Неточные совпадения
Все
в доме вдруг словно потемнело; все лица вытянулись,
сделалась странная тишина; со двора унесли на
деревню какого-то горластого петуха, который долго не мог понять, зачем с ним так поступают.
— Перестань хвастаться, а выдумай, как бы и с квартиры не съезжать, и
в деревню не ехать, и чтоб дело
сделалось… — заметил Обломов.
Приехал
в деревню, послушал, посмотрел — как
делалось у нас
в доме и
в имении и кругом нас — совсем не те права.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице
в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно
делается по
деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода.
В деревню писал он всякую зиму, чтоб дом был готов и протоплен, но это
делалось больше по глубоким политическим соображениям, нежели серьезно, — для того, чтоб староста и земский, боясь близкого приезда, внимательнее смотрели за хозяйством.
Его отец, говорят, сердясь на него, сам просил, чтобы его перевели
в армию; брошенный
в какой-то потерянной белорусской
деревне, с своим парком, Бакунин одичал,
сделался нелюдимом, не исполнял службы и дни целые лежал
в тулупе на своей постели.
Делалось это под видом сбора на «погорелые места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали
в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили
в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований
в пользу сгоревшей
деревни или села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
— Так, не знаю: перед отъездом ее
в деревню я очень к ней охладел, но, когда она уехала, мне по ней грустно
сделалось.
— Ты, брат, ешь, — сказал он мне, —
в деревне как поживешь, так желудок такою деятельною бестией
делается, просто даже одолевает… Встанешь этак ранним утром, по хозяйству сходишь…
— Николай Иванович! Да ведь там народ сотнями гибнет. От фосфору целые
деревни вымирают: зубы вываливаются, кости гниют, лицо — язва сплошная, пальцы отгнивают!
В помещения войдешь — дурно
делается, а рабочие больше полусуток
в них работают.
Когда я спрашивал у одного из губернаторов, для чего производят эти истязания над людьми, когда они уже покорились и войска стоят
в деревне, он с значительным видом человека, познавшего все тонкости государственной мудрости, отвечал мне, что это
делается потому, что опытом дознано, что если крестьяне не подвергнуты истязанию, то они опять начнут противодействовать распоряжению власти. Совершенное же истязание над некоторыми закрепляет уже навсегда решение власти.
В это десятилетие у них родились сын и дочь, и они начали тяжелеть не по дням, а по часам; одеваться не хотелось им больше, и они начали
делаться домоседами, и не знаю, как и для чего, а полагаю — больше для всесовершеннейшего покоя решились ехать на житье
в деревню.
Впоследствии, обсидевшись
в деревне, этот Gigot
сделался большим сонею, и чуть часовая стрелка вечером переходила за половину десятого, он уже начинал позевывать, и, шевеля тяготеющими веками, сам подговаривался...
Музыка и
деревня поглотили почти совершенно их первые два года супружеской жизни; потом князь
сделался мировым посредником, хлопотал искреннейшим образом о народе;
в конце концов, однако, музыка, народ и
деревня принаскучили ему, и он уехал с женой за границу, где прямо направился
в Лондон, сошелся, говорят, там очень близко с русскими эмигрантами; но потом вдруг почему-то уехал из Лондона, вернулся
в Россию и поселился
в Москве.
— Жил было
в деревне, — отвечал тот, — хотел настоящим фермером
сделаться, сам работал — вон мозоли какие на руках натер! — И Долгов показал при этом свои руки, действительно покрытые мозолями. — Но должен был бросить все это.
Тут
сделалось мне понятно, отчего разумный мой наставник сначала не позволил мне ходить
в классы, а потом увез меня
в деревню.
Первым делом, конечно, была истоплена монастырская баня, — Арефа едва дождался этого счастья. Узникам всего тяжелее доставалось именно это лишение. Изъеденные кандалами ноги ему перевязала Охоня, — она умела ходить за больными, чему научилась у матери.
