Неточные совпадения
Потом, вспоминая брата Николая, он решил сам с собою, что никогда уже он не позволит себе забыть его, будет следить за ним и не выпустит его из
виду, чтобы быть
готовым на помощь, когда ему придется плохо.
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому
виду бабочки, только что уцепившейся за травку и
готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон,
вид на реку и дом, совсем
готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом в Обломовку.
Там есть и добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в
виде щуки, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного, другими словами, какого-нибудь лентяя, которого все обижают, да и осыпает его, ни с того ни с сего, разным добром, а он знай кушает себе да наряжается в
готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице, Милитрисе Кирбитьевне.
Матвей, из экономических
видов, сделал отчаянный опыт превратиться в повара, но, кроме бифстека и котлет, он не умел ничего делать и потому держался больше вещей по натуре
готовых, ветчины, соленой рыбы, молока, яиц, сыру и каких-то пряников с мятой, необычайно твердых и не первой молодости.
Невозможна творческая философская мысль, если нет сферы проблематического, нет мучительных усилий разрешить новые вопросы, нет искания истины, которая не падает сверху в
готовом и застывшем
виде, нет борений духа.
Мне захотелось самому окрасить что-нибудь, и я сказал об этом Саше Яковову, серьезному мальчику; он всегда держался на
виду у взрослых, со всеми ласковый,
готовый всем и всячески услужить. Взрослые хвалили его за послушание, за ум, но дедушка смотрел на Сашу искоса и говорил...
В высшей степени «
готовых» опять-таки никого из них не было, как и давеча, вследствие стараний самого Рогожина, имевшего целый день в
виду свой визит к Настасье Филипповне.
В сущности, собравшаяся сегодня компания, за исключением доктора и Сарматова, представляла собой сборище людей, глубоко ненавидевших друг друга; все потихоньку тяготели к тому жирному куску, который мог сделаться свободным каждую минуту, в
виде пятнадцати тысяч жалованья главного управляющего, не считая квартиры,
готового содержания, безгрешных доходов и выдающегося почетного положения.
Хотя незнакомец, явившийся на сцену столь неожиданным и странным образом, подходил ко мне с тем беспечно-задорным
видом, с каким всегда на нашем базаре подходили друг к другу мальчишки,
готовые вступить в драку, но все же, увидев его, я сильно ободрился. Я ободрился еще более, когда из-под того же престола, или, вернее, из люка в полу часовни, который он покрывал, сзади мальчика показалось еще грязное личико, обрамленное белокурыми волосами и сверкавшее на меня детски-любопытными голубыми глазами.
Прозывается он Прохор Семенов Боченков,
видом кляузен, жидок и зазорен, непрестанно чешет себе коленки, душу же хранит во всей чернильной непорочности, всегда
готовую на послугу или на пакость, смотря по силе-возможности.
— О, c'est une tête bien organisée! — замечают мужчины, принимая дипломатический
вид, — ça fera son chemin dans le monde… surtout si les dames s'y prennent… [О, это хорошо организованная голова! он проложит себе дорогу в свете… особенно, если за это возьмутся дамы… (франц.)] И вот пошел дилетант гулять по свету с
готовою репутацией!.. Но к делу.
Правда, что Наполеон III оставил по себе целое чужеядное племя Баттенбергов, в
виде Наполеонидов, Орлеанов и проч. Все они бодрствуют и ищут глазами, всегда
готовые броситься на добычу. Но история сумеет разобраться в этом наносном хламе и отыщет, где находится действительный центр тяжести жизни. Если же она и упомянет о хламе, то для того только, чтобы сказать: было время такой громадной душевной боли, когда всякий авантюрист овладевал человечеством без труда!
Войдя в аудиторию и не здороваясь, он непременно должен был найти уже
готовыми все приспособления для лекции: вычищенную до блеска классную доску, чистую, слегка влажную губку и несколько мелков, тщательно отточенных в
виде лопаточек и обернутых в белые ровные бумажки.
Очаровательный
вид этот разогнал на время черные мысли, которые не оставляли Серебряного во всю дорогу. Но вскоре неприятное зрелище напомнило князю его положение. Они проехали мимо нескольких виселиц, стоявших одна подле другой. Тут же были срубы с плахами и
готовыми топорами. Срубы и виселицы, скрашенные черною краской, были выстроены крепко и прочно, не на день, не на год, а на многие лета.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал запах конопляного масла,
готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и
видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он напоминал собою известного зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
Двое рабочих всовывали в эту пасть конец накаленного длинного прута, и машина, равномерно отгрызая по куску металла, выплевывала их на землю в
виде совершенно
готовых гаек.
