Неточные совпадения
Наивный мужик Иван скотник,
казалось, понял вполне предложение Левина — принять с семьей участие в выгодах скотного
двора — и вполне сочувствовал этому предприятию. Но когда Левин внушал ему будущие выгоды, на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он не может всего дослушать, и он поспешно находил себе какое-нибудь не терпящее отлагательства дело: или брался за вилы докидывать сено из денника, или наливать воду, или подчищать навоз.
Наивный Иван скотник, лучше всех,
казалось Левину, понявший дело, подобрав себе артель, преимущественно из своей семьи, стал участником скотного
двора.
Но,
кажется, оба соврали: предложи им такой обмен, они бы тут же на попятный
двор. Да и что за радость сидеть у мамки на руках да портить фраки!
Он был недоволен поведением Собакевича. Все-таки, как бы то ни было, человек знакомый, и у губернатора, и у полицеймейстера видались, а поступил как бы совершенно чужой, за дрянь взял деньги! Когда бричка выехала со
двора, он оглянулся назад и увидел, что Собакевич все еще стоял на крыльце и, как
казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет.
Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий
двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы
показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной
двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра с закрышкой».
В молчанье они пошли все трое по дороге, по левую руку которой находилась мелькавшая промеж дерев белая каменная церковь, по правую — начинавшие
показываться, также промеж дерев, строенья господского
двора.
Он довольно бодро вошел во
двор. Надо было подняться в третий этаж. «Покамест еще подымусь», — подумал он. Вообще ему
казалось, что до роковой минуты еще далеко, еще много времени остается, о многом еще можно передумать.
Всё только лишь навоз да сор;
А,
кажется, уж, не жалея рыла,
Я там изрыла
Весь задний
двор».
Нет:
кажется, и крепок
двор,
И плотен и высок забор —
А кур час от часу всё мене.
Дама,
казалось, была тронута. «Извините меня, — сказала она голосом еще более ласковым, — если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при
дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь».
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему
казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по
двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему
показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по
двору в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
«Как неловко и брезгливо сказала мать: до этого», — подумал он, выходя на
двор и рассматривая флигель;
показалось, что флигель отяжелел, стал ниже, крыша старчески свисла к земле. Стены его излучали тепло, точно нагретый утюг. Клим прошел в сад, где все было празднично и пышно, щебетали птицы, на клумбах хвастливо пестрели цветы. А солнца так много, как будто именно этот сад был любимым его садом на земле.
Клим постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по
двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать,
кажется, нарочно ушла из дома.
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по
двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее
казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
— Возможно. Если, конечно, восстание будет неудачно, — сказал Самгин и подумал, что,
кажется, он придал этим словам смысл и тон вопроса. Яков взглянул на него, усмехнулся и, двигаясь к двери на
двор, четко выговорил...
Он взбесился и у нас, на
дворе, изувечил регента архиерейского хора, который помогал Лизе в ее работе по «Обществу любителей хорового пения» и,
кажется, немножко ухаживал за нею.
Задумывается ребенок и все смотрит вокруг: видит он, как Антип поехал за водой, а по земле, рядом с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка
казалась с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу и вдруг двинулась за гору, а Антип еще и со
двора не успел съехать.
Наконец Улита
показалась в подвалах, бабы и девки поползли по
двору, только Марины нет. Бледный и мрачный Савелий
показался на пороге своей каморки и тупо смотрел на
двор.
Райский молчал, наблюдая Веру, а она старалась
казаться в обыкновенном расположении духа, делала беглые замечания о погоде, о встречавшихся знакомых, о том, что вон этот дом еще месяц тому назад был серый, запущенный, с обвалившимися карнизами, а теперь вон как свежо смотрит, когда его оштукатурили и выкрасили в желтый цвет. Упомянула, что к зиме заново отделают залу собрания, что гостиный
двор покроют железом, остановилась посмотреть, как ровняют улицу для бульвара.
Вон,
кажется, еще знакомое лицо: как будто Марина или Федосья — что-то в этом роде: он смутно припомнил молодую, лет пятнадцати девушку, похожую на эту самую, которая теперь шла через
двор.
Мне
казалось, что я что-то сшалил, но когда я исправлюсь, то меня простят и мы опять станем вдруг все веселы, пойдем играть на
дворе и заживем как нельзя лучше.
— Ах, милый мой, — вдруг поднялся он с места, — да ты,
кажется, собираешься со
двора, а я тебе помешал… Прости, пожалуйста.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле на
дворе; эта квартира была помечена тринадцатым номером. Еще не войдя в ворота, я услышал женский голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением: «Где квартира номер тринадцать?» Это спрашивала дама, тут же близ ворот, отворив дверь в мелочную лавочку; но ей там,
кажется, ничего не ответили или даже прогнали, и она сходила с крылечка вниз, с надрывом и злобой.
Как бы,
кажется, около половины сентября лечь раздетому спать на
дворе, без опасности простудиться насмерть?
В «отдыхальне» подали чай, на который просили обратить особенное внимание. Это толченый чай самого высокого сорта: он родился на одной горе, о которой подробно говорит Кемпфер. Часть этого чая идет собственно для употребления
двора сиогуна и микадо, а часть, пониже сорт, для высших лиц. Его толкут в порошок, кладут в чашку с кипятком — и чай готов. Чай превосходный, крепкий и ароматический, но нам он
показался не совсем вкусен, потому что был без сахара. Мы, однако ж, превознесли его до небес.