В пограничных
деревнях, на которые
делались постоянные нападения со стороны степи, женщины умели унимать кровь, делать перевязки и вообще «отхаживать сколотых».
И вот Евгений, съездив весною (отец умер постом)
в именья и осмотрев всё, решил выйти
в отставку, поселиться с матерью
в деревне и заняться хозяйством с тем, чтобы удержать главное именье. С братом, с которым не был особенно дружен, он
сделался так. Обязался ему платить ежегодно 4 тысячи или единовременно 80 тысяч, за которые брат отказывался от своей доли наследства.
Сорин. Вот хочу дать Косте сюжет для повести. Она должна называться так: «Человек, который хотел». «L’homme qui a voulu».
В молодости когда-то хотел я
сделаться литератором — и не
сделался; хотел красиво говорить — и говорил отвратительно (дразнит себя): «и все и все такое, того, не того…» и, бывало, резюме везешь, везешь, даже
в пот ударит; хотел жениться — и не женился; хотел всегда жить
в городе — и вот кончаю свою жизнь
в деревне, и все.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит с ним па открытое место, всего лучше за околицу
деревни,
в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка;
в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить
в поле, а
в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это
делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб,
в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову.
Спокойствие лиц, уверенность, с какою были сказаны эти слова, и даже улыбка, с которою смотрели на мою тревогу, заставили меня подумать, что я, занимаясь
в деревне постоянно лечением больных, перенеся жестокие потери
в моем семействе,
сделался мнителен и смотрю на такого рода предметы с темной стороны.
Лизавете Васильевне случилась надобность уехать на целый месяц
в деревню. Павлу
сделалось очень скучно и грустно. Он принялся было заниматься, но, — увы! — все шло как-то не по-прежнему: формулы небесной механики ему
сделались как-то темны и непонятны, брошюрка Вирея скучна и томительна. «Не могу!» — говорил он, оставляя книгу, и вслед за тем по обыкновению ложился на кровать и начинал думать о прекрасной половине рода человеческого.
Я давно заприметил, она только и норовит, как бы выведать, что у нас
в деревне делается…
— Вы, должно быть, очень добрый, если так говорите. Но ведь вы не знаете мужиков, не жили
в деревне. Они несчастны — это верно, но кто же
в этом виноват? Они ведь хитрые, и никто им не мешает
сделаться счастливыми.
За неимением места
в самой
деревне, выросли отдельные таборы
в окрестностях, что
делалось очень просто: поставят несколько телег рядом, подымут оглобли, накроют их попонами — вот и жилье.
Краснова. Эх, право, как это так
сделалось! Ведь вот кабы по душе-то судить: ты
в деревню — и я
в деревню, ты
в Петербург — и я за тобой.
Точно так же и описания природы у Кольцова вполне верны и естественны. Он не придумывает скалистых берегов, журчащих ручейков, прекрасных лесов с расчищенными дорожками и т. п., как это очень часто
делалось многими сочинителями. Он описывает именно то, что он видел и знает: степь, ниву, лес,
деревню, летний зной, осенние бури, зимние вьюги, и представляет их именно так, как они бывают
в природе. Таких картин природы у него чрезвычайно много рассыпано
в разных его стихотворениях.
Не знаю, заинтересовал ли я читателя выведенными мною лицами настолько, чтобы он пожелал знать дальнейшую судьбу их, но все-таки решаюсь объяснить, что чрез несколько месяцев после описанного спектакля Аполлос Михайлыч женился на Матрене Матвевне и после этого, как рассказывают, совершенно утратил любовь к театру, потому что супруга его неожиданно обнаружила, подобно Анне Сидоровне, отвращение от этого благородного занятия, и даже будто бы
в настоящем театре она участвовала из одного только кокетства, с целию завлечь старика, который,
в свою очередь, женившись,
сделался как-то задумчивей и угрюмей; переехал совсем
в деревню, начал заниматься агрономиею и писать
в этом роде статьи.
