Неточные совпадения
— Ах, какой вздор! —
продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее,
девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Она больная такая
девочка была, —
продолжал он, как бы опять вдруг задумываясь и потупившись, — совсем хворая; нищим любила подавать и о монастыре все мечтала, и раз залилась слезами, когда мне об этом стала говорить; да, да… помню… очень помню.
— Большая редкость в наши дни, когда как раз даже мальчики и
девочки в политику вторглись, — тяжко вздохнув, сказал Бердников и
продолжал комически скорбно: — Особенно
девочек жалко, они совсем несъедобны стали, как, примерно, мармелад с уксусом. Вот и Попов тоже политикой уязвлен, марксизму привержен, угрожает мужика социалистом сделать, хоша мужик, даже когда он совсем нищий, все-таки не пролетар…
— В Веру, —
продолжал Марк, — славная
девочка. Вы же брат ей на восьмой воде, вам вполовину легче начать с ней роман…
— Утри нос! — слышалось иногда, и
девочка утирала нос передником или пальцем и
продолжала вязать.
А когда Бережкова уходила или уезжала из дома,
девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы,
продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
— Видно, у них всё так, — сказала корчемница и, вглядевшись в голову
девочки, положила чулок подле себя, притянула к себе
девочку между ног и начала быстрыми пальцами искать ей в голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же детей кормить? — говорила она,
продолжая свое привычное дело.
— Буду с вами откровенна, —
продолжала расходившаяся Хина, заглядывая в глаза Половодовой. — Ведь я вас знала, mon ange, еще маленькой
девочкой и могу позволить себе такую откровенность… Да?
— С прохожим мещанином сбежала, — произнес он с жестокой улыбкой.
Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал;
девочка подошла к люльке. — На, дай ему, — проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. — Вот и его бросила, —
продолжал он вполголоса, указывая на ребенка. Он подошел к двери, остановился и обернулся.
Должно быть, во сне я
продолжал говорить еще долго и много в этом же роде, раскрывая свою душу и стараясь заглянуть в ее душу, но этого я уже не запомнил. Помню только, что проснулся я с знакомыми ощущением теплоты и разнеженности, как будто еще раз нашел
девочку в серой шубке…
— Какая у него чудесная лошадь! —
продолжала девочка. — Он сейчас был у калитки и сказал нам с Лизой, что к крыльцу подъедет.
Я помню, что раз, поссорившись с Любочкой, которая назвала ее глупой
девочкой, она отвечала: не всем же умным быть, надо и глупым быть; но меня не удовлетворил ответ, что надо же и перемениться когда-нибудь, и я
продолжал допрашивать...
— Милая, милая
девочка, хоть и побранила меня! —
продолжал он, с наслаждением смакуя вино, — но эти милые существа именно тут-то и милы, в такие именно моменты… А ведь она, наверно, думала, что меня пристыдила, помните в тот вечер, разбила в прах! Ха, ха, ха! И как к ней идет румянец! Знаток вы в женщинах? Иногда внезапный румянец ужасно идет к бледным щекам, заметили вы это? Ах, боже мой! Да вы, кажется, опять сердитесь?
Каждый раз, придя к своим друзьям, я замечал, что Маруся все больше хиреет. Теперь она совсем уже не выходила на воздух, и серый камень — темное, молчаливое чудовище подземелья —
продолжал без перерывов свою ужасную работу, высасывая жизнь из маленького тельца.
Девочка теперь большую часть времени проводила в постели, и мы с Валеком истощали все усилия, чтобы развлечь ее и позабавить, чтобы вызвать тихие переливы ее слабого смеха.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По смерти родителей его приняла в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется,
продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые
девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
— Безумна, конечно, я была тогда как
девочка, —
продолжала Полина, — но немного лучше и теперь; всегда думала и мечтала об одном только, что когда-нибудь ты будешь свободен.
— А как мы нонче с дяинькой ходили туда, маынька, —
продолжала певучим голосом разговорившаяся
девочка, — так большущая такая ядро в самой комнатке подля шкапа лежит: она сенцы видно пробила да в горницу и влетела. Такая большущая, что не поднимешь.
Наконец, меня перековали. Между тем в мастерскую явились одна за другою несколько калашниц. Иные были совсем маленькие
девочки. До зрелого возраста они ходили обыкновенно с калачами; матери пекли, а они продавали. Войдя в возраст, они
продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегда водилось. Были и не
девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все их покупали.
