Неточные совпадения
Да распрямиться
дедушкаНе мог: ему уж стукнуло,
По сказкам, сто годов,
Дед
жил в особой горнице,
Семейки недолюбливал,
В свой угол не пускал...
—
Дедушка — самовар! И — закусить побольше, по-русски, по-купечески. Сообрази: почти два года
прожила за границей!
— «И хлопочи об наследстве по
дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он
жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля, бог дал, бог взял, а ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин сын коли черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он хотя и
жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при
дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
Уже в семье
дедушки Порфирия Васильича, когда она еще была «в девках», ее не любили и называли варваркой; впоследствии же, когда она вышла замуж и стала
жить на своей воле, репутация эта за ней окончательно утвердилась.
Все наличные члены семьи держали при дворе
дедушки представителей, так что старик не имел платной прислуги (кроме Ипата, который
жил, так сказать, «на веру»), но зато был окружен соглядатаями.
Ипат — рослый и коренастый мужик, в пестрядинной рубахе навыпуск, с громадной лохматой головой и отвислым животом, который он поминутно чешет. Он дедушкин ровесник, служил у него в приказчиках, когда еще дела были, потом остался у него
жить и пользуется его полным доверием. Идет доклад.
Дедушка подробно расспрашивает, что и почем куплено; оказывается, что за весь ворох заплачено не больше синей ассигнации.
Галактион долго не соглашался, хотя и не знал, что делать с детьми. Агния убедила его тем, что дети будут
жить у
дедушки, а не в чужом доме. Это доказательство хоть на что-нибудь походило, и он согласился. С Харченком он держал себя, как посторонний человек, и делал вид, что ничего не знает об его обличительных корреспонденциях.
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный,
дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и
жив.
Рассказывать о
дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате
жил очень милый человек, но никто не любил его, и дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не понравилась матери, она сказала...
В доме Бетленга
жили шумно и весело, в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла окон блестели ясно, зелень цветов за ними была разнообразно ярка.
Дедушка не любил этот дом.
— Мачеха меня не любит, отец тоже не любит, и
дедушка не любит, — что же я буду с ними
жить? Вот спрошу бабушку, где разбойники водятся, и убегу к ним, — тогда вы все и узнаете… Бежим вместе?
— Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней других? Что это: женщина молодая, здоровая, а в печали
живет. И вспомяни, господи, Григорья, — глаза-то у него всё хуже. Ослепнет, — по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он на
дедушку истратил, а
дедушка разве поможет… О господи, господи…
— Вишь! — неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную мысль князя. — Этот дом еще
дедушка строил, — заметил он. — В нем всё скопцы
жили, Хлудяковы, да и теперь у нас нанимают.
А вот
дедушка ваш, Петр Андреич, и палаты себе поставил каменные, а добра не нажил; все у них пошло хинеюи
жили они хуже папенькиного, и удовольствий никаких себе не производили, — а денежки все порешил, и помянуть его нечем, ложки серебряной от них не осталось, и то еще, спасибо, Глафира Петровна порадела».
—
Живи и слушайся баушки, — наказывала строго Марья. — И к делу привыкнешь, и, может, свою судьбу здесь-то и найдешь… У
дедушки немного бы высидела, да там и без тебя полная изба едоков.
Жила она на Рублихе, в конторе
дедушки Родиона Потапыча, полюбившего свою внучку какой-то страстной любовью.
— Я с делом,
дедушка… — рассеянно ответил Матюшка, перебирая шапку в руках. — Окся приказала долго
жить…
— Объедаете меня… — корила баушка каждым куском. — Не напасешься на вас!..
Жил бы Петрунька у
дедушки: старик побогаче нас всех.
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал за три дня и с улыбочкой сказал: «Ну,
дедушка, мне три дня осталось
жить — торопись!» В последний роковой день он приехал такой свежий, розовый и уже ничего не спросил, а глазами прочитал свой ответ на лице старого штейгера.
—
Жив еще,
дедушка? — спрашивал Кирилл, вытирая ему лицо каким-то бабьим платком. — Ну, слава богу… Макарушка, ты его вот на бок поверни, этак… Ах, звери, как изуродовали человека!
Там был полуразвалившийся домишко, где
жили некогда мой
дедушка с бабушкой, где родились все мои тетки и мой отец.
Чтение псалтыря продолжалось и день и ночь уже в горнице
дедушки, где он
жил и скончался.
В несколько дней я как будто переродился; стал
жив, даже резов; к
дедушке стал бегать беспрестанно, рассказывать ему всякую всячину и сейчас попотчевал его чтением «Детского чтения», и все это
дедушка принимал благосклонно; угрюмый старик также как будто стал добрым и ласковым стариком.
Дяди мои поместились в отдельной столовой, из которой, кроме двери в залу, был ход через общую, или проходную, комнату в большую столярную; прежде это была горница, в которой у покойного
дедушки Зубина помещалась канцелярия, а теперь в ней
жил и работал столяр Михей, муж нашей няньки Агафьи, очень сердитый и грубый человек.
Наконец мы совсем уложились и собрались в дорогу.
Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль, что уж время позднее, а то бы еще с недельку надо вам погостить. Невестыньке с детьми было беспокойно
жить; ну, да я пристрою ей особую горницу». Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил, что нас очень полюбили, и мне всех было жаль, особенно
дедушку.
