Неточные совпадения
Вронский пошел за кондуктором в вагон и при входе в отделение
остановился, чтобы
дать дорогу выходившей
даме.
— C’est un homme qui n'a pas… [Это человек, у которого нет…] начал было камергер, но
остановился,
давая дорогу и кланяясь проходившей особе Царской фамилии.
Сергей Иванович вложил руку в ящик, положил куда-то свой шар и,
дав место Левину,
остановился тут же.
— Да, они отвлекают к себе все соки и
дают ложный блеск, — пробормотал он,
остановившись писать, и чувствуя, что она глядит на него и улыбается, оглянулся.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он
остановился. Он сказал, что приведет жену, но теперь,
дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к больному. «За что ей мучаться, как я?» подумал он.
Когда уже половина детей были одеты, к купальне подошли и робко
остановились нарядные бабы, ходившие за сныткой и молочником. Матрена Филимоновна кликнула одну, чтобы
дать ей высушить уроненную в воду простыню и рубашку, и Дарья Александровна разговорилась с бабами. Бабы, сначала смеявшиеся в руку и не понимавшие вопроса, скоро осмелились и разговорились, тотчас же подкупив Дарью Александровну искренним любованьем детьми, которое они выказывали.
—
Дайте мне чашку чая, — сказала она,
останавливаясь за ее стулом.
— Ваше благородие, — сказал наконец один, — ведь мы нынче до Коби не доедем; не прикажете ли, покамест можно, своротить налево? Вон там что-то на косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие
останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если
дадите на водку, — прибавил он, указывая на осетина.
Казбич
остановился в самом деле и стал вслушиваться: верно, думал, что с ним заводят переговоры, — как не так!.. Мой гренадер приложился… бац!.. мимо, — только что порох на полке вспыхнул; Казбич толкнул лошадь, и она
дала скачок в сторону. Он привстал на стременах, крикнул что-то по-своему, пригрозил нагайкой — и был таков.
Спустясь в один из таких оврагов, называемых на здешнем наречии балками, я
остановился, чтоб напоить лошадь; в это время показалась на дороге шумная и блестящая кавалькада:
дамы в черных и голубых амазонках, кавалеры в костюмах, составляющих смесь черкесского с нижегородским; впереди ехал Грушницкий с княжною Мери.
Но тут он
остановился, не зная, какое имя
дать этому действию — правое ли оно или неправое.
Как плавающий в небе ястреб,
давши много кругов сильными крылами, вдруг
останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку.
Андрий должен был часто
останавливаться, чтобы
дать отдохнуть своей спутнице, которой усталость возобновлялась беспрестанно.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и
остановился по самой середине зари. Из этой
дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что,
давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не
останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь.
«Стой! стой!» — раздался голос, слишком мне знакомый, — и я увидел Савельича, бежавшего нам навстречу. Пугачев велел
остановиться. «Батюшка, Петр Андреич! — кричал дядька. — Не покинь меня на старости лет посреди этих мошен…» — «А, старый хрыч! — сказал ему Пугачев. — Опять бог
дал свидеться. Ну, садись на облучок».
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы
остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо».
— Вот, если б вся жизнь
остановилась, как эта река, чтоб
дать людям время спокойно и глубоко подумать о себе, — невнятно, в муфту, сказала она.
Размахивая палкой, делая
даме в углу приветственные жесты рукою в желтой перчатке, Корвин важно шел в угол, встречу улыбке
дамы, но, заметив фельетониста,
остановился, нахмурил брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки глаз налились кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист ждет того же.
Самгин на какие-то секунды
остановился и этим
дал возможность Таисье заметить его, — она кивнула головой.
Штольц вошел в магазин и стал что-то торговать. Одна из
дам обернулась к свету, и он узнал Ольгу Ильинскую — и не узнал! Хотел броситься к ней и
остановился, стал пристально вглядываться.
— Ну,
давай как есть. Мои чемодан внеси в гостиную; я у вас
остановлюсь. Я сейчас оденусь, и ты будь готов, Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два, три, и…
Вдруг глаза его
остановились на чем-то неподвижно, с изумлением, но потом опять приняли обыкновенное выражение. Две
дамы свернули с бульвара и вошли в магазин.
Даже пробовал заговорить с бабушкой, да она не сможет никак докончить разговора:
остановится на полуслове, упрет кулаком в стену, согнется и
давай кашлять, точно трудную работу какую-нибудь исправляет, потом охнет — тем весь разговор и кончится.
«Как это они живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой реки вперед, к устью, чтоб
остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог
даст!» — говорит бабушка.
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла, вон они, на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать, увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все места, где находила сходство… как ты и я… любили… Ох, устала, не могу говорить… — Она
остановилась, смочила языком горячие губы. —
Дай мне пить, вон там, на столе!
У него дрожали губы и язык нередко отказывался говорить. Он
останавливался,
давая себе отдых, потом собирался с силами и продолжал.