Девочка молчала. Валежник
продолжал сыпаться к ногам ее.
Не давались танцы кипевшей талантом
девочке и не привлекали ее. Она
продолжала неуклонно читать все новые и новые пьесы у отца, переписывала излюбленные монологи, а то и целые сцены — и учила, учила их. Отец мечтал перевести ее в драму и в свой бенефис, когда ей минуло тринадцать лет, выпустил в водевиле с пением, но дебют был неудачен.
Это, —
продолжала Дора, — это Оля и Маша, отличающиеся замечательной неразрывностью своей дружбы и потому называемые «симпатичными попугаями» (девушки засмеялись); это все мелкота, пока еще не успевшая ничем отличиться, — сказала она, указывая на маленьких
девочек, — а это Анна Анисимовна, которую мы все уважаем и которую советую уважать и вам.
Когда она была еще
девочкой, он пугал ее напоминанием о звездах, о древних мудрецах, о наших предках, подолгу объяснял ей, что такое жизнь, что такое долг; и теперь, когда ей было уже двадцать шесть лет,
продолжал то же самое, позволяя ей ходить под руку только с ним одним и воображая почему-то, что рано или поздно должен явиться приличный молодой человек, который пожелает вступить с нею в брак из уважения к его личным качествам.
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала
девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин
продолжал бредить и метаться.
С тех пор одна басня сменяла другую и, несмотря на запрещение графа и графини возбуждать рассказами сказок воображение и без того уже впечатлительной и нервной
девочки, — Верочка
продолжала делать свои импровизации.
Владимир Сергеич
продолжал свой рассказ.
Девочки, дочери Михаила Николаича, вошли, тихонько сели и тихонько стали слушать…
— А заявленьице я на вас подам, — злобно
продолжал люстрин, — да-с. Растлили трех в главном отделе, теперь, стало быть, до подотделов добираетесь? Что их ангелочки теперь плачут, это вам все равно? Горюют они теперь, бедные
девочки, да ау, поздно-с. Не воротишь девичьей чести. Не воротишь.
— Ну представьте себе, —
продолжал он, повернувшись на стуле, — ежели бы я вдруг женился, каким-нибудь несчастным случаем, на семнадцатилетней
девочке, хоть на Маш… на Марье Александровне. Это прекрасный пример, я очень рад, что это так выходит… и это самый лучший пример.
— Ай, ай!.. Нет, нет, сиди-ка дома. Как это можно! — говорила жена управляющего, глядя на Акулину пристально и с каким-то жалостным выражением в лице. — А, да какая у тебя тут хорошенькая
девочка! —
продолжала она, указывая на Дуньку и думая тем развеселить больную. — Она, кажись, дочка тебе?.. То-то; моли-ка лучше бога, чтоб дал тебе здоровье да сохранил тебя для нее… Вишь, славненькая какая, просто чудо!..
— Как кто? да, я думаю, все, начиная с ваших родителей. (
Девочка молча посмотрела на свою мать.) Я воображаю, Константин Александрыч… —
продолжал я.
— Вечером, в роще… — спокойно
продолжал Авдей Иванович. — Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь — скучно.
Девочка хорошенькая… ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю — а девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это — по-настоящему твое дело; да вишь, у этого бабья глаз нету. Что́ я, кажись, перед тобой?
Само собою разумеется, что у маленькой
девочки не могло быть твердого разумного сознания о смысле и достоинстве всего, что она делает; она не могла, подобно философу какому-нибудь,
продолжать делать свое, презирая крики толпы; она должна была принимать к сердцу выходки подруг.
— Помнишь ты, —
продолжал Островский, — как я в первый раз приходил к тебе с женой, как я кланялся твоим седым волосам, просил у тебя совета?.. А-а! ты это позабыл, а о боге напоминаешь… Собака ты лукавая, все вы собаки! — крикнул он почти в исступлении, отмахнувшись от
девочки, которая, не понимая, что тут происходит, потянулась к отцу. — Вы — дерево лесное!.. И сторона ваша проклятая, и земля, и небо, и звезды, и…
Девочка широко открытыми, неподвижными глазами смотрела в дверь и
продолжала быстро скрипеть зубами; у нее все во рту трещало, как будто она торопливо разгрызала карамель; это был ужасный звук; мне казалось, что она в крошки разгрызла свои собственные зубы и рот ее полон кашицы из раздробленных зубов…
— Улыбнись же,
девочка. У тебя замечательно красивые зубы, а ты будто нарочно прячешь их ото всех! —
продолжала мучить меня несносная Тамара, подняв за подбородок мое лицо.
