Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков, прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца; что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь, мне осталось неизвестной, то он показался мне изворотливым и бойким
городским мещанином. Но о Диком-Барине стоит поговорить несколько подробнее.
Кроме всего этого, к кабаку Ермошки каждый день подъезжали таинственные кошевки из города. Из такой кошевки вылезал какой-нибудь пробойный
городской мещанин или мелкотравчатый купеческий брат и для отвода глаз сначала шел в магазин, а уж потом, будто случайно, заводил разговор с сидевшими у кабака старателями.
Тележка, запряженная почтовыми лошадьми, остановилась у ворот Патапа Максимыча. Бросились к окнам — нет, не исправник приехал, не из удельной конторы, а какой-то незнакомый человек в синей сибирке с борами назади и в суконном картузе. Не то
городской мещанин, не то купец небойкого полета.
Неточные совпадения
Один-одинешенек, разве где-нибудь в окошке брезжит огонек:
мещанин ли
городской тачает свою пару сапогов, пекарь ли возится в печурке — что до них?
Мещане и
городские обыватели, как видно, тоже не хотели быть праздными и стояли кучею на
городском валу.
Крестьянам просьбы сочиняет, доклады пишет, сотских научает, землемеров на чистую воду выводит, по питейным домам таскается, с бессрочными, с
мещанами городскими да с дворниками на постоялых дворах знается.
1 января 1890 г., по данным, взятым мною из казенных ведомостей, на всем Сахалине, в тюрьмах и колонии, дворян было 91 и
городских сословий, т. е. почетных граждан, купцов,
мещан и иностранных подданных, 924, что вместе составляло 10 % всего числа ссыльных.
Так как по делу было много прикосновенных из лиц
городского сословия, то командирован был ко мне депутатом
мещанин Голенков, служивший ратманом в местном магистрате [53].
Андрей Ефимыч знает, что при теперешних взглядах и вкусах такая мерзость, как палата № 6, возможна разве только в двухстах верстах от железной дороги, в городке, где
городской голова и все гласные — полуграмотные
мещане, видящие во враче жреца, которому нужно верить без всякой критики, хотя бы он вливал в рот расплавленное олово; в другом же месте публика и газеты давно бы уже расхватали в клочья эту маленькую Бастилию.
Василий Фадеев, узнав, что Патап Максимыч был у городничего и виделся с
городским головой и со стряпчим, почуял недоброе, и хоть больно ему не хотелось переписывать рабочих, но, делать нечего, присел за работу и, боясь чиновных людей, писал верно, без подделок и подлогов. Утром работники собрались на широкой луговине, где летом пеньковую пряжу сучáт. Вышел к ним Патап Максимыч с листом бумаги; за ним смиренным, неровным шагом выступал Василий Фадеев, сзади шли трое сторонних
мещан.
Это была типичнейшая фигура. Из малограмотных
мещан уездного города он сделался настоящим просветителем Нижнего; имел на родине лавчонку, потом завел библиотеку и кончил свою жизнь заведующим
городской публичной библиотекой, которая разрослась из его книгохранилища.
Когда красавица Пшеницына ехала в своей колеснице — покуда скромной, четвероугольной линеечке, наподобие ящика, с порыжелыми кожаными фартуками, на сивой старой лошадке, с кривым кучером, и подле нее сидел ее миловидный сынок, — прохожие,
мещане, купцы и даже
городские власти низко кланялись ей. Приветливо, но свысока отвечала она на их поклоны. В приходской церкви ей отведено было почетное место; священник подавал ей первой просвиру; все с уважением сторонились, когда она выходила из храма.
Сведения эти были получены от содержателя одной из двух
городских гостиниц
мещанина Разборова.