Неточные совпадения
Гремит на Волге музыка.
Поют и пляшут
девицы —
Ну, словом, пир горой!
К
девицам присоседиться
Хотел старик,
встал на ноги
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
Сцена невообразимого ужаса между присутствующими! Дамы
встали и кучей направились в залу, не простясь с хозяйкой; за ними толпой, как овцы, бросились
девицы, и все уехали. Бабушка указала Марфеньке и Вере дверь.
Девицы обыкновенно
вставали на даче около девяти часов; одна Аглая, в последние два-три дня, повадилась
вставать несколько раньше и выходила гулять в сад, но все-таки не в семь часов, а в восемь или даже попозже.
— Лизавета Михайловна прекраснейшая
девица, — возразил Лаврецкий,
встал, откланялся и зашел к Марфе Тимофеевне. Марья Дмитриевна с неудовольствием посмотрела ему вслед и подумала: «Экой тюлень, мужик! Ну, теперь я понимаю, почему его жена не могла остаться ему верной».
Тихо, без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее девушки. Всенощная кончилась, под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро
встала, надела свою шапку с покрывалом и, поцеловав обеих
девиц, быстро скользнула за двери игуменьиной кельи.
Это было ему с руки. Под музыку, среди толкотни танцев, было гораздо удобнее решиться
встать, увести из залы одну из
девиц, чем сделать это среди общего молчания и чопорной неподвижности.
Егор Егорыч подошел, и они облобызались — по-масонски, разумеется.
Девица между тем, смущенная появлением нового лица, поспешила
встать.
Было великое возбуждение: толкали тележку, и голова
девицы немощно, бессильно качалась, большие глаза её смотрели со страхом. Десятки очей обливали больную лучами, на расслабленном теле её скрестились сотни сил, вызванных к жизни повелительным желанием видеть больную восставшей с одра, и я тоже смотрел в глубину её взгляда, и невыразимо хотелось мне вместе со всеми, чтобы
встала она, — не себя ради и не для неё, но для чего-то иного, пред чем и она и я — только перья птицы в огне пожара.
При этом падении благородная
девица, вероятно, сильно зашибла ногу, потому что, когда она
встала и, залившись горькими слезами, отправилась домой, то весьма заметно прихрамывала на правую ногу.
В Архангельской губернии читается: «
Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на святой Руси красна
девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“».
— Великий благодетель нам Петр Спиридоныч, дай ему, Господи, доброго здравия и души спасения, — молвила мать Назарета. — День и ночь за него Бога молим. Им только и живем и дышим — много милостей от него видим… А что,
девицы, не пора ль нам и ко дворам?.. Покуда матушка Манефа не
встала, я бы вот чайком Василья-то Борисыча напоила… Пойдем-ка, умницы, солнышко-то стало низенько…
Не принимая письма,
встала Манефа перед иконами и со всеми бывшими в келье стала творить семипоклонный нача́л за упокой новопреставленной рабы Божией
девицы Евдокии. И когда кончила обряд, взяла у Семена Петровича письмо, прочитала его, переглядела на свет вложенные деньги и, кивнув головой саратовскому приказчику, молвила.
— Такая молодая, прекрасная
девица была!.. — вздохнул Петр Степаныч. — Кому бы и жить, как не ей? — А сам так воззрился на Фленушку, что та хоть не робкого десятка, а
встала и, взяв со стола кулебяку, понесла ее в боковушу.
— Спаси Христос, матери; спасибо,
девицы… Всех на добром слове благодарю покорно, — с малым поклоном ответила Таисея,
встала и пошла из келарни. Сойдя с крыльца, увидала она молодых людей, что кланялись с Манефиными богомольцами…
—
Вставать,
девицы,
вставать! — бойко покрикивает она, останавливаясь на пороге.
Было уже поздно.
Встали. Прощались. Буераков нежно говорил одной из
девиц...
«Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет». —
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной
девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной...