Неточные совпадения
Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
Вы,
школы Левшина птенцы,
Вы, деревенские Приамы,
И вы, чувствительные
дамы,
Весна
в деревню вас зовет,
Пора тепла, цветов, работ,
Пора гуляний вдохновенных
И соблазнительных ночей.
В поля, друзья! скорей, скорей,
В каретах, тяжко нагруженных,
На долгих иль на почтовых
Тянитесь из застав градских.
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно
дать голос
в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей
школы.
Самгин наблюдал шумную возню людей и думал, что для них существуют
школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло.
В конце концов, ведь и войны имеют целью
дать этим людям землю и работу.
— Вера, — чаю, пожалуйста!
В половине восьмого заседание. Субсидию тебе на
школу город решил
дать, слышишь?
— Вот какая новость: я поступаю на хорошее место,
в монастырь,
в школу, буду там девочек шитью учить. И квартиру мне там
дадут, при
школе. Значит — прощай! Мужчинам туда нельзя ходить.
Этот долг можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, Боже мой, как все может переменить вид
в одну минуту! А там,
в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк; да, наконец, Штольцу напишет: тот
даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и
школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! Вот оно, счастье!.. Как это все ему
в голову не пришло!
Это вглядыванье, вдумыванье
в чужую жизнь,
в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно,
дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни
в книгах, ни
в каких
школах не отыщешь.
Неокантианство
школы Виндельбанда, Риккерта и Ласка считает истину ценностью, но
дает этому ложное истолкование
в духе не творческого нормативизма.
— К воскресным
школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам
дам за то кафедру судебной медицины
в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Почти все наши старшие офицеры женаты; стало быть, если б даже не было помещиц (а их, по слухам, достаточно, и притом большая часть принадлежит к числу таких, которым, как у нас
в школе говаривали, ничто человеческое не чуждо), то можно будет ограничиться и своими
дамами.
Строго проведенная покровительственная система является
в промышленной жизни страны тем же, чем служит
школа для каждого человека
в отдельности: пока человек не окреп и учится, ясное дело, что он еще не может конкурировать со взрослыми людьми; но
дайте ему возможность вырасти и выучиться, тогда он смело выступит конкурентом на всемирный рынок труда.
Шаг этот был важен для Люберцева
в том отношении, что открывал ему настежь двери
в будущее. Ему
дали место помощника столоначальника. Это было первое звено той цепи, которую ему предстояло пройти. Сравнительно новое его положение досталось ему довольно легко. Прошло лишь семь-восемь месяцев по выходе из
школы, и он, двадцатилетний юноша, уже находился
в служебном круговороте,
в качестве рычага государственной машины. Рычага маленького, почти незаметного, а все-таки…
— Превосходные! — продолжал поручик, обращаясь уже более к
дамам. — Мебель обита пунцовым бархатом, с черными цветами — вещь, кажется, очень обыкновенная, но
в работе это дивно как хорошо! Потом эти канделябры, люстры и, наконец, огромнейшие картины фламандской
школы! Я посмотрел на некоторые, и, конечно, судить трудно, но, должно быть, оригиналы — чудо, что такое!
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически с новой
школой французской литературы. Он
давал ей наделавшие
в свое время большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «Семь смертных грехов» (Эжена Сю), «Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и целую фалангу книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
Движимый горем и раскаянием
в своем невольном преступлении, Н.И. Пастухов
дал несколько тысяч семье Васи, поставил над его могилой мраморный памятник и внес
в земскую управу сумму на учреждение
в ближайшем селе
школы в память убитого.
Он мстил мысленно своим бывшим сослуживцам по департаменту, которые опередили его по службе и растравили его самолюбие настолько, что заставили отказаться от служебной карьеры; мстил однокашникам по
школе, которые некогда пользовались своею физической силой, чтоб дразнить и притеснять его; мстил соседям по имению, которые
давали отпор его притязаниям и отстаивали свои права; мстил слугам, которые когда-нибудь сказали ему грубое слово или просто не оказали достаточной почтительности; мстил маменьке Арине Петровне за то, что она просадила много денег на устройство Погорелки, денег, которые, «по всем правам», следовали ему; мстил братцу Степке-балбесу за то, что он прозвал его Иудушкой; мстил тетеньке Варваре Михайловне за то, что она,
в то время когда уж никто этого не ждал, вдруг народила детей «с бору да с сосенки», вследствие чего сельцо Горюшкино навсегда ускользнуло из головлевского рода.