Дорогой адмирал послал сказать начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не хочет
показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их
двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
Беседа с адвокатом и то, что он принял уже меры для защиты Масловой, еще более успокоили его. Он вышел на
двор. Погода была прекрасная, он радостно вдохнул весенний воздух. Извозчики предлагали свои услуги, но он пошел пешком, и тотчас же целый рой мыслей и воспоминаний о Катюше и об его поступке с ней закружились в его голове. И ему стало уныло и всё
показалось мрачно. «Нет, это я обдумаю после, — сказал он себе, — а теперь, напротив, надо развлечься от тяжелых впечатлений».
Вход был со
двора в сени; налево из сеней жила старая хозяйка со старухою дочерью, и,
кажется, обе глухие.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На
дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне
казалось, что я сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
По самой середине ярко освещенного
двора, на самом, как говорится, припеке, лежал, лицом к земле и накрывши голову армяком, как мне
показалось, мальчик.
Она состояла из восьми
дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон
показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний
двор с тем, чтобы жена его не смела и
показываться в тех местах первого
двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
На
дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали; все
казалось ей угрозой и печальным предзнаменованием.
Одно затрудняло ее: она попробовала было пройти по
двору босая, но дерн колол ее нежные ноги, а песок и камушки
показались ей нестерпимыми.
Приближаясь, увидел он множество народа; крестьяне и дворовые люди толпились на барском
дворе. Издали услышал Владимир необыкновенный шум и говор. У сарая стояли две тройки. На крыльце несколько незнакомых людей в мундирных сертуках,
казалось, о чем-то толковали.
Ей
показалось, что все люди разбегались, дом был в движении, на
дворе было много народа, у крыльца стояла тройка, издали услышала она голос Кирила Петровича и спешила войти в комнаты, опасаясь, чтоб отсутствие ее не было замечено.
Июль в начале. Солнце еще чуть-чуть начинает
показываться одним краешком; скучившиеся на восточной окраине горизонта янтарные облака так и рдеют. За ночь выпала обильная роса и улила траву; весь луг
кажется усеянным огненными искрами; на
дворе свежо, почти холодно; ядреный утренний воздух напоен запахом увлажненных листьев березы, зацветающей липы и скошенного сена.
— Кабы не Сашенька —
кажется бы… — молвила она, но, не докончив, продолжала: — Хороший день будет завтра, ведреный; косить уж около
дворов начали — работа в ведрышко спорее пойдет.
Целые дни бродил он с клюкой по
двору, в неизменном синем затрапезе, которому,
казалось, износу не было.
Наступила ростепель. Весна была ранняя, а Святая — поздняя, в половине апреля. Солнце грело по-весеннему; на дорогах появились лужи; вершины пригорков стали обнажаться; наконец прилетели скворцы и населили на конном
дворе все скворешницы. И в доме сделалось светлее и веселее, словно и в законопаченные кругом комнаты заглянула весна. Так бы,
кажется, и улетел далеко-далеко на волю!
— Нехорошо у них; даже мне, рабе, страмно
показалось. Ходит этот Фомка по
двору, скверными словами ругается, кричит… А что, сударыня, слышала я, будто он ихний сын?
Проходит еще года три; Сережка уж начинает
показываться на красном
дворе. Сплетясь руками с другими ровесниками мальчишками, он несется вскачь из одного конца в другой, изображая из себя то коренную, то пристяжную, и предается этому удовольствию до тех пор, пока матушка, выведенная из терпенья, не крикнет из окна...
Уже очищается
двор, уже начали разбегаться ляхи; уже обдирают козаки с убитых золотые жупаны и богатую сбрую; уже пан Данило сбирается в погоню, и взглянул, чтобы созвать своих… и весь закипел от ярости: ему
показался Катеринин отец.
— А! Иван Федорович! — закричал толстый Григорий Григорьевич, ходивший по
двору в сюртуке, но без галстука, жилета и подтяжек. Однако ж и этот наряд,
казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катился с него градом. — Что же вы говорили, что сейчас, как только увидитесь с тетушкой, приедете, да и не приехали? — После сих слов губы Ивана Федоровича встретили те же самые знакомые подушки.
Если разговор касался важных и благочестивых предметов, то Иван Иванович вздыхал после каждого слова, кивая слегка головою; ежели до хозяйственных, то высовывал голову из своей брички и делал такие мины, глядя на которые,
кажется, можно было прочитать, как нужно делать грушевый квас, как велики те дыни, о которых он говорил, и как жирны те гуси, которые бегают у него по
двору.
Показывается Ольга Петровна, идет, шатается как-то… Глаза заплаканы… В ворота… По
двору… Он за ней, догоняет на узкой лестнице и окликает...
Нравы на нашем
дворе были довольно патриархальные, и всем
казалось естественным, что хозяйка — домовладелица вызывает жильца для объяснений, а может быть, и для внушения.
Некоторое время, как и тогда, я не узнавал своей комнаты: в щели ставен лились яркие, горячие лучи весеннего солнца, и это
казалось мне несообразностью: там, на
дворе, теперь должна бы быть зима с пушистым снегом, а иначе… иначе, значит, нет на свете и девочки в серенькой шубке с белым воротником.
От восторга я чуть не вскрикнул и, сильно взмахнув книгами, зашагал через
двор огромными для моего возраста шагами… И мне
казалось, что со мною в пансион Рыхлинского вступил кто-то необыкновенно значительный и важный… Это, впрочем, не мешало мне относиться с величайшим благоговением ко всем пансионерам, поступившим ранее меня, не говоря, конечно, об учителях…