Неточные совпадения
Климу хотелось уйти, но он находил, что было бы неловко оставить
дядю. Он сидел в углу
у печки, наблюдая, как жена писателя ходит вокруг стола, расставляя бесшумно чайную посуду и посматривая на
гостя испуганными глазами. Она даже вздрогнула, когда
дядя Яков сказал...
Матери и отцу моему, видно, нравилось такое чтение, потому что они заставляли меня декламировать при
гостях, которых собиралось
у нас в доме гораздо менее, чем в прошедшую зиму:
дяди мои были в полку, а некоторые из самых коротких знакомых куда-то разъехались.
Паша припомнил, что дом этот походил на тот домик, который он видел
у дяди на рисунке, когда
гостил у него в старом еще доме.
«Стоило семь лет трудиться, — думал он, — чтобы очутиться в удушающей, как тюрьма, комнате, бывать в
гостях у полуидиота-дяди и видеть счастье изменившей женщины!
Но их только двое — Оля и Люба в сопровождении Петра Ивановича Боброва, какого-то молодого юриста, который живет
у Синельниковых под видом
дяди и почти никогда не показывается
гостям.
Вскоре к
дяде Марку стали ходить
гости: эта, обыкновенная, Горюшина, откуда-то выгнанный сын соборного дьякона, горбун Сеня Комаровский, а позднее к ним присоединились угреватый и вихрастый Цветаев, служивший в земстве, лысый, весь вытертый и большеносый фельдшер Рогачев да племянница второго соборного попа Капитолина Галатская, толстая, с красным, в малежах [Чаще называют матежами — род крупных, желтоватых веснушек или пятен, особенно,
у беременных женщин — Ред.], лицом, крикливая и бурная.
У матери были дела с
дядею: ей надлежала от него значительная сумма денег. Таких
гостей обыкновенные люди принимают вообще нерадостно, но
дядя мой был не таков: он встретил нас с матерью приветливо, но поместил не в доме, а во флигеле. В обширном и почти пустом доме
у него для нас места недостало. Это очень обидело покойную матушку. Она мне не сказала ничего, но я при всей молодости моих тогдашних лет видел, как ее передернуло.
О Татьяне изредка доходили вести; он знал, что она вместе с своею теткой поселилась в своем именьице, верстах в двухстах от него, живет тихо, мало выезжает и почти не принимает
гостей, — а впрочем, покойна и здорова. Вот однажды в прекрасный майский день сидел он
у себя в кабинете и безучастно перелистывал последний нумер петербургского журнала; слуга вошел к нему и доложил о приезде старика-дяди.
— Да… то есть вроде сумерек. Вот настоящее — это я ясно вижу. Например, в эту минуту вы
у меня в
гостях. Мы то посидим, то походим, то поговорим, то помолчим…
Дядя, голубчик, зачем заглядывать в будущее? Зачем?
С каким восторгом, будучи в подвыпитии, Островский рассказывал о тех счастливых днях его актерской юности в Коренной, где он в одну из ярмарок, будучи семинаристом,
гостил у своего
дяди, дьякона, побывал в театре Григорьева и по окончании ярмарки уехал вместе с труппой.
В Воронеже, где Вася
гостил у своего
дяди — деревенского мельника, он и познакомился с Селивановым.
Лебедев. Молодые люди все с норовом.
У меня
дядя гегелианец был… так тот, бывало, соберет к себе
гостей полон дом, выпьет, станет вот этак на стул и начинает: «Вы невежды! Вы мрачная сила! Заря новой жизни!» Та-та, та-та, та-та… Уж он отчитывает-отчитывает…
Бабушка в этот день была, по-видимому, не в таком покорном настроении духа: она как будто вспомнила что-то неприятное и за обедом, угощая
у себя почетного
гостя, преимущественно предоставляла занимать его
дяде, князю Якову Львовичу, а сама была молчалива. Но когда архиерей, сопровождаемый громким звоном во все колокола, выехал из родного села в карете, запряженной шестериком лучших бабушкиных коней, княгиня даже выразила на него
дяде и maman свою «критику».
Дядя приезжал раза два летом и иногда
гостил у нас по неделе, а тетка появлялась к нам положительно один раз в год, к Прасковьину дню, когда maman была именинница.
Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало,
у нее сидят в
гостях сплошь всё знаменитости, артисты и писатели, и между ними только один я — ничто, и меня терпят только потому, что я ее сын.
А потому я с радостью принял предложение одного моего родственника, двоюродного
дяди,
погостить у него в имении, в Т***ой губернии.
Здесь кстати рассказать забавный анекдот и пример рассеянности Александра Семеныча, который случился, впрочем, несколько позднее. Я пришел один раз обедать к Шишковым, когда уже все сидели за столом. Мне сказали, что
дядя обедает в
гостях и что он одевается. Я сел за стол, и через несколько минут Александр Семеныч вышел из кабинета во всем параде, то есть в мундире и в ленте; увидев меня, он сказал: «Кабы знал, что ты придешь, — отказался бы сегодня обедать
у Бакуниных».
Тут узнал я, что
дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным
гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто
у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при
дяде всегда по-французски…
— Ты спас мне жизнь, Керим-ага, и я всей душой благодарна тебе за это. Мне жаль, что я не могу позвать тебя в дом моего
дяди и приемного отца, как кунака-гостя, и отблагодарить тебя, как следует… Ведь ты не придешь… А денег
у меня нет с собой…
— Вот, Виктор Сергеевич, — сказал
дядя с тем юмористическим выражением на лице, которое
у него всегда является при
гостях, — сей молодой человек, не желая спасать от холеры нас, уезжает на войну с холерными запятыми в ваш Слесарск.
Дядя знавал ее еще крепостной помещиков Б-ных, в услужении
у купчихи Долгоновой, где ее заставляли петь при
гостях.
— Мда… — начал
дядя, закуривая сигару (при
гостях он всегда курит сигары). — Женился ты, стало быть… Так-с… С одной стороны, это хорошо… Милое существо около, любовь, романсы; с другой же стороны, как пойдут дети, так пуще волка взвоешь! Одному сапоги, другому штанишки, за третьего в гимназию платить надо… и не приведи бог!
У меня, слава богу, жена половину мертвых рожала.
—
Дядя Ваня! — насмешливо сказала Зинаида Владимировна. — Он опять будет мучить нас рассказами своих старых историй, которые я все давно знаю наизусть за то время, как он, бывало,
гостил у нас в Москве… Если бы ты сделала одолжение, не пускала бы его ко мне, а сидела бы с ним сама. Я прихожу в нервное состояние, когда он начинает свои рассказы: «Я помню интересный случай, бывший со мною…» Или: «Когда я еще был кадетом…» Нет, это решительно невыносимо.
— Я его не читая, но князь Дмитрий Павлович, прочитав его, сказал при мне своей дочери, что ее
дядя собирается подольше
погостить у них в половине будущего сентября, значит он писал, между прочим, и об этом.
Соскользнул он на мощеные плиты, кровь из-за бешмета черной рекой бежит, глаза, как
у мертвого орла, темная мгла завела… Зашатался князь Удал,
гостей словно ночной ветер закружил… Спешит с кровли Тамара, а белая ручка все крепче к вороту прижимается. Не успел
дядя ейный, князь Чагадаев, на руку ее деликатно принять, — пала как свеча к жениховым ногам.
Мы пошли в фруктовый сад, и там этот
гость оборвал какую-то редкостную сливу, плоды которой были
у дяди на счету.