Наклон дороги
сделался еще круче. От реки сразу повеяло сырой прохладой. Скоро старый, дырявый деревянный мост задрожал и заходил под тяжелым дробным топотом ног. Первый батальон уже перешел мост, взобрался на высокий, крутой берег и шел с музыкой
в деревню. Гул разговоров стоял
в оживившихся и выровнявшихся рядах.
От нечего делать принял он приглашение одного из своих бывших товарищей — ехать с ним на лето
в деревню; приехал, увидал, что там
делается, да и принялся толковать — и своему товарищу, и отцу его, и даже бурмистру и мужикам — о том, как беззаконно больше трех дней на барщину крестьян гонять, как непозволительно сечь их без всякого суда и расправы, как бесчестно таскать по ночам крестьянских женщин
в барский дом и т. п.
Блохин. Ну ты, Вася,
в деревне, там еще понятно, а ты посмотрел бы, что у нас
в Орле
делается летом. Такая мертвая тощища.
И что ведь досадно, знаете: все это
делалось, по моему наблюдению, не от доброты: гостеприимства и радушья
в нем совершенно не было;
в деревне соседей, которые победнее, не принимал даже; из маленьких чиновников тоже — придут к нему, рюмки водки не подаст, не посадит; а зато уж кто немного повыше, ничего не пожалеет.
Иду я на улицу-с; мужиков, баб толпа, толкуют промеж собой и приходят по-прежнему на лешего; Аксинья мечется, как полоумная, по
деревне, все ищет, знаете.
Сделалось мне на этого лешего не
в шутку досадно: это уж значит из-под носу у исправника украсть. Сделал я тут же по всей
деревне обыск, разослал по всем дорогам гонцов — ничего нету; еду
в Марково: там тоже обыск. Егор Парменыч дома, юлит передо мной.
Перепуганные же девчонки всё на меже
в полыни сидели до вечера, притаившись как зайчики, и сами себе не могли сказать — чего они испугались; а когда солнце стало заходить за тот самый лес, куда унесли Кожиёна «лобанить», — девчонкам
сделалось «еще больше ужасно», и они выскочили и бросились бежать
в деревню без веников, за что их встретили с строгостью — оттрепали за косы и пообещали еще «выдрать крапивою», отчего они и умолкли, чтобы не навлечь на себя чего-нибудь еще худшего.
В деревне я отдохнул от Петербурга, там хорошо писалось, но не тянуло устраиваться там самому,
делаться"земским"человеком, как захотел мой Телепнев, когда уезжал из Дерпта.
Конечно, такая работа позднее меня самого бы не удовлетворяла. Так
делалось по молодости и уверенности
в своих силах. Не было достаточного спокойствия и постоянного досуга при той бойкой жизни, какую я вел
в городе.
В деревне я писал с большим"проникновением", что, вероятно, и отражалось на некоторых местах, где нужно было творческое настроение.
Михаил Мемнонов, по прозвищу Бушуев,
сделался и для меня и для моих товарищей как бы членом нашей студенческой семьи. Ему самому было бы горько покидать нас. Отцу моему он никогда не служил,
в деревне ему было делать нечего.
В житейском обиходе мы его считали"мужем совета"; а
в дороге он тем паче окажется опытнее и практичнее всех нас.
Мне как писателю, начавшему с ответственных произведений, каковы были мои пьесы, не было особенной надобности
в роли фельетониста. Это
сделалось от живости моего темперамента, от желания иметь прямой повод усиленно наблюдать жизнь тогдашнего Петербурга. Это и беллетристу могло быть полезным. Материального импульса тут не было… Заработок фельетониста давал очень немного. Да и вся-то моя кампания общественного обозревателя не пошла дальше сезона и к лету была прервана возвращением
в деревню.
