Девочка перестала плакать и только по временам еще всхлипывала, перемогаясь. Полными слез глазами она смотрела, как солнце, будто вращаясь в раскаленной атмосфере заката, погружалось за темную черту горизонта. Мелькнул еще раз золотой обрез огненного шара, потом брызнули две-три
горячие искры, и темные очертания дальнего леса всплыли вдруг непрерывной синеватою чертой.
Неточные совпадения
Она ласково и задорно улыбалась, правя лошадью,
горяча ее, на ней голубая курточка, вышитая серебром, спицы колес экипажа тоже посеребрены и, вращаясь, как бы разбрызгивают белые
искры, так же искрится и серебро шитья на рукавах курточки.
«У меня температура, — вероятно, около сорока», — соображал Самгин, глядя на фыркающий самовар;
горячая медь отражала вместе с его лицом какие-то полосы, пятна, они снова превратились в людей, каждый из которых размножился на десятки и сотни подобных себе, образовалась густейшая масса одинаковых фигур, подскакивали головы, как зерна кофе на
горячей сковороде, вспыхивали тысячами
искр разноцветные глаза, создавался тихо ноющий шумок…
— Ах, какое счастье… выздоравливать, — медленно произнесла она, как будто расцветая, и обратила к нему взгляд такой глубокой признательности, такой
горячей, небывалой дружбы, что в этом взгляде почудилась ему
искра, которую он напрасно ловил почти год. По нем пробежала радостная дрожь.
Его опять охватила красота сестры — не прежняя, с блеском, с теплым колоритом жизни, с бархатным, гордым и
горячим взглядом, с мерцанием «ночи», как он назвал ее за эти неуловимые
искры, тогда еще таинственной, неразгаданной прелести.
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей
горячей, как
искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
— Спасайтесь! — сказал мрачно Юрий, крепко обняв отца своего;
горячая слеза брызнула из глаз юноши и упала, как
искра, на щеку старика и обожгла ее…
Он сделал даже больше того: неусыпно обнимая тебя своей любовью, он и в тебе зажег священную
искру любви, так что и тебе нигде не живется такой полной,
горячей жизнью, как под сенью твоего отечества.
Сделав несколько хороших глотков из темной плоской посудины, Пэд почувствовал себя сидящим в котле или в паровой топке. Песок немилосердно жег тело сквозь кожаные штаны, небо роняло на голову
горячие плиты, каждый удар их звенел в ушах подобно большому гонгу; невидимые пружины начали развертываться в мозгу, пылавшем от такой выпивки, снопами
искр, прыгавших на песке и бирюзе бухты; далекий горизонт моря покачивался, нетрезвый, как Пэд, его судорожные движения казались размахами огромной небесной челюсти.
В комнате пахнет гниющим пером постели, помадой, пивом и женщиной. Ставни окна закрыты, в жарком сумраке бестолково маются, гудят большие черные мухи. В углу, перед образом Казанской божьей матери, потрескивая, теплится лампада синего стекла, точно мигает глаз, искаженный тихим ужасом. В духоте томятся два тела, потные,
горячие. И медленно, тихо звучат пустые слова — последние
искры догоревшего костра.
Но чуть только взглянет на Дунюшку, ровно
искра стрекнет у него в голове: «Его избавить — ее обездолить!..» Борьба застывшей любви к брату с
горячей любовью к дочери совсем одолела его.
Большое полено упало и рассыпалось множеством
искр и
горячих угольков.
Все рассыпались по роще, ломая для костра нижние сухие сучья осин. Роща огласилась треском, говором и смехом. Сучья стаскивались к берегу сажалки, где Вера и Соня разводили костер. Огонь запрыгал по трещавшим сучьям, освещая кусты и нижние ветви ближайших осин; между вершинами синело темное звездное небо; с костра вместе с дымом срывались
искры и гасли далеко вверху. Вера отгребла в сторону
горячий уголь и положила в него картофелины.
Чувство, которое он, еще будучи мальчиком, питал к своей маленькой подруге, таилось в его сердце подобно
искре, из которого, под
горячими лучами красоты расцветшей и развившейся княжны Людмилы, быстро разгорелся огонь страсти.