Неточные совпадения
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время
подошло к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на
девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
Одна из последних
подошла проститься с покойницей какая-то крестьянка с хорошенькой пятилетней
девочкой на руках, которую, бог знает зачем, она принесла сюда.
По глазам
девочек заметно было, что они очень хотели поскорее передать нам какое-то очень важное известие; но вскочить с своих мест и
подойти к нам было бы нарушением правил Мими.
— Это все мне? — тихо спросила
девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она
подошла ближе. — Может быть, он уже пришел… тот корабль?
Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос
девочки, звавшей его, он
подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом.
Он на минуту оставил
девочку и
подошел к господину.
И, однако ж, в стороне, шагах в пятнадцати, на краю бульвара, остановился один господин, которому, по всему видно было, очень бы хотелось тоже
подойти к
девочке с какими-то целями.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим
подходил к Лидии, но
девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
В это время арестанты уж все прошли через двор, и женщины, переговаривавшиеся с ними, отошли от окон и тоже
подошли к Масловой. Первая
подошла пучеглазая корчемница с своей
девочкой.
Всё затихло. Ворота отворили, партия выступила наружу, построилась; конвойные опять пересчитали; уложили, увязали мешки, усадили слабых. Маслова с
девочкой на руках стала к женщинам рядом с Федосьей. Симонсон, всё время следивший за тем, что происходило, большим решительным шагом
подошел к офицеру, окончившему все распоряжения и садившемуся уже в свой тарантас.
Когда мы
подошли поближе, 2 собаки подняли лай. Из юрты вышло какое-то человекоподобное существо, которое я сперва принял было за мальчишку, но серьга в носу изобличала в нем женщину. Она была очень маленького роста, как двенадцатилетняя
девочка, и одета в кожаную рубашку длиной до колен, штаны, сшитые из выделанной изюбриной кожи, наколенники, разукрашенные цветными вышивками, такие же расшитые унты и красивые цветистые нарукавники. На голове у нее было белое покрывало.
Дверь в кабинет отворена… не более, чем на ширину волоса, но все же отворена… а всегда он запирался. Дочь с замирающим сердцем
подходит к щели. В глубине мерцает лампа, бросающая тусклый свет на окружающие предметы.
Девочка стоит у двери. Войти или не войти? Она тихонько отходит. Но луч света, падающий тонкой нитью на мраморный пол, светил для нее лучом небесной надежды. Она вернулась, почти не зная, что делает, ухватилась руками за половинки приотворенной двери и… вошла.
Я
подошел к
девочке и хотел что-то сказать, что-то сделать, чем-то помочь…
Старик должен был сам
подойти к
девочке и вывел ее за руку. Устюше было всего восемь лет. Это была прехорошенькая
девочка с русыми волосами, голубыми глазками и пухлым розовым ротиком. Простое ситцевое розовое платьице делало ее такою милою куколкой. У Тараса Семеныча сразу изменился весь вид, когда он заговорил с дочерью, — и лицо сделалось такое доброе, и голос ласковый.
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя дочь росла в одиночестве. У детей свой маленький мир, свои маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту наши
девочки как раз
подходят, потом они будут дополнять одна другую, как представительницы племенных разновидностей.
Трое маленьких детей, две
девочки и мальчик, из которых Леночка была старшая,
подошли к столу, все трое положили на стол руки, и все трое тоже пристально стали рассматривать князя.
Оленка, красивая и глазастая
девочка, одетая в сарафан из дешевенького ситца, со страхом смотрела на Таисью. Нюрочке очень хотелось
подойти к ней и заговорить, но она боялась загулявшего Никитича.
— Полно, Нелли, ты рассердилась! — начал я,
подходя к ней, — ведь это все неправда, что написано, — выдумка; ну, чего ж тут сердиться! Чувствительная ты
девочка!
— Слушай, — проговорил Маслобоев, спокойно
подходя ко мне и стукнув меня по плечу, — бери нашего извозчика, бери
девочку и поезжай к себе, а здесь тебе больше нечего делать. Завтра уладим и остальное.
— Прощайте! — сдержав улыбку, ответила мать. А проводив
девочку,
подошла к окну и, смеясь, смотрела, как по улице, часто семеня маленькими ножками, шел ее товарищ, свежий, как весенний цветок, и легкий, как бабочка.
