Неточные совпадения
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная
волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный
гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Гул от множества голосов
волнами ходил по обширной зале, тот смутный
гул, в котором ни одного членораздельного звука различить нельзя.
Пред нею длинный и сырой
Подземный коридор,
У каждой двери часовой,
Все двери на запор.
Прибою
волн подобный плеск
Снаружи слышен ей;
Внутри — бряцанье, ружей блеск
При свете фонарей;
Да отдаленный шум шагов
И долгий
гул от них,
Да перекрестный бой часов,
Да крики часовых…
На этом пункте они всегда спорили. Старый штейгер относился к вольному человеку — старателю — с ненавистью старой дворовой собаки. Вот свои работы — другое дело… Это настоящее дело, кабы сила брала. Между разговорами Родион Потапыч вечно прислушивался к смешанному
гулу работавшей шахты и, как опытный капельмейстер, в этой пестрой
волне звуков сейчас же улавливал малейшую неверную ноту. Раз он соскочил совсем бледный и даже поднял руку кверху.
И вдруг голова толпы точно ударилась обо что-то, тело ее, не останавливаясь, покачнулось назад с тревожным тихим
гулом. Песня тоже вздрогнула, потом полилась быстрее, громче. И снова густая
волна звуков опустилась, поползла назад. Голоса выпадали из хора один за другим, раздавались отдельные возгласы, старавшиеся поднять песню на прежнюю высоту, толкнуть ее вперед...
Гул толпы ходит
волнами по площади, принимая то веселые и беззаботные, то жалобные и молящие, то трезвые и суровые тоны.
И казалось Матвею, что все это живое: и ход корабля, и жалобный
гул, и грохот
волны, и движение океана, и таинственное молчание неба.
Оглядываясь на людей, он видел, что речь принимается внимательно, слышал одобрительный
гул и сам поддавался тихой
волне общего движения, качавшего толпу, сдвигая её всё плотнее и крепче.
«Бегущая по
волнам» приближалась к бухте, раскинутой широким охватом отступившего в глубину берега. Оттуда шел смутный перебой
гула. Гез, Бутлер и Синкрайт стояли у борта. Команда тянула фалы и брасы, переходя от мачты к мачте.
Несвязный говор, песни, иногда какой-нибудь отрывчатый, отдельный возглас, скрип телег, ржание жеребенка, раздававшееся бог весть где, — все это сливалось в один общий
гул, разливавшийся мягкими
волнами по окрестности.
К полудню по широкому раздолью Оки, которая сделалась уже какого-то желтовато-бурого цвета, шумно гулял «белоголовец». За версту теперь слышался глухой
гул, производимый плеском разъяренных
волн о камни и края берега. Голос бури заглушал человеческий голос. Стоя на берегу, рыбаки кричали и надрывались без всякой пользы. Те, к кому обращались они, слышали только смешанный рев воды, или «хлоповень» — слово, которое употребляют рыболовы, когда хотят выразить шум валов.
Но чуть только выделится секунда тишины — снова слышен серьезный, молитвенный
гул органа, а снизу ему отвечает море глухими ударами
волн о прибрежные камни и шёлковым шорохом гальки.
Так неугомонная
волна день и ночь без устали хлещет и лижет гранитный берег: то старается вспрыгнуть на него, то снизу подмыть и опрокинуть; долго она трудится напрасно, каждый раз отброшена в дальнее море… но ничто ее не может успокоить: и вот проходят годы, и подмытая скала срывается с берега и с
гулом погружается в бездну, и радостные
волны пляшут и шумят над ее могилой.
Море выло, швыряло большие, тяжелые
волны на прибрежный песок, разбивая их в брызги и пену. Дождь ретиво сек воду и землю… ветер ревел… Все кругом наполнялось воем, ревом,
гулом… За дождем не видно было ни моря, ни неба.
Оттуда по морю льется глухой
гул, рокочущий и вместе с плеском
волн создающий хорошую, сильную музыку…
Я не таков. Нет, я, не споря,
От прав моих не откажусь;
Или хоть мщеньем наслажусь.
О, нет! когда б над бездной моря
Нашел я спящего врага,
Клянусь, и тут моя нога
Не пощадила бы злодея;
Я в
волны моря, не бледнея,
И беззащитного б толкнул;
Внезапный ужас пробужденья
Свирепым смехом упрекнул,
И долго мне его паденья
Смешон и сладок был бы
гул.