Такие же люди, только добрее. Такие же мужики,
в таких же свитках, только мужики похожи на старых лозищан, еще не забывших о своих старых правах, а свитки тоньше и чище, только дети здоровее и все обучены
в школе, только земли больше, и земля родит не по-вашему, только лошади крепче и сытее, только плуги берут шире и глубже, только коровы
дают по ведру на удой…
Около странного человека стали собираться кучки любопытных, сначала мальчики и подростки, шедшие
в школы, потом приказчики, потом дэбльтоунские
дамы, возвращавшиеся из лавок и с базаров, — одним словом, весь Дэбльтоун, постепенно просыпавшийся и принимавшийся за свои обыденные дела, перебывал на площадке городского сквера, у железнодорожной станции, стараясь, конечно, проникнуть
в намерения незнакомца…
Нет-с, я старовер, и я сознательно старовер, потому что я знал лучшее время, когда все это только разворачивалось и распочиналось; то было благородное время, когда
в Петербурге
школа устраивалась возле
школы, и молодежь, и наши
дамы, и я, и моя жена, и ее сестра… я был начальником отделения, а она была дочь директора… но мы все, все были вместе: ни чинов, ни споров, ни попреков русским или польским происхождением и симпатиями, а все заодно, и… вдруг из Москвы пускают интригу, развивают ее, находят
в Петербурге пособников, и вот
в позапрошлом году, когда меня послали сюда, на эту должность, я уже ничего не мог сгруппировать
в Петербурге.
Гурмыжская. Вы не судите по наружности. Он, бедный, слаб здоровьем, и, представьте себе, какое несчастие! Он поэтому отстал от своих товарищей, так что все еще был
в гимназии и, кажется, даже еще
в средних классах. У него уж и усики, и мысли совсем другие, и
дамы стали им интересоваться; а он должен с мальчиками, шалунами, ходить
в школу. Это унижало его, он скучал, удалялся от людей, бродил один по глухим улицам.
— Максим Николаич, барин из-под Славяносербска,
в прошлом годе тоже повез своего парнишку
в учение. Не знаю, как он там
в рассуждении наук, а парнишка ничего, хороший…
Дай бог здоровья, славные господа. Да, тоже вот повез
в ученье…
В Славяносербском нету такого заведения, чтоб, стало быть, до науки доводить. Нету… А город ничего, хороший…
Школа обыкновенная, для простого звания есть, а чтоб насчет большого ученья, таких нету…. Нету, это верно. Тебя как звать?
Я делаю общие распоряжения,
даю общие, справедливые пособия, завожу фермы, сберегательные кассы, мастерские; а она, с своей хорошенькой головкой,
в простом белом платье, поднимая его над стройной ножкой, идет по грязи
в крестьянскую
школу,
в лазарет, к несчастному мужику, по справедливости, не заслуживающему помощи, и везде утешает, помогает…
Князь, после весьма короткого разговора с Еленою,
в котором она выразила ему желание трудиться, бросился к одной из кузин своих, Анне Юрьевне, и так пристал к ней, что та на другой же почти день
дала Елене место учительницы
в школе, которую Анна Юрьевна на свой счет устроила и была над ней попечительницей.
Настоящее пришло к ним внезапно; они отмахивались от него, — сколько могли, и ежели не
в силах были вполне отмахаться, то потому только, что история не
дала им устойчивости, а
школа приготовила не к серьезному воззрению на жизнь, а к дешевому пользованию ею.
Вернувшись
в Елизаветград, я на вечере у полковника Мельцера узнал, что Романовы
дали слово Соловьеву отдать за него дочь ‹…›…никакая
школа жизни не может сравниться с военного службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка
в сношениях с равными и привычку к мгновенному достижению цели кратчайшим путем.
