Неточные совпадения
— А что ты
дашь? —
«
Дам хлебушка
По полупуду в день,
Дам водки по ведерочку,
Поутру
дам огурчиков,
А в полдень квасу кислого,
А вечером
чайку...
Дала еще целковенький.
— Пойдем в мою каморочку,
Попьешь пока
чайку...
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную
даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской
чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
—
Дай бог, чтобы прошло. Я-то смазывала свиным салом и скипидаром тоже смачивала. А с чем прихлебнете
чайку? Во фляжке фруктовая.
Вожеватов (Гавриле). Гаврило, дай-ка нам
чайку моего, понимаешь?.. Моего!
— Ехал мимо, — скажет, — думаю,
дай заеду на кума посмотреть. Здорово, куманек! Чайку-то
дашь, что ли?
Довольно часто по вечерам матушку приглашали богатые крестьяне
чайку испить, заедочков покушать. В этих случаях я был ее неизменным спутником. Матушка, так сказать, по природе льнула к капиталу и потому была очень ласкова с заболотскими богатеями. Некоторым она даже
давала деньги для оборотов, конечно, за высокие проценты. С течением времени, когда она окончательно оперилась, это составило тоже значительную статью дохода.
Ну вот, я и удумал, да так уж и начал делать:
дам приказчику три копейки и скажу: «Вот тебе три копейки, добавь свои две, пойди в трактир, закажи
чайку и пей в свое удовольствие, сколько хочешь».
Здесь-то, за
чайком, издатели и
давали заказы «писателям».
На этом месте разговор по необходимости должен был прерваться, потому что мои путники въехали в город и были прямо подвезены к почтовой станции, где Аггей Никитич думал было угостить Мартына Степаныча
чайком, ужином, чтобы с ним еще побеседовать; но Пилецкий решительно воспротивился тому и, объяснив снова, что он спешит в Петербург для успокоения Егора Егорыча, просил об одном, чтобы ему
дали скорее лошадей, которые вслед за громогласным приказанием Аггея Никитича: «Лошадей, тройку!» — мгновенно же были заложены, и Мартын Степаныч отправился в свой неблизкий вояж, а Аггей Никитич, забыв о существовании всевозможных контор и о том, что их следует ревизовать, прилег на постель, дабы сообразить все слышанное им от Пилецкого; но это ему не удалось, потому что дверь почтовой станции осторожно отворилась, и пред очи своего начальника предстал уездный почтмейстер в мундире и с лицом крайне оробелым.
— Мы все здесь — странники; я так на себя и смотрю! Вот
чайку попить, закусить что-нибудь легонькое… это нам дозволено! Потому Бог нам тело и прочие части
дал… Этого и правительство нам не воспрещает: кушать кушайте, а язык за зубами держите!
— Тебе не сидится, а я лошадок не
дам! — шутил Иудушка, — не
дам лошадок, и сиди у меня в плену! Вот неделя пройдет — ни слова не скажу! Отстоим обеденку, поедим на дорожку,
чайку попьем, побеседуем… Наглядимся друг на друга — и с Богом! Да вот что! не съездить ли тебе опять на могилку в Воплино? Все бы с бабушкой простилась — может, покойница и благой бы совет тебе подала!
— Что же смотреть! доктор я, что ли? совет, что ли,
дать могу? Да и не знаю я, никаких я ваших дел не знаю! Знаю, что в доме больная есть, а чем больна и отчего больна — об этом и узнавать, признаться, не любопытствовал! Вот за батюшкой послать, коли больная трудна — это я присоветовать могу! Пошлете за батюшкой, вместе помолитесь, лампадочки у образов засветите… а после мы с батюшкой
чайку попьем!
Пароход опустел. Две
чайки снялись с мачт и, качаясь в воздухе, понеслись по ветру в широкую туманную
даль…
Чайки нагнали пароход, одна из них, сильно взмахивая кривыми крыльями, повисла над бортом, и молодая
дама стала бросать ей бисквиты. Птицы, ловя куски, падали за борт и снова, жадно вскрикивая, поднимались в голубую пустоту над морем. Итальянцам принесли кофе, они тоже начали кормить птиц, бросая бисквиты вверх, —
дама строго сдвинула брови и сказала...
— А к
чайку ромку. Еще осталось малость, никому не
даю, на случай простуды берегу!
У меня пена у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку,
дайте мне
чайку с сахарцем, я, пожалуй, и успокоюсь.
Что же? После меня он к Кузьме, и
давай упрашивать его, чтобы также выкушал
чайку.
Мигачева. После трудов-то хотите
чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду свою
дам, и столик. Елеся, Елеся!
