школы, то безжалостному тво ему отцу и мне жалуйся, что тебя крепко
в школе били. Отец спроста будет верить и будет утешаться твоими муками, а я притворно буду жалеть о тебе". Так мы и положили условие с маменькою.
Стихотворство увлекательно. Как ни ненавидел я вообще ученые занятия, но стихи меня соблазнили, и я захотел написать маменьке поздравительные с наступающим новым годом. Чего для, притворясь больным, не пошел по обыкновению
в школу, а, позавтракав,
сделав сам себе мерку, принялся и к обеду написал...
Пан Тимофтей, встретив нас, ввел
в школу, где несколько учеников, из тутошних казацких семейств, твердили свои «стихи» (уроки). Кроме нас, панычей,
в тот же день, на Наума, вступило также несколько учеников. Пан Кнышевский,
сделав нам какое-то наставление, чего мы, как еще неученые, не могли понять, потому что он говорил свысока, усадил нас и преподал нам корень, основание и фундамент человеческой мудрости. Аз, буки, веди приказано было выучить до обеда.
— Записан был
в инфиме, — меланхолично отвечал Кондрат Данилович, — но при первоначальном входе
в класс
сделал важную вину и тут же отведен под звонок, где, получив должное, немедленно и стремительно бежал, и
в последующее время не только
в школу не входил, но далеко обходил и все здание.
Но все это нужно было
делать с разумною осторожностью, чтобы не отпугивать среду:
в школу ходил также меламед [Меламед — учитель еврейской духовной
школы.], и
в известные часы,
в промежуток между другими уроками, из классных комнат неслось тонкое, многоголосое жужжание.
Катерина Матвеевна(к Венеровскому).Нет, позвольте, позвольте! Во мне столько возникло идей по случаю посещения этой
школы! Является вопрос: что вы хотите
сделать из этих личностей? Признаете ли вы развитие каждого индивидуума за несомненное благо, или развитие единицы без общественной инициативы может повредить этим единицам
в силу существующего ненормального порядка?
Джеретти всех возрастов работают
в икарийских играх, на канате и на проволоке, на турнике и на трапеции,
делают воздушные полеты под «кумполом» цирка, выступают
в высшей
школе верховой езды,
в парфорсе и тендеме.
Повторяю, мой муж добрый человек, хороший; если всё будет благополучно, то мы, обещаю вам,
сделаем всё, что
в наших силах; мы починим дороги, мы построим вашим детям
школу.
— Конечно, и Егору Дмитриевичу и, вероятно, вам известно, что большими средствами я не располагаю. Имение мое заложено, и живу я исключительно только на жалованье непременного члена. Стало быть, на большую помощь вы рассчитывать не можете, но что
в моих силах, то я всё
сделаю… А когда, батюшка, думаете открыть
школу?
Саша (встает). Иди-ка, брат, спать! Если бы не пил, не
делал бы открытий! Пьяница! А еще тоже учитель! Ты не учитель, а свинтус! Ступай спать! (Бьет его по спине и уходит
в школу.)
Пользуясь невозможностью бедняков лечиться на собственные средства, наша
школа обращает больных
в манекены для упражнений, топчет без пощады стыдливость женщины, увеличивает и без того немалое горе матери, подвергая жестокому «поруганию» ее умершего ребенка, но не
делать этого
школа не может; по доброй воле мало кто из больных согласился бы служить науке.
С нашей точки зрения, понятия годятся только для того, чтобы с возможной точностью описать, рассказать содержание той мистической интуиции,
в которой непосредственно открывается каждому,
в меру его духа, софийность мира [Аргументами трансцендентально-спекулятивными нельзя снять интуитивно данную проблему софийности мира и разъяснить ее
в духе гносеологического формализма (посягательство к чему и
делает над платонизмом Марбургская
школа).