На этом бы и
остановиться ему, отвернуться от Малиновки навсегда или хоть надолго, и не оглядываться — и все потонуло бы в пространстве, даже не такой
дали, какую предполагал Райский между Верой и собой, а двух-трехсот верст, и во времени — не годов, а пяти-шести недель, и осталось бы разве смутное воспоминание от этой трескотни, как от кошмара.
«Еще два-три вечера, — думал он, — еще приподнимет он ей уголок завесы, она взглянет в лучистую
даль и вдруг поймет жизнь и счастье. Потом дальше, когда-нибудь, взгляд ее
остановится на ком-то в изумлении, потом опустится, взглянет широко опять и онемеет — и она мгновенно преобразится».
Он взглянул на
дам и конфузливо
остановился.
Она всматривалась в
даль, указывала Райскому какое-нибудь плывущее судно, иногда шла неровными, слабыми шагами,
останавливалась, переводя дух и отряхивая пряди волос от лица.
Он
остановился, подумал, подумал — и зачеркнул последние две строки. «Кажется, я грубости начал говорить! — шептал он. — А Тит Никоныч учит делать
дамам только одни „приятности“». После посвящения он крупными буквами написал...
Он не толкнет вас, а предупредит мерным своим криком, и если вы не слышите или не хотите
дать ему дороги, он
остановится и уступит ее вам.
У одного переулка наш вожатый
остановился,
дав догнать себя, и пошел между двумя заборами, из-за которых выглядывали жарившиеся на солнце бананы.
Ведь все эти люда — и Масленников, и смотритель, и конвойный, — все они, если бы не были губернаторами, смотрителями, офицерами, двадцать раз подумали бы о том, можно ли отправлять людей в такую жару и такой кучей, двадцать раз дорогой
остановились бы и, увидав, что человек слабеет, задыхается, вывели бы его из толпы, свели бы его в тень,
дали бы воды,
дали бы отдохнуть и, когда случилось несчастье, выказали бы сострадание.
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, — сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей сел на козлы и
дал знак кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы,
остановились, перебирая тонкими ногами.
Подъем на перевал со стороны моря довольно крутой. В этих местах гребень Сихотэ-Алиня голый. Не без труда взобрались мы на Хребет. Я хотел
остановиться здесь и осмотреться, но за туманом ничего не было видно.
Дав отдохнуть мулам, мы тронулись дальше. Редкий замшистый хвойный лес, заросли багульника и густой ковер мхов покрывают западные склоны Сихотэ-Алиня.
Я
остановился.
Дай, думаю, посмотрю лошадей известного степного заводчика г-на Чернобая.
В отдаленье темнеют леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются, поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат на глыбочках; грачи на дороге
останавливаются, глядят на вас, приникают к земле,
дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают в сторону; на горе, за оврагом, мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой, бежит на неверных ножках вслед за матерью: слышится его тонкое ржанье.
— С прохожим мещанином сбежала, — произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке. — На,
дай ему, — проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. — Вот и его бросила, — продолжал он вполголоса, указывая на ребенка. Он подошел к двери,
остановился и обернулся.
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но как-то вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял у дверей и то и дело сторожился и оглядывался,
давая дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую бабу. Вдруг застучала телега и
остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го полка,
остановился у них в трактире, что много других господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского
дают на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
Да тем-то и плохо, что я, опять-таки скажу, не оригинальный человек, на серединке
остановился: природе следовало бы гораздо больше самолюбия мне отпустить либо вовсе его не
дать.
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и
останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная
дама, и мужчина с
дамой, и входят они к ней в комнату, и
дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и
дама эта — Верочка.
Много глаз смотрели, как дивный феномен
остановился у запертых ворот одноэтажного деревянного домика в 7 окон, как из удивительной кареты явился новый, еще удивительнейший феномен, великолепная
дама с блестящим офицером, важное достоинство которого не подлежало сомнению.
Бакай, подпоясанный полотенцем, уже прокричал «трогай!» — как какой-то человек, скакавший верхом,
дал знак, чтоб мы
остановились, и форейтор Сенатора, в пыли и поту, соскочил с лошади и подал моему отцу пакет.
«…Мои желания
остановились. Мне было довольно, — я жил в настоящем, ничего не ждал от завтрашнего дня, беззаботно верил, что он и не возьмет ничего. Личная жизнь не могла больше
дать, это был предел; всякое изменение должно было с какой-нибудь стороны уменьшить его.
Я раза два
останавливался, чтоб отдохнуть и
дать улечься мыслям и чувствам, и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным автором… я боялся, не сошел ли я с ума. Потом я перечитывал «Письмо» Витбергу, потом Скворцову, молодому учителю вятской гимназии, потом опять себе.
Прежде при приказах общественного призрения были воспитательные домы, ничего не стоившие казне. Но прусское целомудрие Николая их уничтожило, как вредные для нравственности. Тюфяев
дал вперед своих денег и спросил министра. Министры никогда и ни за чем не
останавливаются, велели отдать малюток, впредь до распоряжения, на попечение стариков и старух, призираемых в богадельне.
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом
остановишься, спросишь, нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и на дорогу хлебца
дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и на охоту схожу, дичинки добуду.