Неточные совпадения
Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едва
дали ему понюхать монету рубль, как он сейчас же на все
согласился и начал выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы «Рогнеда».
Согласиться на развод,
дать ей свободу значило в его понятии отнять у себя последнюю привязку к жизни детей, которых он любил, а у нее — последнюю опору на пути добра и ввергнуть ее в погибель.
Доктор
согласился быть моим секундантом; я
дал ему несколько наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы дело обошлось как можно секретнее, потому что хотя я когда угодно готов подвергать себя смерти, но нимало не расположен испортить навсегда свою будущность в здешнем мире.
Всякое движение производила она со вкусом, даже любила стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, — и все
согласились, что она, точно,
дама приятная во всех отношениях.
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли быть ему в чести.
Оно б годилось в эпиграмме…)
Но обращаюсь к нашей
даме.
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б
согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
— А если пан хочет видеться, то завтра нужно рано, так чтобы еще и солнце не всходило. Часовые
соглашаются, и один левентарь [Левентарь — начальник охраны.] обещался. Только пусть им не будет на том свете счастья! Ой, вей мир! Что это за корыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я
дал каждому, а левентарю…
Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная, Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила, что Меннерс
соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась.
Зосимов тотчас же
согласился бросить пир и идти посмотреть на Раскольникова, но к
дамам пошел нехотя и с большою недоверчивостью, не доверяя пьяному Разумихину.
Бабушка на это
согласилась, но предупредила меня, что она не будет иметь возможности
дать мне какой бы то ни было совет или остановить меня от увлечения и ошибки, потому что тот, кто владеет беспереводным рублем, не может ни от кого ожидать советов, а должен руководиться своим умом.
— Это парень предусмотрительно сам выдумал, — обратился он к Самгину, спрятав глаза в морщинах улыбки. — А Миша — достоверно деловой! Мы, стало быть, жалобу «Красному Кресту» втяпали — заплатите нам деньги, восемь сотен с излишком. «Крест» требует: документы! Мы —
согласились, а Миша: нет, можно
дать только копии… Замечательно казенные хитрости понимает…
Ну-ко, расскажите, “как дошли вы до жизни такой?”» Оказалось: сын чиновника почты, служил письмоводителем в женской гимназии,
давал девицам нелегальную литературу, обнаружили, арестовали, пригрозили, предложили —
согласился.
— Колосс на глиняных ногах, — сообщила, как новость, Орехова, три
дамы единодушно
согласились с ней, а четвертая с явным страхом спросила...
С ним можно не
согласиться, но сбить его трудно. Свет, опыт, вся жизнь его не
дали ему никакого содержания, и оттого он боится серьезного, как огня. Но тот же опыт, жизнь всегда в куче людей, множество встреч и способность знакомиться со всеми образовывали ему какой-то очень приятный, мелкий умок, и не знающий его с первого раза даже положится на его совет, суждение, и потом уже, жестоко обманувшись, разглядит, что это за человек.
— Да, свое, — продолжал Райский, — и если вы не
согласитесь, я отдам все в чужие руки: это кончено,
даю вам слово…
Я, признаюсь, и
согласилась больше для того, чтоб он отстал, не мучил меня; думаю, после
дам ему нагоняй и назад возьму слово.
И я объяснил, что я передам документ лишь с тем, что она
даст слово немедленно примириться с Анной Андреевной и даже
согласиться на брак ее…
— Выходите… пожалуйста… пойдемте! — бормотал, совсем потерявшись, Ламберт, усиливаясь как-нибудь вывести Андреева из комнаты. Тот, пытливо обозрев Ламберта и догадавшись, что он уже теперь
даст денег,
согласился за ним последовать. Вероятно, он уже не раз подобным бесстыдным приемом выбивал из Ламберта деньги. Тришатов хотел было тоже побежать за ними, но посмотрел на меня и остался.
По приходе в Англию забылись и страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться, хотя адмирал, узнав о моей болезни,
соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой
дали, было тепло и ревматизмы неведомы.
— Позвольте, — не
давая себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, — я говорю не за себя и за своих детей. Состояние моих детей обеспечено, и я зарабатываю столько, что мы живем и полагаю, что и дети будут жить безбедно, и потому мой протест против ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов, а принципиально я не могу
согласиться с вами. И советовал бы вам больше подумать, почитать…
Обед был подан в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что
согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы попасть в тон этой
дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
— О, совершенно в природе! —
согласился дядюшка, поглаживая свое круглое и пухлое, как у танцовщицы, коленко. — Я знал одну очень почтенную
даму, которая…
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою речь, — что подсудимый, входя в залу, должен был смотреть на
дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне
соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь, не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть не налево на
дам, а, напротив, именно направо, ища глазами своего защитника, в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество со стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков
согласился лишь не сопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он
дал убить барина, не кричал, не сопротивлялся, — заранее выговорил себе у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы в падучей, «а ты там убивай себе как угодно, моя изба с краю».
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не
согласился изменить своей веры и принял муки,
дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
— Это мы втроем
дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и журналах о нем говорят, Фетюкович и
согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало. Я его вчера видел.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей,
дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание,
согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
Митю, конечно, остановили, но мнение молодого врача имело самое решающее действие как на суд, так и на публику, ибо, как оказалось потом, все с ним
согласились. Впрочем, доктор Герценштубе, спрошенный уже как свидетель, совершенно неожиданно вдруг послужил в пользу Мити. Как старожил города, издавна знающий семейство Карамазовых, он
дал несколько показаний, весьма интересных для «обвинения», и вдруг, как бы что-то сообразив, присовокупил...