А что касается его выстрела
в Горданова, то он стрелял потому, что Горданов, известный мерзавец и
в жизни, и
в теории,
делал ему разные страшные подлости: клеветал на него, соблазнил его сестру, выставлял его не раз дураком и глупцом и наконец даже давал ему подлый совет идти к скопцам, а сам хотел жениться на Бодростиной, с которой он, вероятно, все время состоял
в интимных отношениях, между тем как она давно дала Висленеву обещание, что, овдовев, пойдет замуж не за Горданова, а за него, и он этим дорожил, потому что хотел ее освободить от среды и имел
в виду, получив вместе с нею состояние, построить
школы и завести хорошие библиотеки и вообще завести много доброго, чего не
делал Бодростин.
В последнем письме мать писала Милице, что y него уже пробиваются усики и что он
делает поразительные успехи
в военной
школе, на радость им, старикам.
Два года назад Андрей Иванович однажды уже
сделал опыт — записался
в школу; но, походив два воскресенья, охладел к ней; не все там было «чувствительно», — приходилось много и тяжело работать, а к этому у Андрея Ивановича сердце не лежало; притом его коробило, что он сидит за партой, словно мальчишка-школьник, что кругом него — «серый народ»; к серому же народу Андрей Иванович, как все мастеровые аристократических цехов, относился очень свысока.
Оба музея,"Пинакотек"и"Гликтотек", такие же подделки под прославленные образцы. После петербургского Эрмитажа, парижского Лувра и лондонского Музея все это не могло уже ни поражать, ни восхищать. Даже и подлинные картины великих иностранных мастеров не могли затмевать те полотна, которые вы видели
в Петербурге, Париже, Лондоне. Но здесь вы находили, правда, свою немецкую
школу. Король-меценат
сделал очень много для поощрения художников
в виде посылок
в Италию и денежных пособий.
Остальное связать со своим именем. Завещать двести тысяч — цифра эффектная — на какое-нибудь заведение, например хоть на профессиональную
школу… Никто у нас не учит девушек полезным вещам. Все науки, да литература, да контрапункт, да идеи разные… Вот и ее, Марью Орестовну, заставь скроить платье, нарисовать узор, что-нибудь склеить или устроить, дать рисунок мастеру, — ничего она не может
сделать. А
в такой
школе всему этому будут учить.
Досадно ей, горько… Но оставить на
школу — кому поручить? Украдут, растащат, выйдет глупо. А то еще братец процесс затеет, будет доказывать, что она завещание писала не
в своем уме. Его
сделать душеприказчиком?.. Он только сам станет величаться… Довольно с него.
Ему было досадно, что ученик Бабкин, всегда писавший без одной ошибки,
сделал в экзаменационном диктанте три ошибки; ученик Сергеев от волнения не сумел помножить 17 на 13; инспектор, человек молодой и неопытный, статью для диктанта выбрал трудную, а учитель соседней
школы, Ляпунов, которого инспектор попросил диктовать, вел себя «не по-товарищески»: диктуя — выговаривал слова не так, как они пишутся, и точно жевал слова.
— А все-таки это измена. Хорош, нечего сказать! — говорю я сердито, но, вспомнив неожиданно Бориса играющим на сцене, невольно сдаюсь: — Хотя, пожалуй,
в школе ему
делать нечего: это совершенно готовый талант.
Построили дом, вместимостью не меньше храма, покрыли его железом; даже загородили проходившую тут проезжую дорожку, чтобы ни конный, ни пеший не мешали
делать что нужно, и вот что придумали: завести
в этой русской
школе такого учителя, чтобы он за одну учительскую плату был тоже церковным сторожем, а кстати также был бы летом звонарем, подметал бы церковь и ходил у дьякона, у батюшек и у старосты на посылках…
Но производство
в чины наверстать было можно впоследствии, что Суворов и
сделал, а долгая, тяжелая солдатская
школа никаким дальнейшим опытом не заменилась.
Я знаю, могут, пожалуй, сказать: чем вам здесь заниматься плясом и
делать глазки разным pinioufs (как говорит Clémence), лучше бы поехать
в деревню, поселиться там, хозяйство оставить на руках Федора Христианыча, а самой завести
школу, больницу…
Ввиду слухов о приезде графа, он
делает спевки каждый день утром и вечером. Спевки производятся
в школе. Школьным занятиям они мало мешают. Во время пения учитель Сергей Макарыч задает ученикам чистописание и сам присоединяется к тенорам, как любитель.