Вера Игнатьевна. Как никто — а прислуга? Ты посмотри сейчас, что на кухне
делается. Сюда-то боятся идти; Саша уж за дворником хотела бежать, да я ее не пустила: куда, говорю, дура, тебе это послышалось! Завтра же к отцу
в деревню уеду, завтра же! Всегда я тебе говорила, Горя, что она плохая женщина…
Это путешествие
сделалось эпохою по всему протяжению дороги его; теперь еще
в деревнях, чрез которые он проезжал, и
в самом Дерпте вспоминают о его раззолоченном берлине и двух долгих егерях на запятках, как об осьмом чуде.
Скотный двор был на конце
деревни и окнами
в поле: следственно, из него не было видно, что
делалось на улице. Луиза с воспитателем своим вошла
в жилище скотника, никем из домашних его не примеченная. Каким же чувством поражены они были, отворив потихоньку дверь! Что ж представилось им тогда?
Сообщениям М. Бороздина, называющего
в своих воспоминаниях Настасью Федоровну женою мелочного торговца
в деревне Старая Медведь мещанина Минкина, куда-то незаметно исчезнувшего, после чего она из лавочки перебралась
в дом графа и
сделалась его сожительницею, и Беричевского, считающего Настасью Федоровну женою грузинского крестьянина, кучера, которого она, когда граф возвысил ее до интимности, трактовала свысока и за каждую выпивку и вину водила на конюшню и приказывала при себе сечь, — нельзя выдавать за вероятное, так как, по другим источникам, Аракчеев сошелся с Минкиной еще до пожалования ему села Грузина.
Пока
делались приготовления к роковому браку, пришло письмо на имя Евгении Сергеевны от слуги Сурмина, что барин его отчаянно болен горячкою, которою заразился, ухаживая за больными
в деревне, где валит эта болезнь старого и малого.
— Только
в здоровьи большой изъян от него
делается, — продолжала она вслух, — трех дней после того человек не выживает, потому и дать его — грех на душу большой взять надо, все равно, что убивство… Баба-то
делается совсем шалая,
в умопомрачении, видела я однорядь еще
в своей
деревне, одна тоже девка на другой день после этого снадобья Богу душу отдала… Говорю, что все равно, что убивство, грех, большой грех.
С другой стороны, добрый, но не менее лукавый Фриц, привозя ему известия из замка и прикрепляя каждый день новое кольцо
в цепи его надежды,
сделался необходимым его собеседником и утешителем; пользуясь нередкими посещениями своими, узнавал о числе и состоянии шведских войск, расположенных по разным окружным
деревням и замкам; познакомившись со многими офицерами, забавлял их своими проказами, рассказывал им были и небылицы, лечил лошадей и между тем делал свое дело.
Убежать бы мне отсюда за границу, что ли, или запереться
в деревне, взять с собой первого дурака какого-нибудь: Кучкина, Поля Поганцева или трехаршинного корнета, мальчишку, розовую куклу, влюбиться
в него до безумия, до безобразия, как говорит Домбрович,
сделаться его крепостной девкой, да, рабой, кухаркой, прачкой, стоять перед ним на коленях, целовать его руки!
— Все должно прийти само собой, — продолжал он еще горячее. — Я на своем веку довольно марал бумаги. Но как я
сделался писателем? Приехал я
в деревню. Предо мной природа. Не любить ее нельзя. Кругом живые люди. Стал я их полегоньку описывать. Так, попросту, без затей: как живут, как говорят, как любят. Все, что покрасивее, поцветнее, пооригинальнее, то, разумеется, и шло на бумагу. А больше у меня никакой и заботы не было.
Первые дни он хотя с трудом, но выносил дорогу. Потом это ему
сделалось не по силам, и он принужден был остановиться
в деревне, невдалеке от Вильны. Лежа на лавке
в крестьянской избе, он стонал
в голос, перемежая стоны молитвами и жалея, что не умер
в Италии. Однако припадки болезни мало-помалу стихли, больного опять положили
в карету и повезли дальше.
— Я теперь тоже хочу
сделаться москвичкой, — говорила Элен. — И как вам не совестно зарыть такие перлы
в деревне!