— Слушай,
девочка, —
продолжала она, — я не люблю непослушания и противоречий. Ни того, ни другого не было до сих пор в моем маленьком царстве. Мир и тишина царили в нем до сей поры, и если ты попробуешь их нарушить, то я накажу тебя и отобью всякую охоту быть непокорной в отношении меня — твоей бабушки, княгини Джаваха. А теперь поешь, если ты голодна, и ступай спать. Дети должны ложиться рано.
— Отлично-с! Превосходно-с! Прекрасно-с!.. Я в восторге от вашего возмущения… Можете
продолжать… я мешать не буду… Вы хотите разыгрывать рыцаря — пожалуйста… Наша баронесса-начальница не знает, должно быть, как вы ведете себя во время моих уроков. Непременно доложу-с! Да-с! И весьма скоро!.. Невоспитанные девицы-с! Невоспитанные-с!.. Можно сказать,
девочки по возрасту, и вдруг демонстрация-с, учителя критикуют! Все будет известно баронессе, сию же минуту известно, да-с!
— с трясущимися от волнения губами накинулась она. — Просила я вас об этом? Просила?.. Вот назло же не надену передника и опозорю класс! Да, да, не надену! — с новым ожесточением
продолжила она, обращаясь к
девочкам, окружившим нас шумной толпой, — и вы благодарите за это ее, — ткнула она в меня пальцем, — ее благодарите, — светлейшую самозванную княжну! Она одна будет виновата в этом позоре!
Девочка декламировала весьма выразительно, и ее большие карие глаза сияли умиленным восхищением. Потом она
продолжала...
Тетя Леля смолкла… Но глаза ее
продолжали говорить… говорить о бесконечной любви ее к детям… Затихли и
девочки… Стояли умиленные, непривычно серьезные, с милыми одухотворенными личиками. А в тайниках души в эти торжественные минуты каждая из них давала себе мысленно слово быть такой же доброй и милосердной, такой незлобивой и сердечной, как эта милая, кроткая, отдавшая всю свою жизнь для блага других горбунья.
— Где у тебя голова,
девочка? —
продолжал Цвибуш, глядя на бледное лицо дочери.
— Жизнь отвратительна! —
продолжал он. — Мерзость ее есть ее закон, непоколебимый, постоянный!.. Она дана человеку в наказание за его пошлость…Милая красотка! Если бы я так глубоко не сознавал своей пошлости, я давно бы отправился на тот свет. Хватило бы пуль…Мучайся, говорю себе, Артур! Ты достоин этих мучений! Получи, Артур, должное! Научись и ты,
девочка, философствовать сама с собой в таком роде…Легче жить при таком уменье…
— Кусает, барышня, кусает! — промолвила про себя Форова и еще долго
продолжала сидеть одна за чайный столом в маленькой передней и посылать гостям стаканы в осинник. Размышлениям ее никто не мешал, кроме
девочки, приходившей переменять стаканы.
Между тем учитель
продолжал вызывать по очереди следующих
девочек. Предо мной промелькнул почти весь класс. Одни были слабее в знании басни, другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех.
Или Тасю никто никогда не любил, —
продолжала размышлять
девочка, — и если бы утонула Тася, никто бы не ухаживал за ней, никто бы не сидел у её постельки?
— A есть милая, чудная, добрая
девочка, —
продолжала Нина Владимировна слова своей дочурки, и мать и дочь крепко обнялись снова.
— Мне нет дела до глупостей класса, —
продолжала я гордо, — каждый отвечает сам за себя. Креста целовать я не стану, потому что это грешно делать по пустякам, да еще по ребяческой выдумке глупых
девочек.
Краснушка была не прочь
продолжать в том же духе, но Муза заупрямилась, и
девочка ограничилась только одним четверостишием, которое бойко подмахнула под стихотворением...
Девочки дружно прыснули, но я, помня наставление Чикуниной, сделала равнодушное лицо и
продолжала пить мутный чай из фаянсовой кружки.
Целуется; но вряд ли пошло дальше. Ему почему-то стало больно от мысли, что бедная
девочка могла и зарваться с таким негодяем. Но он
продолжал бить по струнам гитары, напускать на себя молодецкий вид.
— Они велели, ваше преосвященство, доложить, —
продолжал келейник, — что придут завтра. С ними
девочка, должно, внучка. Остановились на постоялом дворе Овсянникова.