Неточные совпадения
«
Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она,
дрожа от страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Девочка говорила не умолкая; кое-как можно было угадать из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь вечно пьяная кухарка, вероятно из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что
девочка разбила мамашину чашку и что до того испугалась, что сбежала еще с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и просидела здесь в углу всю ночь, плача,
дрожа от сырости, от темноты и от страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Девочка только
дрожала; мальчик же, стоя на голых коленочках, размеренно подымал ручонку, крестился полным крестом и кланялся в землю, стукаясь лбом, что, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие.
А давно ли она с такой уверенностью ворочала своей и чужой судьбой, была так умна, сильна! И вот настал ее черед
дрожать, как
девочке! Стыд за прошлое, пытка самолюбия за настоящее, фальшивое положение терзали ее… Невыносимо!
— Позвольте мне вот с этой нарисовать копию! — робко, нежно звучащим голосом
девочки и с нервной
дрожью верхней губы просил он учителя.
Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную
дрожь чахоточных деревьев… И страшную тоску одиночества бедной
девочки и сурового отца. И ее любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие…
Так начиналась молитва, а дальше настолько безумное и неповторяемое, чего не воспринимали ни память, ни слух, обороняясь, как от кошмара, стараясь не понимать страшного смысла произносимых слов. Сжавшись в боязливый комок, накрывала голову подушкой несчастная
девочка и тихо
дрожала, не смея повернуться лицом к спасительной, казалось, стене; а в просвете между подушками зеленоватым сумерком безумно светилась комната, и что-то белое, кланяясь, громко говорило страшные слова.
Дорн(один). Не знаю, быть может, я ничего не понимаю или сошел с ума, но пьеса мне понравилась. В ней что-то есть. Когда эта
девочка говорила об одиночестве и потом, когда показались красные глаза дьявола, у меня от волнения
дрожали руки. Свежо, наивно… Вот, кажется, он идет. Мне хочется наговорить ему побольше приятного.
И Милорд залаял басом: «Гав! гав!» Оказалось, что мальчиков задержали в городе, в Гостином дворе (там они ходили и все спрашивали, где продается порох). Володя как вошел в переднюю, так и зарыдал и бросился матери на шею.
Девочки,
дрожа, с ужасом думали о том, что теперь будет, слышали, как папаша повел Володю и Чечевицына к себе в кабинет и долго там говорил с ними; и мамаша тоже говорила и плакала.
Часто после визита, нового знакомства или вечера у нас, где я, внутренне
дрожа от страха ошибиться, исполняла должность хозяйки дома, он говаривал: «Ай да
девочка! славно! не робей.
Он говорил почтительно, как будто это была не та Рая, с которой он некогда читал о королевнах Ренцывенах и Францылях Венецианских. Только когда он указывал на старшую
девочку, тоненькую, светловолосую, с большими мечтательными глазами, то голос его опять слегка
дрогнул.
— Мама, уедем отсюда! — сказала
девочка, бледная, прижимаясь к матери и
дрожа всем телом. — Уедем, мама!
С первым же разрезом, который я провел по белому, пухлому горлу
девочки, я почувствовал, что не в силах подавить охватившего меня волнения; руки мои слегка
дрожали.
Тина, увидав во мне официальное лицо, совсем забыла наши прежние отношения и, говоря со мной,
дрожала и млела от страха, как высеченная
девочка.
Больная
девочка,
дрожа от страха, стала исполнять распоряжения своей гостьи: они с очень большим трудом запихали убитого мальчика в печь, потому что растопыренные руки ребенка и хворостина, которую
девочки никак не могли вырвать из окоченевшей руки, давали мальчику самооборону; он растопырился в самом устье печи и не хотел лезть, так что с ним, с мертвым, пришлось бороться и драться.
В самом деле, ребенок поплатился только смятым платьем да растрепанными волосами, но с испугу
дрожал, бился и трепетал всем тельцем, ровно голубок, попавший в силки.
Девочка не могла идти, а мать не в силах была поднять ее.
Но ни на кого не произвело такого впечатления посещение свахи, как на Марусю. Бедную
девочку бросило в сильнейшую лихорадку.
Дрожа всеми членами, она упала в постель, спрятала пылающую голову под подушку и начала, насколько хватало сил, решать вопрос...