Узнав о смерти моего
дедушки, которого она называла вторым отцом и благодетелем, Прасковья Ивановна писала к моему отцу, что «нечего ему
жить по пустякам в Уфе, служить в каком-то суде из трехсот рублей жалованья, что гораздо будет выгоднее заняться своим собственным хозяйством, да и ей, старухе, помогать по ее хозяйству.
Я испугался и, все еще не понимая настоящего дела, спросил: «Да как же
дедушка в залу пришел, разве он
жив?» — «Какое
жив, — отвечала Параша, — уж давно остамел; его обмыли, одели в саван, принесли в залу и положили на стол; отслужили панихиду, попы уехали [Про священника с причтом иногда говорят в Оренбургской губернии во множественном числе.
Дом был весь занят, — съехались все тетушки с своими мужьями; в комнате Татьяны Степановны
жила Ерлыкина с двумя дочерьми; Иван Петрович Каратаев и Ерлыкин спали где-то в столярной, а остальные три тетушки помещались в комнате бабушки, рядом с горницей больного
дедушки.
Мы остановились у первого крестьянского двора, и после я узнал, что отец посылал спрашивать о
дедушке: отвечали, что он еще
жив.
Потом она стала сама мне рассказывать про себя: как ее отец и мать
жили в бедности, в нужде, и оба померли; как ее взял было к себе в Багрово покойный мой и ее родной
дедушка Степан Михайлович, как приехала Прасковья Ивановна и увезла ее к себе в Чурасово и как
живет она у ней вместо приемыша уже шестнадцать лет.
Раз у отца, в кабинете,
Саша портрет увидал,
Изображен на портрете
Был молодой генерал.
«Кто это? — спрашивал Саша. —
Кто?..» — Это
дедушка твой. —
И отвернулся папаша,
Низко поник головой.
«Что же не вижу его я?»
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед
дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
«Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он…
жив? говори!»
— Вырастешь, Саша, узнаешь. —
«То-то… ты скажешь, смотри!..
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше пойдем отдохнуть. —
Отдых недолог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
—
Дедушку пристальным взглядом
Саша рассматривал, — вдруг
Слезы у мальчика градом
Хлынули, к
дедушке внук
Кинулся: «
Дедушка! где ты
Жил-пропадал столько лет?
—
«Что ж ты там,
дедушка,
жил?..»
— Вырастешь, Саша, узнаешь!
Меня же учила молиться за
дедушку, и сама молилась и много мне еще рассказывала, как она прежде
жила с
дедушкой и как
дедушка ее очень любил, больше всех.
Тогда я сам так подведу разговор, что тебя начнут расспрашивать о том, как ты
жила прежде: о твоей матери и о твоем
дедушке.
Дедушка купил Новый завет и географию и стал меня учить; а иногда рассказывал, какие на свете есть земли, и какие люди
живут, и какие моря, и что было прежде, и как Христос нас всех простил.
Она вошла, медленно переступив через порог, как и вчера, и недоверчиво озираясь кругом. Она внимательно осмотрела комнату, в которой
жил ее
дедушка, как будто отмечая, насколько изменилась комната от другого жильца. «Ну, каков
дедушка, такова и внучка, — подумал я. — Уж не сумасшедшая ли она?» Она все еще молчала; я ждал.
А когда уж он пошел от меня, я тихонько пошла за ним, потому что заранее так вздумала, чтоб узнать, где
живет дедушка, и сказать мамаше.
— Потому, мне казалось, твой
дедушка не мог
жить один, всеми оставленный. Он был такой старый, слабый; вот я и думал, что кто-нибудь ходил к нему. Возьми, вот твои книги. Ты по ним учишься?
— Послушай, чего ж ты боишься? — начал я. — Я так испугал тебя; я виноват.
Дедушка, когда умирал, говорил о тебе; это были последние его слова… У меня и книги остались; верно, твои. Как тебя зовут? где ты
живешь? Он говорил, что в Шестой линии…
— Как же, где же вы жили-то, когда
дедушка вас не принял? — спросила Анна Андреевна, в которой вдруг родилось упорство и желание продолжать именно на эту тему.
— Помилуйте! да у меня в Соломенном и сейчас турецкий дворянин
живет, и фамилия у него турецкая — Амурадов! — обрадовался Павел Матвеич, —
дедушку его Потемкин простым арабчонком вывез, а впоследствии сто душ ему подарил да чин коллежского асессора выхлопотал. Внук-то, когда еще выборы были, три трехлетия исправником по выборам прослужил, а потом три трехлетия под судом состоял — лихой!
— Это ты верно говоришь,
дедушка, — вступился какой-то прасол. — Все барином кормимся, все у него за спиной сидим, как тараканы за печкой. Стоит ему сказать единое слово — и кончено: все по миру пойдем… Уж это верно! Вот взять хошь нас!
живем своей торговой частью, барин для нас тьфу, кажется, а разобрать, так… одно слово: барин!.. И пословица такая говорится: из барина пух — из мужика дух.
Живновский. Надо, надо будет скатать к старику; мы с Гордеем душа в душу
жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче было бы под пятьдесят, так неужто
дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то сказать, тогда народ-то был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
— Так-то, — шамкает
дедушка, — так-то вот, детки, стар, стар, а все
пожить хочется… Все бы хоть годиков с десяток протянул, право-ну!
— И
пожили бы у нас,
дедушка, — сказала Вера.
Кроме «Старого знакомого», Н.И. Пастухов подписывал иногда свои статьи «
Дедушка с Арбата» — в память, видимо, того времени, когда он, приехав в Москву,
жил по разным квартирам в арбатских переулках.