Облака,
чайки с белыми крыльями, легкий катер с сильно наклонившимся парусом, тяжелая чухонская лайба, со скрипом и стоном режущая волну, и дымок парохода там, далеко из-за Толбухина маяка, уходящего в синюю западную
даль… в Европу!..
Вот хотя бы и про себя — не могу перед вами скрыть: бедность, дяденька, совсем меня погубила — Алексей Яковлич ничего не
дает мне на семейство:
чайку, дяденька, по три месяца в глаза не видим, только в гостях где-нибудь и полакомимся, а дома, не поверите, все сидим на простых щах…
— С хлебов с легких. Потому встанет барин, наденет халат,
чайку попьет и
давай по комнате ходить. Ходит, а грех-то вокруг. Видал я тоже, знаю. В полку было у нас, в Тенгинском, — на Кавказе служил тогда, — барин был, поручик князь Вихляев; в денщики меня к нему отдали…
— Батя, погоди спать…
Давай,
чайку попьем. Ух, умаял же меня сегодня Иван Павлыч! Прямо без ног меня сделал… За каждым соусом меня раз по пяти гонял. А я унесу соус-то, постою с ним за дверью и назад «Ну вот теперь хорошо», хвалит Иван Павлыч. Ха-ха… Страшный привередник.
Она промолчала. Голубые глаза Якова улыбались, блуждая в
дали моря. Долго все трое задумчиво смотрели туда, где гасли последние минуты дня. Пред ними тлели уголья костра. Сзади ночь развертывала по небу свои тени. Желтый песок темнел,
чайки исчезли, — всё вокруг становилось тихим, мечтательно-ласковым… И даже неугомонные волны, взбегая на песок косы, звучали не так весело и шумно, как днем.
Солнце, смеясь, смотрело на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками,
чайки, встревоженные этой возней людей, с пронзительными криками носились над их головами, исчезавшими под набегом волн из
дали моря…
Мы, провожая его глазами, желали ему удачи. И хотя все это происходило в канцелярии, где торжественных минут сердечного восхищения по штатам не полагается, но тут оно было. Мы чувствовали, как сердца наши в нас горели, при мысли, что целые двадцать пять тысяч семейств наших военных трудников разведут себе по домам и на полянках свои самовары и станут попаривать своим
чайком свои косточки, под своею же кровлею, которую
дало им за их кровную службу отечество.
Платонов. На
чаек? Не нужно… Впрочем, что я говорю? Хорошо, мой милый! На
чаек я тебе не
дам, а я тебе лучше
чайку дам… И мне выгоднее, да и для тебя трезвее… (Вынимает из шкафа чайницу.) Подойди сюда… Чай хороший, крепкий… Хоть не сорокаградусный, но крепкий… Во что же тебе
дать?
— Великий благодетель нам Петр Спиридоныч,
дай ему, Господи, доброго здравия и души спасения, — молвила мать Назарета. — День и ночь за него Бога молим. Им только и живем и дышим — много милостей от него видим… А что, девицы, не пора ль нам и ко дворам?.. Покуда матушка Манефа не встала, я бы вот
чайком Василья-то Борисыча напоила… Пойдем-ка, умницы, солнышко-то стало низенько…
— Бог простит, Бог благословит, — сказала Манефа, провожая его. —
Дай Бог счастливо ночь ночевать. Утре, как встанешь, пожалуй ко мне в келью,
чайку вместе изопьем да еще потолкуем про это дело… Дело не малое!.. Не малое дело!..
Могила была, наконец, зарыта. Двое могильщиков, сняв шапки и медля уходить, стояли в ожидании «чайка-с». Лубянский
дал сколько-то мелочи, и они удалились с бесконечно-светлыми лицами, что, по-видимому, так противоречило их мрачной профессии.
— Баре придут, медку принесут,
чайком попоят, молочка
дадут…
— Отчего же, когда батюшка был, он меня поблагословил и попить мне
чайку дал с своего блюдца, а тебе нет?
Приду я сейчас к себе домой утомленный, замученный… меня встретит любящая жена, попоит
чайком,
даст поесть и, в благодарность за мой труд, за любовь, взглянет на меня своими черненькими глазенками так ласково и приветливо, что забуду я, братец ты мой, и усталость, и кражу со взломом, и судебную палату, и кассационный департамент…
— Пойду к Параше…
Даст она мне
чайку, подлецу проклятому?.. Параша, ангел мой!.. Касатка!..
— Так что ж из этого! Ваня, я тебя не узнаю… Ты точно классная
дама какая-то… Право! А если б кто из твоих товарищей пригласил нас к себе
чайку напиться — разве бы ты стал разбирать: женат он или нет?