Неточные совпадения
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых
кож, нефти, стоял на
грязном песке; всюду, по набережной и в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними в нем.
Лицо у него было мокрое, вся
кожа как будто сочилась
грязными слезами, дышал он тяжело, широко открывая рот, обнажая зубы в золотых коронках.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз
грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них
кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
Наконец цирюльник приходил, зажигал свой факел. Под банкой — шишка кровавого цвета. «Хирург» берет
грязный и заржавленный штуцер, плотно прижимает к возвышению, просекает
кожу, вновь проделывает манипуляцию с факелом, опять ставит банку, и через три — пять минут она полна крови.
Опытный наблюдатель, конечно бы, в ее наружности, как и в наружности ее братьев, заметил нечто не совсем благородное; так, например, черты лица у нее были какие-то закругленные,
кожа заметно грубовата, белокурые волосы, как бывает это у горничных, какого-то
грязного цвета.
Оставался церемониальный марш. Весь полк свели в тесную, сомкнутую колонну, пополуротно. Опять выскочили вперед желонеры и вытянулись против правого фланга, обозначая линию движения. Становилось невыносимо жарко. Люди изнемогали от духоты и от тяжелых испарений собственных тел, скученных в малом пространстве, от запаха сапог, махорки,
грязной человеческой
кожи и переваренного желудком черного хлеба.
…В тесной и тёмной комнате пили чай, лысый хохотал и вскрикивал так, что на столе звенела посуда. Было душно, крепко пахло горячим хлебом. Евсею хотелось спать, и он всё поглядывал в угол, где за
грязным пологом стояла широкая кровать со множеством подушек. Летало много больших, чёрных мух, они стукались в лоб, ползали по лицу, досадно щекотали вспотевшую
кожу. Евсей стеснялся отгонять их.
Саша вспомнил его «дом» — заходил раз: комнатку от сапожника,
грязную, тухлую, воняющую
кожей, заваленную газетами и старым заношенным платьем, пузырек с засохшими чернилами, комки весенней грязи на полу… Помолчали.
У этой бабы он нанимал угол под лестницей, но платить за «квартиру» ему было нечем, и он платил веселыми шутками, игрою на гармонике, трогательными песнями; когда он, тенорком, напевал их, в глазах его сияла усмешка. Баба Галкина в молодости была хористкой оперы, она понимала толк в песнях, и нередко из ее нахальных глаз на пухлые, сизые щеки пьяницы и обжоры обильно катились мелкие слезинки, она сгоняла их с
кожи щек жирными пальцами и потом тщательно вытирала пальцы
грязным платочком.
Три двери выходили в коридор, за двумя жили проститутки, за третьей — чахоточный математик из семинаристов, длинный, тощий, почти страшный человек, обросший жесткой рыжеватой шерстью, едва прикрытый
грязным тряпьем; сквозь дыры тряпок жутко светилась синеватая
кожа и ребра скелета.
Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в
грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой
кожей.
Зимою почти у всех «малышей» образовались на руках «цыпки», то есть
кожа на наружной стороне кисти шершавела, лупилась и давала трещины, которые в скором времени сливались в одну общую
грязную рану.
По узкому переулку, мимо
грязных, облупившихся домиков, Катя поднималась в гору. И вдруг из сумрака выплыло навстречу ужасное лицо; кроваво-красные ямы вместо глаз, лоб черный, а под глазами по всему лицу въевшиеся в
кожу черно-синие пятнышки от взорвавшегося снаряда. Человек в солдатской шинели шел, подняв лицо вверх, как всегда слепые, и держался рукою за плечо скучливо смотревшего мальчика-поводыря; свободный рукав болтался вместо другой руки.
Его бывший однокурсник — когда он к нему внимательнее присмотрелся — сильно изменился. Неряшливая рыжеватая борода очень его старила. На нем были темные очки, скрывавшие его больные, воспаленные глаза. Он, должно быть, давно не был в бане — от него шел запах неопрятного тела. Руки — немытые, с
грязными ногтями и жесткой
кожей.
Вместо ног, когда-то давно раздавленных на заводской работе и отрезанных по самый живот, у него были коротенькие обрубки, обтянутые
кожей; на приподнятых от костылей плечах глубоко сидела
грязная, точно паклей покрытая голова, с такою же
грязною, свалявшейся бородою и наглыми глазами нищего, пьяницы и вора.
В это же время вся живая нечисть, как серый клоп, скорпион и хвостатая мокрица, тучами всползали на тела невольников и точили их
грязную и воспаленную
кожу, отдаляя всякую возможность сна и покоя.