— Должно быть, у меня
горячка начинается, — сказал он. — Доктор сказал, что еще трудно решить, какая у меня болезнь, но уж больно я ослаб… Еще счастье мое, что я в столице заболел, а не дай бог этакую напасть в деревне, где нет докторов и аптек!
Неточные совпадения
— Слава богу, это только сон! — сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж не
горячка ли во мне
начинается: такой безобразный сон!
Я с беспокойством смотрел на нее и боялся, не
начинается ли с ней
горячка. Как будто что-то увлекало ее; она чувствовала какую-то особенную потребность говорить; иные слова ее были как будто без связи, и даже иногда она плохо выговаривала их. Я очень боялся.
Да у нее завтра же разовьется
горячка, к утру, пожалуй уже теперь
началась!
Еще минута, и вот
начинается перепархивание с одной кровати на другую,
начинаются нервная
горячка и страх.
Даже неприятности
начались было, и первым заявил себя Митрофан-не-пори-горячку: еще не принюхавшись как следует, пошел к атаману своей вихляющейся, прирожденно пьяной походкой и заявил, что тут самое подходящее место для литья фальшивых двугривенных.
Поутру еще хуже: я к доктору, тот приехал, осмотрел ее: «
Горячка, говорит, у нее
начинается».
Но это лишь обман самочувствия. За силу жизни принимаются судорожно обострившиеся, глубоко болезненные процессы души, за вечную гармонию — величайшая дисгармония. Ордынов переживает свои ощущения в бреду
горячки. Мышкин — неизлечимый эпилептик. Кириллову говорит Шатов: «Берегитесь, Кириллов, я слышал, что именно так падучая
начинается!»
Там уже
начиналась антрацитная и железнодорожная
горячка, и уже слышались звуки сорвавшейся в шахте бадьи («Вишневый сад»), строились железнодорожные насыпи («Огни») и катился сам собой оторвавшийся от поезда товарный вагон («Страхи»).
Нефора, разумеется, удивила всех рабов и рабынь своим возвращением в таком плачевно-бедственном виде и была в ужасном расстройстве; она сейчас же вымылась и слегла в постель, а ночью у нее
началась горячка: она срывалась с кровати и начинала неистово бегать и плакать, рвала на себе свои прекрасные черные кудри, царапала щеки и, забыв осторожность, кричала...