Ни один мускул не
дрогнул в лице
девочки. Только черные глаза ответили надзирательнице долгим, пристальным взглядом, а побелевшие губы произнесли чуть слышно...
— Но надеюсь, вы не выедете из Сестры в море, m-lle Нан? — осторожно осведомилась Антонина Николаевна, дрожавшая за своих «больших
девочек», как только может
дрожать наседка за свой выводок цыплят.
Но тут молодой бездельник смолк внезапно и попятился назад. Перед ним стояла высокая
девочка в белой косынке и в форменном пальтеце воспитанницы ремесленного приюта. Из-под косынки сверкали злые черные глаза… Побелевшие губы
дрожали… По совершенно бледным, как известь, щекам пробегали змейкой нервные конвульсии.
— Подай, господи, — дохнула толпа и начала благодарно креститься и окружать со всех сторон глухонемую
девочку, которая
дрожала и искала глазами мачеху.
Но вот появилось ее «маленькое стадо» (так она в шутку называла нас), плачущее, молящее остаться, с доказательствами такой неподкупной детской привязанности, которую не купишь ни за какие деньги, что сердце доброй учительницы
дрогнуло, и она осталась с нами «доводить до выпуска своих добреньких
девочек».
Она, восемнадцатилетняя
девочка, стояла, глядела в ноты и
дрожала, как струна, которую сильно дернули пальцем. Ее маленькое лицо то и дело вспыхивало, как зарево. На глазах блестели слезы, готовые каждую минуту закапать на музыкальные значки с черными булавочными головками. Если бы шёлковые золотистые волосы, которые водопадом падали на ее плечи и спину, скрыли ее лицо от людей, она была бы счастлива.
Был холодный декабрьский вечер. На городских часах пробило шесть, но зимой дни темны и коротки, и неудивительно, что на дворе стояла настоящая ночь. Холодный ветер пронизывал насквозь одежду Таси.
Дрожь озноба начинала трясти
девочку, но, не обращая внимания на холод и стужу, она бежала, подпрыгивая на ходу, все прибавляя и прибавляя шагу.
Дрожь пробежала по телу
девочки. О! Она не вынесет побоев; y неё от них и то все тело ноет и болит, как разбитое. Она вся в синяках и рубцах от следов плетки, и новые колотушки и удары доконают ее. А ей, Тасе, так хочется жить, она еще такая маленькая, так мало видела жизни, ей так хочется повидать дорогую маму, сестру, брата, милую няню, всех, всех, всех. Она не вынесет нового наказания! Нет, нет, она не вынесет его и умрет, как умер Коко от удара Розы.
Голос мамы
дрогнул. Она сняла с груди маленький эмалевый крестик и, перекрестив им Тасю, надела его на шею
девочки. Потом крепко обняла ее и несколько раз поцеловала надутое, сердитое личико.
Александра Михайловна забыла оставить дома поужинать Зине; на душе у нее кипело:
девочка ляжет спать, не евши, а она тут, неизвестно для чего, сидит сложа руки. В комнатах стоял громкий говор. За верстаком хихикала Манька, которую прижал к углу забредший снизу подмастерье Новиков. Гавриловна переругивалась с двумя молодыми брошюрантами; они хохотали на ее бесстыдные фразы и подзадоривали ее, Гавриловна делала свирепое лицо, а в морщинистых углах черных губ
дрожала самодовольная улыбка.
— Злая
девочка, — с
дрожью в голосе отвечал он, — неужели ты хоть одну минутку сомневалась, что твой папа не узнает своей джанночки?
По селу бегает шестилетняя нищенка Фекла и ищет сапожника Терентия. Беловолосая босоногая
девочка бледна. Глаза ее расширены, губы
дрожат.
Екатерина Ивановна. Ты боишься греха, что Георгий твой брат? Я хочу целовать тебя, дай мне твой рот. Ты мой пророк, ты моя совесть… Отчего у тебя так
дрожат руки. Посмотри, какая у меня маленькая грудь как у
девочки… Тебе приятно, что я положила твою руку на грудь?
Брюнетка оглядела комнату, покосилась на мужчину и
девочку и, пожав плечами, пересела к окну. Темные окна
дрожали от сырого западного ветра. Крупные хлопья снега, сверкая белизной, ложились на стекла, но тотчас же исчезали, уносимые ветром. Дикая музыка становилась всё сильнее…