Чистенький, немножко плешивый, с золотистыми бачками около ушей, скромный, он всегда имел
вид человека,
готового услужить.
На этом месте легенды, имевшей, может быть, еще более поразительное заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел Дюрок. Он был в пальто, шляпе и имел поэтому другой
вид, чем ночью, при начале моего рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в свою историю,
готовую начаться сызнова. От этого напала на меня непонятная грусть. Я поспешно встал, покинул Гро, который так и не признал меня, но, видя, что я ухожу, вскричал...
Когда я пью чай, ко мне входит моя Лиза, в шубке, в шапочке и с нотами, уже совсем
готовая, чтобы идти в консерваторию. Ей двадцать два года. На
вид она моложе, хороша собой и немножко похожа на мою жену в молодости. Она нежно целует меня в висок и в руку и говорит...
Лещ. Вам, разумеется, надо быть
готовым произвести затрату некоторой суммы… Имейте в
виду — при поступлении на службу нужно будет рублей семьсот, лучше — тысячу…
После поверки, в те четверть часа, которые еще оставались до прогулки, я наскоро переоделся в другое платье, надел под пальто чекмень, в котором никто не видел меня в тюрьме, спрятал в карман барашковую шапку,
вид на жительство и,
готовый к выходу, стал ожидать прогулки.
Наконец, вы примете же когда-нибудь, а дело будет все-таки не в должном
виде, и только я один… я, согрешивший в нем и
готовый принесть настоящую искупительную жертву, исправлю его совершенно!
И ведь мы еще говорим не о тех холодных служителях долга, которые поступают таким образом просто по обязанности службы, мы имеем в
виду русских людей, действительно искренно сочувствующих угнетенным и
готовых даже на борьбу для их защиты.
«Коршун» снова имел свой прежний внушительный и красивый
вид, и старший офицер, хлопотавший все эти дни на корвете, любовным взором своих маленьких черных глазок ласкал почти
готовую грот-мачту, с довольным
видом пощипывая свои длинные, густые черные бакенбарды…
— Бедненький! — прошептала чуть слышно Тася,
готовая заплакать от жалости при
виде печального, измученного личика своего нового приятеля. — Ну, теперь они вас не посмеют обидеть. Я за вас заступлюсь, — произнесла она решительно.
— Сейчас вас примут… только оденутся, — заявил вошедший в гостиную денщик и снова удалился, стараясь как можно тише своими толстыми казенными сапогами ступать по ковру гостиной, что придавало его походке несколько неуклюжий
вид, несмотря на то, что это был рослый, бравый солдат,
готовый хоть сейчас твердою и уверенною походкой идти под град неприятельских пуль.
Только один избранник осмелился простирать на нее свои
виды: именно это был цейгмейстер Вульф, дальний ей родственник, служивший некогда с отцом ее в одном корпусе и деливший с ним последний сухарь солдатский, верный его товарищ, водивший его к брачному алтарю и опустивший его в могилу; любимый пастором Гликом за благородство и твердость его характера, хотя беспрестанно сталкивался с ним в рассуждениях о твердости характера лифляндцев, о намерении посвятить Петру I переводы Квинта Курция и Науки мореходства и о скором просвещении России; храбрый, отважный воин, всегда
готовый умереть за короля своего и отечество; офицер, у которого честь была не на конце языка, а в сердце и на конце шпаги.
Появление неотступной цыганки, этого ужасного Полифема в женском
виде,
готовой, кажется, броситься на него и истерзать, напомнило ему и письмо его и всю гнусность обольщений, по которым он провел сердце неопытной девушки.
Ведь не могут же русские люди нашего времени — я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в неясном
виде, сущность истинного учения Христа, — серьезно верить в то, что призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий промежуток времени между рождением и смертью употребить на то, чтобы говорить речи в палатах или собраниях товарищей социалистов или в судах, судить своих ближних, ловить, запирать, убивать их, или кидать в них бомбы, или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия, Польша, Корея были бы присоединены к тому, что называется Россией, Англией, Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли и быть для того
готовым к массовым убийствам друг друга.