Щепкин
дал в свой бенефис (4 февраля) очень большую комедию
в прозе (подражание английской комедии «The way to keep him») под названием «
Школа супругов», переведенную с французского Кокошкиным.
Торжество мое было совершенное. После этого достопримечательного дня мне стало легче.
В школе — знал ли я, не знал урока — пан Кнышевский не взыскивал, а по окончании учения брал меня с собою и водил
в дом богатейших казаков, где мы пели разные псалмы и канты. Ему
давали деньги, а меня кормили сотами, огурцами, молочною кашею или чем другим, по усердию.
Если сии стррки дойдут до могущих еще быть
в живых современников моих, то, во-первых, они не
дадут мне солгать, что
в век нашей златой старовины все так бывало и с ними, и с нами, и со всеми, начиная от «воспитания», то есть вскормления (теперь под словом, «воспитание» разумеется другое, совсем противное), чрез все учение у панов Кнышевских, приключения
в школе, субботки, Фтеодосия, так и у доминов Галушкинских, даже до хождения на вечерницы; везде, взявши от семейства самого наиясновельможного пана гетьмана до последнего подпрапорного (не
в батеньке речь), везде все так было, конечно, с изменениями, но не с разительными.
Брат Петрусь
дал волю геройскому своему духу: завел кулачные бои, для примера сам участвовал, показывал правила, занятые им на кулачных боях
в городе во время учения
в школах, ободрял храбрейших.
Еще
в отчете министра просвещения за 1856 год мы читали, что так как «лица среднего состояния, особенно
в губернских и уездных городах, лишены возможности
дать дочерям своим даже скромное образование», то министерство и составило «предположение об открытии
школ для девиц
в губернских и уездных городах и
в больших селениях».
Он уничтожил патриаршество, как помеху своему произволу, и учредил синод; он оставил без внимания духовное образование и начал заводить светские
школы; он обратил особенные заботы свои на материальные улучшения
в стране и
дал возможность водвориться безнравственности
в высшем обществе, с которого он начал свою реформу.
5) Основатель разумной системы деятельно помогал Беллю и Ланкастеру
в утверждении их планов воспитания. Он
дал первому
в несколько раз более тысячи фунтов стерлингов. «Национальному комитету» доктора Белля он
дал 500 фунтов и предлагал подписать 1000, если эти народные
школы будут открыты для всех детей, без различия сословий и религий. О предложении этом спорили
в комитете два дня, и оно было отвергнуто весьма ничтожным большинством голосов. (См. протоколы комитета.)
Да,
в то время
Стекалось
в Киев много женихов.
Другая Ярославна за Индрика
Французского пошла, а третья дочь —
За короля венгерского Андрея.
Всем трем отец
дал волю выбирать.
Тогда у нас свободней, Христиан,
И лучше было.
В те поры у немцов
Был мрак еще, а
в Киеве считалось
Уж сорок
школ. Татары все сгубили.
Пустился и мельник на свою мельницу, — хоть запереться да разбудить подсыпку. Только вышел из-под яворов, а чорт — к нему. Филипп от него, да за дверь, да
в каморку, да поскорее засвечать огни, чтобы не так было страшно, да упал на пол и
давай голосить во весь голос, — подумайте вот! — совсем так, как жиды
в своей
школе…
Давая сеансы волшебного фонаря
в купеческих домах и
в школах, Петров больше зарабатывал, чем фотографическим аппаратом.
Сколько разговоров про
школы, сельские библиотеки, про всеобщее обучение, но ведь если бы все эти знакомые инженеры, заводчики,
дамы не лицемерили, а
в самом деле верили, что просвещение нужно, то они не платили бы учителям по 15 рублей
в месяц, как теперь, и не морили бы их голодом.
Немножко позже — мне было шесть лет, и это был мой первый музыкальный год —
в музыкальной
школе Зограф-Плаксиной,
в Мерзляковском переулке, был, как это тогда называлось, публичный вечер — рождественский.
Давали сцену из «Русалки», потом «Рогнеду» — и...
Можно, кажется, надеяться и на то, что наши будущие талантливые повествователи
дадут нам героев с более здоровым содержанием и деятельным характером, нежели все платонические любовники либерализма, являвшиеся
в повестях
школы, господствовавшей до сих пор.