Между тем
девочка, упершись маленькими ручонками в пол часовни, старалась тоже выкарабкаться из люка. Она падала, вновь приподымалась и, наконец, направилась нетвердыми шагами к мальчишке.
Подойдя вплоть, она крепко ухватилась за него и, прижавшись к нему, поглядела на меня удивленным и отчасти испуганным взглядом.
Тут было пять или шесть женщин. Одна из них, по виду
девочка лет четырнадцати, одетая пажом, с ногами в розовом трико, сидела на коленях у Бек-Агамалова и играла шнурами его аксельбантов. Другая, крупная блондинка, в красной шелковой кофте и темной юбке, с большим красивым напудренным лицом и круглыми черными широкими бровями,
подошла к Ромашову.
Я тоже
подошел к окну. На крыльце флигеля сидела
девочка лет пятнадцати, но такая хорошенькая, такая умница, что мне стало до крайности завидно, что какой-нибудь дряблый Буеракин может каждый день любоваться ее веселым, умным и свежим личиком, а я не могу.
Я долго на это смотрел, потому что все думал: не длится ли мне это видение, но потом вижу, что оно не исчезает, я и встал и
подхожу: вижу — дама
девочку мою из песку выкопала, и схватила ее на руки, и целует, и плачет.
Александров оживляется. Отличная, проказливая мысль приходит ему в голову. Он
подходит к первой от входа
девочке, у которой волосы, туго перетянутые снизу ленточкой, торчат вверх, точно хохол у какой-то редкостной птицы, делает ей глубочайший церемонный поклон и просит витиевато...
Девочка Маша, дочь смотрителя, которую он любил встречать в больничном саду, теперь, когда он с улыбкой
подходил к ней, чтобы погладить ее по головке, почему-то убегала от него.
Старшая
девочка как будто остолбенела при этом вопросе и начала всё более и более открывать глаза, ничего не отвечая; меньшая же открыла рот и собиралась плакать. Небольшая старушонка, в изорванной клетчатой панёве, низко подпоясанной стареньким, красноватым кушаком, выглядывала из-за двери и тоже ничего не отвечала. Нехлюдов
подошел к сеням и повторил вопрос.
Слышались громкие рыданья
девочек. Панауров, бледный, с влажными глазами,
подошел к доктору и сказал слабым, томным голосом...
Пришли сверху
девочки прощаться. Панауров молча, не спеша, несколько раз перекрестил обеих и дал им поцеловать свою руку, они сделали реверанс, затем
подошли к Лаптеву, который тоже должен был крестить их и давать им целовать свою руку. Эта церемония с поцелуями и реверансами повторялась каждый вечер.
Он вел за руку нарядно одетую
девочку с пушистыми, почти белыми локонами, большими темными глазами на бледном, болезненном личике и с тем особенным, повелительным и нетерпеливым выражением, которое свойственно избалованным детям. Литвинов провел часа два в горах и возвращался домой по Лихтенталевской аллее…Сидевшая на скамейке дама с синим вуалем на лице проворно встала и
подошла к нему… Он узнал Ирину.
Когда начался пожар, я побежал скорей домой;
подхожу, смотрю — дом наш цел и невредим и вне опасности, но мои две
девочки стоят у порога в одном белье, матери нет, суетится народ, бегают лошади, собаки, и у
девочек на лицах тревога, ужас, мольба, не знаю что; сердце у меня сжалось, когда я увидел эти лица. Боже мой, думаю, что придется пережить еще этим
девочкам в течение долгой жизни! Я хватаю их, бегу и все думаю одно: что им придется еще пережить на этом свете!
Фрау Браун
подошла не одна: ее сопровождала
девочка лет пятнадцати, худенькая, с тонкими чертами лица и прекрасными выразительными глазами.
В столовой сидят какие-то чужие старушки; в комнате Варварушки тоже старушки и с ними глухонемая девица, которая все стыдится чего-то и говорит: «блы, блы…» Две тощенькие
девочки, взятые из приюта на праздники,
подошли к Анне Акимовне, чтобы поцеловать ручку, и остановились перед ней, пораженные роскошью ее платья; она заметила, что одна из
девочек косенькая, и среди легкого праздничного настроения у нее вдруг болезненно сжалось сердце от мысли, что этою
девочкой будут пренебрегать женихи и она никогда не выйдет замуж.
