Неточные совпадения
Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы
звезд чудными узорами сплетались на
далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами.
Грэй, подняв голову, прищурился на золотой уголь
звезды; мгновенно через умопомрачительность миль проникла в его зрачки огненная игла
далекой планеты.
Как бессильный старец, держал он в холодных объятиях своих
далекое, темное небо, обсыпая ледяными поцелуями огненные
звезды, которые тускло реяли среди теплого ночного воздуха, как бы предчувствуя скорое появление блистательного царя ночи.
А у нас на Москве горше прежнего; старец некий из
далеких стран сюда приходил и сказывал: видели в египетской стране
звезду необычную — красна яко кровь и хвост велик.
Чем
дальше уходили мы от дома, тем глуше и мертвее становилось вокруг. Ночное небо, бездонно углубленное тьмой, словно навсегда спрятало месяц и
звезды. Выкатилась откуда-то собака, остановилась против нас и зарычала, во тьме блестят ее глаза; я трусливо прижался к бабушке.
Здесь было довольно тихо. Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись
звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми лучами…
Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
И
дальше тысячи огней, как
звезды, висели над водой, уходя вдаль, туда, где новые огни горели в Нью-Джерси.
Были страшны и луна, и тюрьма, и гвозди на заборе, и
далекий пламень в костопальном заводе. Сзади послышался вздох. Андрей Ефимыч оглянулся и увидел человека с блестящими
звездами и с орденами на груди, который улыбался и лукаво подмигивал глазом. И это показалось страшным.
Он свободно и легко летит всё
дальше и
дальше, и видит внизу золотые города, облитые ярким сияньем, и синее небо с частыми
звездами, и синее море с белыми парусами — и ему сладко и весело лететь всё
дальше и
дальше…
Далекий горный берег был ласково окутан синеватой дымкой мглы, там блестели, как большие
звезды, кресты церквей.
Я бы изобразил, как спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные
звезды; как видимая тишина оглашается близким и
далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со всех углов заводят свои трескучие песни.
У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание
звезд, и
далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе…
Кончится беседа, — я иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого окна, глядя на уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание. Ночная мгла пронизана блеском
звезд, тем более близких земле, чем
дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии пространства, и я вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Рядом была учебная;
дальше спальня, окна которой всегда были закрыты занавесами, приподнимавшимися там только, где вертелась вентиляционная
звезда, очищавшая воздух.
Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро на пространстве двух квадратных сажен, мое место было с краю. Я долго лежал, смотря на
звезды, на костры
далеких войск, слушая смутный и негромкий шум большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
Мне думалось: «Когда мы пойдем
дальше, за Дунай, за Балканы, в Константинополь, увижу ли я тогда еще новые
звезды?
Майская чудная ночь смотрела в окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих
звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась
далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам чудовище, — все эти неясные отрывистые звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и ползли в нашу комнату вместе с холодной струей ночного воздуха, веявшего на нас со стороны пруда.
…Все труднее становилось с этими как будто несложными, а на самом деле странно и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий сон и бред, а то, о чем говорили книги, горело все ярче, красивей и отходило все
дальше,
дальше, как зимние
звезды.
Англичанин все это выслушал и выгнал Севастьяна, как и нас, и нет от него никакого
дальше решения, и сидим мы, милостивые государи, над рекою, яко враны на нырище, и не знаем, вполне ли отчаиваться или еще чего ожидать, но идти к англичанину уже не смеем, а к тому же и погода стала опять единохарактерна нам: спустилась ужасная оттепель, и засеял дождь, небо среди дня все яко дым коптильный, а ночи темнеющие, даже Еспер-звезда, которая в декабре с тверди небесной не сходит, и та скрылась и ни разу не выглянет…
До
звезд возвысил… —
Дальше — больше…
Несколько
звезд смотрело из
далекого чистого неба, одна из них была ярче всех и горела красноватым сиянием…
Я молчал. Над горами слегка светлело, луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом ночное небо… Мерцали
звезды, тихо веял ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он говорит о вере
далекой страны или об ее тюрьмах, составляет лишь часть этой тихой ночи, как шорох деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
Вверху, между зубчатыми ветками, извивался прихотливым путем просвет
далекого темно-синего неба с большими дрожащими
звездами.
Слобода скрылась совсем, и только
далекий город мерцал и повторялся в реке огоньками, такими живыми и теплыми, так не похожими на безжизненное сияние
звезд.
Вечер отгорел и погас, как погасает в небе каждый вечер. Дыхание темно-синего холода простерлось над землей, и
далекие, вечные
звезды начали свой медленный хоровод. Девы приготовили все, что надо было для брачного пира, и сели за стол. Одно место среди них было пусто, — то было место для Жениха, которого ждали, но которого еще не было здесь.
Дальше за кустами на фоне темного неба, усеянного миллионами
звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями: тополь, клен, осокорь, липа, все они стали теперь похожи друг на друга, все приняли однотонную, не то черную, не то буро-зеленую окраску.
Было такое впечатление, будто я нахожусь в центре мироздания, будто солнце удалилось на бесконечно
далекое расстояние и затерялось среди бесчисленного множества
звезд.
Маленький отряд прошел
дальше. Игорь взглянул на небо. Оно казалось сейчас куском черного бархата, раскинутого над землей. Ни месяца, ни
звезд не было видно. Чем-то траурно-мрачным и безнадежно-угрюмым веяло от этих
далеких мглистых высот.
Он то прислушивался к храпу Танасио, разбитого усталостью до полусмерти, и потому умудрившегося уснуть сразу, как только прекратилась неприятельская пальба; то, приподняв голову с подушки, всматривался в
далекое бархатное небо, испещренное миллионом
звезд, глядевшее в узкий просвет палатки.
На дворе при фонарях выносили и укладывали в повозки раненых солдат. Было морозно, мерцали
звезды, на юге гремели орудия и вспыхивали бесшумные отсветы. Ползал по небу широкий луч прожектора. Справа колебалось
далекое, огромное зарево.
— Да, теперь ты у меня остался один, один на всем белом свете; теперь он почернел для меня: «Отсветила
звезда моя, отсветила приглядная, покрылась саваном, небо туманное»… Как это дальше-то поется эта песня, которую сложил Владимир-утопленник?
— Да, теперь ты у меня остался один, один на всем белом свете; теперь он почернел для меня. «Отсветила
звезда моя, отсветила приглядная, покрылося саваном небо туманное». Как бишь дальше-то поется эта песня, которую сложил Владимир-утопленник?
Передо мною открывалась целая необъятность из снега и темного, как густая накипь, неба, на котором из
далекой непроглядной тьмы зарделись красноватые, безлучные
звезды; а пока я окинул все это взглядом, внизу, почти у самого корня моего дерева, произошла какая-то свалка: рванье, стон, опять потасовка, и опять стон, и вот опять во тьме мелькнули вроссыпь стрелы, и сразу все стихло, как будто ничего и не бывало.
От канделябров и ламп, горевших на столе,
далекое бесконечное пространство вверху казалось черною бездной, в которой
звезды висели как огненные шары.
И
дальше показалось ему, что он вовсе и не человек, а сгусток яростного огня, несущийся в пространстве: отлетают назад искры и пламя, и светится по небу горящий след
звезды, вуаль голубая.