До сих пор
школа «разъедающей среды» не
дала нам вполне художественных рассказов потому именно, что никогда
в ней не являлось полного соответствия между двумя элементами, из борьбы которых слагалось содержание повести.
В каждой больнице работают даром десятки врачей; те из них, которые хотят получать нищенское содержание штатного ординатора, должны дожидаться этого по пяти, по десяти лет; большинство же на это вовсе и не рассчитывает, а работает только для приобретения того, что им должна была
дать, но не
дала школа.
Всех выпирают. Учреждения всаживают.
Дали 3-дневный срок.
В моем вагоне участок милиции поместится. К Пурцману
школа I ступени имени Луначарского.
Огромные библиотеки открыты для всех, везде гимназии,
школы, университеты
дают нам с детства возможность воспользоваться мудростью людей, проявившейся
в продолжение тысячелетий.
К сумеркам лодки наши дошли до гольдского селения Найхин, расположенного около самого устья Анюя. На ночь мы устроились
в туземной
школе. После ужина казаки принесли свежей травы. Мы легли на полу с намерением соснуть, но комары никому не
дали сомкнуть глаз до рассвета.
А что касается его выстрела
в Горданова, то он стрелял потому, что Горданов, известный мерзавец и
в жизни, и
в теории, делал ему разные страшные подлости: клеветал на него, соблазнил его сестру, выставлял его не раз дураком и глупцом и наконец даже
давал ему подлый совет идти к скопцам, а сам хотел жениться на Бодростиной, с которой он, вероятно, все время состоял
в интимных отношениях, между тем как она давно
дала Висленеву обещание, что, овдовев, пойдет замуж не за Горданова, а за него, и он этим дорожил, потому что хотел ее освободить от среды и имел
в виду, получив вместе с нею состояние, построить
школы и завести хорошие библиотеки и вообще завести много доброго, чего не делал Бодростин.
К Тэну я взял рекомендательною записку от Фр. Сарсе, его товарища по выпуску из Высшей нормальной
школы. Но
в это время я уже ходил на его курс истории искусств. Читал он
в большом"эмицикле"(полукруглом зале) Ecole des beaux-arts. И туда надо было выправлять билет, что, однако, делалось без всякого затруднения. Аудитория состояла из учеников
школы (то, что у нас академия) с прибавкою вот таких сторонних слушателей, как я.
Дамы допускались только на хоры, и внизу их не было заметно.
Ходили мы и
в революционно-народный клуб"Anton — Martin", где каждый вечер происходили сходки и произносились замечательные речи. Постоянно туда ходили унтер-офицеры и заражались бунтарскими идеями. Это была своего рода практическая
школа"пронунсиа-миенто", но нам она
давала разнообразный материал для знакомства с тем, от чего старая Испания трещала по швам.
Госпожа Дюма была уже
дама сильно на возрасте, с рыжеватой шевелюрой, худощавая, не очень здорового вида, с тоном светской русской барыни, прошедшей"высшую
школу"за границей. Во французском акценте чувствовалась московская барыня, да и
в более медленном темпе речи.
И тут —
в предпоследнюю мою дерптскую зиму — он вошел
в наше сценическое любительство, когда мы с благотворительной целью (
в пользу русской
школы, где я преподавал) ставили спектакли
в клубе"Casino",
давали и"Ревизора", и"Свадьбу Кречинского", и обе комедии Островского. Он приходил
в наши уборные, гримировал нас и одевал и угощал при этом шампанским.
В обществе чувствовалось все сильнее либеральное течение, и одним из его симптомов сделались воскресные
школы. Вскоре их ограничили, но
в мою первую петербургскую зиму это превратилось даже
в некоторых местностях Петербурга
в светскую моду. Учили чумазых сапожных и кузнечных мальчиков фрейлины, барышни,
дамы, чиновники, военные, пажи, лицеисты, правоведы, разумеется, и студенты.
В авторе"На дне"чувствуется нижегородский обыватель простого звания, прямо из мира босяков и скитальцев попавший
в всесветные знаменитости, без той выправки, какую
дает принадлежность к высшему сословию, средняя
школа, университет.