Голубчики мои, —
дайте я вас так назову — голубчиками, потому что вы все очень похожи на них, на этих хорошеньких сизых птичек, теперь, в эту минуту, как я смотрю на ваши добрые, милые лица, — милые мои деточки, может быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что я говорю часто очень непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь
согласитесь с моими словами.
Он вас выслушивал, он
соглашался с вами совершенно, но все-таки не терял чувства собственного достоинства и как будто хотел вам
дать знать, что и он может, при случае, изъявить свое мнение.
— Она согласна; она уполномочила меня
согласиться за нее. Но теперь, когда мы решили, я должен сказать вам то, о чем напрасно было бы говорить прежде, чем сошлись мы. Эта девушка мне не родственница. Она дочь чиновника, у которого я
даю уроки. Кроме меня, она не имела человека, которому могла бы поручить хлопоты. Но я совершенно посторонний человек ей.
Рахель нашла, что за все, кроме хорошей шубы, которую она не советует продавать, потому что через три месяца все равно же понадобилось бы делать новую, — Вера Павловна
согласилась, — так за все остальное можно
дать 450 р., действительно, больше нельзя было и по внутреннему убеждению Мерцаловой; таким образом, часам к 10 торговая операция была кончена...
Отец любил Катю, не
давал ультравеликосветским гувернанткам слишком муштровать девушку: «это глупости», говорил он про всякие выправки талии, выправки манер и все тому подобное; а когда Кате было 15 лет, он даже
согласился с нею, что можно обойтись ей и без англичанки и без француженки.
Мне должно было стрелять первому, но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы
дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел: противник мой не
соглашался.
— Я
согласилась, я
дала клятву, — возразила она с твердостию, — князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно. Пустите нас.
Сначала губернатор мне
дал IV отделение, — тут откупные дела и всякие денежные. Я просил его переменить, он не хотел, говорил, что не имеет права переменить без воли другого советника. Я в присутствии губернатора спросил советника II отделения, он
согласился, и мы поменялись. Новое отделение было меньше заманчиво; там были паспорты, всякие циркуляры, дела о злоупотреблении помещичьей власти, о раскольниках, фальшивых монетчиках и людях, находящихся под полицейским надзором.
— Что ж,
дай руку! —
соглашается матушка.
— Ну, вот; скажу ей, что нашелся простофиля, который
согласился вырубить Красный-Рог, да еще деньги за это
дает, она даже рада будет. Только я, друг, этот лес дешево не продам!
Коляновская, в сущности, была женщина властная, но очень добрая и,
согласившись, наконец, уступить свою любимицу,
дала ей приданое и устроила на свой счет свадьбу.
Необходимо, чтобы этот супруг
согласился на расторжение брака и
дал развод, и тогда только осужденный может вступить в новый брак.
Она с ужасом говорит: «Что будет, если тятенька не
согласится?» — а он вместо ответа: «Как бог
даст!..» Ясно что они не в состоянии исполнить своих намерений, если встретят хоть малейшее препятствие.
Князь Щ., сидевший с Аделаидой, по ее просьбе, немедленно
согласился сопровождать
дам.
Но
согласись, милый друг,
согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не
дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Коля с радостию
согласился и
дал слово, что доставит, но стал немедленно приставать: «Что означает еж и подобный подарок?» Аглая отвечала ему, что не его дело.
Паншин принял меланхолический вид, выражался кратко, многозначительно и печально, — ни
дать ни взять невысказавшийся художник, — но, несмотря на просьбы Беленицыной, которая очень с ним кокетничала, не
соглашался спеть свой романс: Лаврецкий его стеснял.
Лиза утешала ее, отирала ее слезы, сама плакала, но осталась непреклонной. С отчаянья Марфа Тимофеевна попыталась пустить в ход угрозу: все сказать матери… но и это не помогло. Только вследствие усиленных просьб старушки Лиза
согласилась отложить исполнение своего намерения на полгода; зато Марфа Тимофеевна должна была
дать ей слово, что сама поможет ей и выхлопочет согласие Марьи Дмитриевны, если через шесть месяцев она не изменит своего решения.
— И то дура… — невольно
соглашалась Устинья Марковна, в которой шевельнулся инстинкт бабьего стяжательства. — Вот нам и делить нечего… Что отец
даст, тем и сыты.
— А ведь ты верно, — уныло
согласился Зыков. — Потащат наше золото старателишки. Это уж как пить
дадут. Ты их только помани… Теперь за ними не уследишь днем с огнем, а тогда и подавно! Только, я думаю, — прибавил он, — врешь ты все…
— И любезное дело, —
согласилась баушка, подмигивая Устинье Марковне. — Одной-то мне, пожалуй, и опасливо по нонешнему времю ездить, а сегодня еще воскресенье… Пируют у вас на Балчуговском, страсть пируют. Восетта еду я также на вершной, а навстречу мне ваши балчуговские парни идут. Совсем молодые, а пьяненькие… Увидали меня, озорники, и
давай галиться: «Тпру, баушка!..» Ну, я их нагайкой, а они меня обозвали что ни есть хуже, да еще с седла хотели стащить…
— Доброе дело, —
согласился о. Сергей. —
Дай бог счастливо устроиться на новом месте.
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица.
Соглашаюсь, и всегда буду с этим
соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она
дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.