Вышел фант Татьяны Васильевны: она вся покраснела, смешалась и застыдилась, как пятнадцатилетняя
девочка, — но муж ее тотчас приказал Софье сесть за фортепьяно,
подошел к жене и сделал с ней два тура, по-старинному, в три темпа.
В это мгновение вошла в комнату
девочка лет восьми, причесанная по-китайски, с очень острым и живым личиком, с большими темно-серыми глазами. Увидев меня, она тотчас отставила свою маленькую ножку, проворно присела и
подошла к Софье Николаевне.
Крохотная
девочка в ватном пальтеце и капюшоне, из-под которого только и видны были розовые щечки и носик, хотела
подойти к совсем уже крохотной собачонке на тонких ножках, с тоненькой мордочкой и трусливо зажатым между ногами хвостом.
В дверях показалась хозяйка — важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая
девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками.
Подошел и Сашка. Горло его перехватывало.
Людоед всю ночь пил вино. И, когда он много выпил, ему захотелось опять есть. Он встал и пошел в ту горницу, где спали мальчик с пальчик с братьями и 7
девочек. Он
подошел к мальчикам, ощупал на них золотые шапочки и говорит: «Вот спьяну чуть своих дочерей не порезал». Оставил мальчиков и пошел к дочерям, ощупал на них мягкие шапочки и всех перерезал и заснул.
Своего не предав и все главное утаив, я, естественно, на другой день без радости — и не без робости —
подходила к причастию, ибо слово матери и соответствующее видение: «Одна
девочка на исповеди утаила грех» и т.д. — все еще стояли у меня в глазах и в ушах.
И что, когда-нибудь, на этом голом доге — том главном утопленнике — женюсь? — итак, за свою же смертную опасность, а может быть, даже — смерть («одна
девочка на исповеди утаила грех и на другой день, когда
подходила к причастию, упала мертвая…»), должна отдать — сразу все, сама положить в руку «ака-де-ми-ку»?!
Но перышко поднялось и улетело, и он опять вспомнил страшного вертлявого воробья и заплакал.
Подошла девочка немного побольше, чем он, в больших материнских башмаках, наклонилась, опершись ладонями на колени, и спросила...
Завидев скакавшего и кричавшего Кожиёна,
девочки испугались и залегли в полынь и видели, как Кожиён упал на межу и как к нему тут же вскоре
подошли три мужика и подняли его и старались поставить его на ноги, но он не становился, а плакал и голосил: «Ведите меня к божией матери!» Тогда третий мужик взял Кожиёна за ноги, и все втроем они шибко пронесли его в лес, где есть густо заросший овраг, и там сразу произошло какое-то несогласие, и Кожиён навздрых закричал...
Из воды выполз большой уж и, свернувшись, лег на Машину рубашку.
Девочки вылезли из воды, надели свои рубашки и побежали домой. Когда Маша
подошла к своей рубашке и увидала, что на ней лежит ужак, она взяла палку и хотела согнать его; но уж поднял голову и засипел человечьим голосом...
— Да, Израэл не лжет! Я готова подтвердить это клятвой! — пылко воскликнула зеленоглазая
девочка, тряхнув густыми стрижеными кудрями. — Вы сидели у второго стола, когда она
подошла к вам, и читали газету. Израэл спросила: «Могу я навестить свою сестру?» Вы ответили: «Ступайте!» Ей Богу же, это правда. Честное слово!
И баронесса Рамзай, протиснувшись сквозь толпу
девочек,
подошла к кафедре.
Когда выплывало солнце, белые зайчики бегали по стене избушки, а отец Дуни, чернобородый мужик с добрыми глазами,
подходил к лежанке, подхватывал
девочку своими огромными руками с мозолями на ладонях и, высоко подкидывая ее над головою, приговаривал весело...
Последняя сконфузилась еще больше. Но в это время к Наташе
подошел молоденький Вальтер Фукс и, поместившись между нею и Любочкой, стал усердно угощать обеих
девочек.
Маленькая девятилетняя карапузик-девочка покорно встала со своего места и
подошла к наказанным.
Высокая полная
девочка лет четырнадцати
подошла к Дуне.
—
Подойди сюда ближе,
девочка! Покажись, — расслышала она тихий голос.