Солнце село. Облака над морем потемнели, море тоже стало темным, повеяло прохладой. Кое-где уж вспыхивали звезды,
гул работы в бухте прекратился, лишь порой оттуда тихие, как вздохи, доносились возгласы людей. И когда на нас дул ветер, он приносил с собой меланхоличный звук шороха
волн о берег.
«Не дай бог», — прибавил хозяин, зевая. Я понял, что это начинается сравнительно редкое явление — морозная буря, когда налетающий откуда-то ветер толкается в отяжелевший морозный воздух. Отдельные толчки и
гул служили признаками первых усилий ветра, еще не могущего двинуть сгущенную атмосферу… Потом толчки стали продолжительнее,
гул становился ровным, непрерывным. Охлажденный ниже сорока градусов, воздух тронулся с места и тянул, точно над нашей площадкой неслись
волны бездонного океана…
Мальчик уже давно слышал неясный, глухой и низкий
гул, который, как раскачавшиеся
волны, то подымался, то падал, становясь с каждой минутой все страшнее и понятнее. Но, казалось, какая-то отдаленная твердая преграда еще сдерживала его. И вот эта невидимая стена внезапно раздвинулась, и долго сдерживаемые звуки хлынули из-за нее с ужасающей силой.
Нестройный говор грубых голосов
Между судов перебегал порою;
Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов —
Всё в
гул один сливалось над водою.
И Марья Николавна, хоть суров
Казался ветр, и день был на закате,
Накинув шаль или капот на вате,
С французской книжкой, часто, сев к окну,
Следила взором сизую
волну,
Прибрежных струй приливы и отливы,
Их мерный бег, их золотые гривы.
Этот однообразно-пестрый
гул, то падавший, то опять плавно подымавшийся, был похож на движение больших качающихся
волн.
Ночь будет страшная, и буря будет злая,
Сольются в мрак и
гул и небо и земля…
А завтра, может быть, вот здесь
волна седая
На берег выбросит обломки корабля.
Толпа стояла тихо: в ней улегались
волны и
гул последних движений; она, казалось, напряженно ждала чего-то. Шапки все более и более слетали с голов.
Срывая и крутя перед собой гребешки
волн, рассыпающихся водяной пылью, шквал с грозным
гулом напал на корвет, окутав его со всех сторон мглой. Страшный тропический ливень стучит на палубе и на стекле люков. Яростно шумит он в рангоуте и во вздувшихся снастях, кладет корвет набок, так что подветренный борт почти чертит воду и мчит его с захватывающей дух быстротой несколько секунд. Кругом одна белеющая, кипящая пена.
Ничего не видно. Ничего не слышно, кроме
гула перекатывавшихся
волн.
Ничего ему не сказал и Теркин. Оба сидели на мшистом пне и прислушивались к быстро поднявшемуся шелесту от ветерка. Ярко-зеленая прогалина начала темнеть от набегавших тучек. Ближние осины, березы за просекой и большие рябины за стеной елей заговорили наперебой шелковистыми
волнами разных звуков. Потом поднялся и все крепчал
гул еловых ветвей, вбирал в себя шелест листвы и расходился по лесу, вроде негромкого прибоя
волн.
И вот с высоты Ивана поплыл и точно густой
волной стал опускаться низкий трепетный
гул.
Нащупав около себя огромный камень, он скатил его с шумом в реку, а сам притаился ничком в кустах. Вслед за камнем, который дружинники приняли за бросившегося в реку Павла, посыпались стрелы, но прошло несколько мгновений, —
волны катились с прежним однообразным
гулом, и дружинники, думая, что Павел с отчаяния и срама, чтобы не попасться в их руки, бросился в реку и утонул, подождали несколько времени, чутко прислушиваясь, и возвратились к товарищам, решив в один голос: «Собаке — собачья смерть!»
Нащупав около себя огромный камень, он скатил его с шумом в реку, а сам притаился ничком в кустах. Вслед за камнем, который дружинники приняли за бросившегося в реку Павла, посыпались стрелы, но прошло несколько мгновений —
волны катились с прежним однообразным
гулом, и дружинники, думая, что Павел с отчаяния и срама, чтобы не попасться в их руки, бросился в реку и утонул, подождали некоторое время, чутко прислушиваясь, и возвратились к товарищам, решив в один голос: «Собаке — собачья смерть!»
Стягин искренно любовался.
Волны медного
гула, шедшего сверху, настраивали его особенно. Он оглянулся на ту сторону храма, где главные двери. Народ понемногу собирался к службе, почти только простой люд — мещанки в белых шелковых платках, чуйки мастеровых, кое-когда купеческая хорьковая шуба.