Неточные совпадения
Жил ты у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности
дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился
перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
Вольнодумец — начал ходить в церковь и заказывать молебны; европеец — стал париться в бане, обедать в два часа, ложиться в девять, засыпать под болтовню старого
дворецкого; государственный человек — сжег все свои планы, всю переписку, трепетал
перед губернатором и егозил
перед исправником; человек с закаленной волей — хныкал и жаловался, когда у него вскакивал веред, когда ему подавали тарелку холодного супу.
Гаврило,
дворецкий, догнал меня в зале, поздравил с поступлением,
передал, по приказанию папа, четыре беленькие бумажки и сказал, что, тоже по приказанию папа, с нынешнего дня кучер Кузьма, пролетка и гнедой Красавчик в моем полном распоряжении.
Отдав это приказание и проводив в сени гостей, Морозов отправился через двор в домовую церковь;
перед ним шли знакомцы и держальники, а за ним многочисленные холопи. В доме остался лишь
дворецкий да сколько нужно было людей для прислуги опричникам.
Полог
перед дверью тихо распахнулся, и вошел
дворецкий, человек высокого роста, седой и плешивый, в черном фраке, белом галстуке и белом жилете.
Между тем в селе Плодомасовке,
перед вечером того самого дня, в который из Закромов выехала оборонительная миссия, с вышек господского дома праздными холопами, ключником и
дворецким на взгорье черных полей был усмотрен конный отряд их владыки.
На этот призыв, как сказочный лист
перед травою, предстал
перед Плодомасовым старый
дворецкий и, водя в ужасе вокруг глазами, произносил одно ни к чему, по-видимому, не идущее слово: «драгуны!»
Он только ждал нового кафтана, обещанного ему
дворецким, чтобы в приличном виде явиться
перед барыней, как вдруг этой самой барыне пришла в голову мысль выдать Татьяну за Капитона.
Возвратясь в свою комнату (она находилась во флигеле и была почти вся загромождена коваными сундуками), Гаврило сперва выслал вон свою жену, а потом подсел к окну и задумался. Неожиданное распоряжение барыни его, видимо, озадачило. Наконец он встал и велел кликнуть Капитона. Капитон явился… Но, прежде чем мы
передадим читателям их разговор, считаем нелишним рассказать в немногих словах, кто была эта Татьяна, на которой приходилось Капитону жениться, и почему повеление барыни смутило
дворецкого.
А старичок священник сробел, что ли, что дело плохо, — весь трясется
перед дворецким, и крестится, и кричит скоренько...
Подали кушанье, а вносили его седой как лунь
дворецкий Сидорушка, конторщик Пахом да горничная Варвары Петровны, все «праведные» корабля Луповицкого.
Перед тем как садиться, Егор Сергеич, перекрестясь обеими руками, с набожным видом прочел искаженную молитву...
Он прохаживается мелкими шажками
перед дверью из карельской березы с бронзовыми скобами. Не слышно его шагов. Больше тридцати лет носит он сапоги без каблуков, на башмачных подошвах. С тех пор как он пошел «по купечеству», жалованье его удвоилось. Сначала его взяли в
дворецкие, но он не поладил с барыней; Евлампий Григорьевич приставил его к себе камердинером.
Во второй сцене
перед дворцом Глостера новый слуга Лира, Кент, все не узнаваемый Лиром, без всякого повода начинает ругать Освальда (
дворецкого Гонерилы) и говорит ему: «Ты холоп, плут, лизоблюд, низкий, гордый, мелкий, нищий, треходежный, стофунтовый, гнилой, шерстяно-чулковой холоп, сын выродившейся суки» и т. п., и, обнажая меч, требует, чтобы Освальд дрался с ним, говоря, что он сделает из него a sop o’the moonshine [отбивную под лунной подливкой (англ.).], — слова, которых не могли объяснить никакие комментаторы.
Наконец явился
перед молодою госпожой своей старик
дворецкий и провозгласил, как герольд, что барон Адольф фон Траутфеттер приехал из армии и желает иметь честь ей представиться.
—
Дворецким служил при покойном князе, здесь поблизости именье у его сиятельства было, брату двоюродному он подарил
перед женитьбой, а его, Никиту, да жену его Ульяну сюда перевести приказал, в дворню нашу, значит, только тот сгрубил ему еще до перевода, и князь его на конюшне отодрал, он после этого и сгинул.
— Разумеется ничего, — рассеянно сказал граф. — Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать завтра… — И граф
передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Но еще он не кончил стихов, как громогласный
дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый Росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся
перед Багратионом.