Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно
в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими
в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие
в домы,
в шуме и
в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и
в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих
гор, несущихся
в серебряные ясные небеса.
Обыкновенно они бывают защищены от холодных ветров, и
в то время как на соседних
горах и трясинах растительность поражает своею скудостью и мало отличается от полярной, здесь,
в еланях, мы встречаем роскошные рощи и траву раза
в два выше человеческого роста;
в летние, не пасмурные дни земля здесь, как говорится, парит, во влажном воздухе становится душно, как
в бане, и согретая почва гонит все злаки
в солому, так что
в один месяц, например, рожь достигает почти сажени
вышины.
Луна плывет высоко над землею
Меж бледных туч;
Но движет с
вышины волной морскою
Волшебный луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной,
И движется — и
в радости и
в горе —
Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело… Но ты чужда смятений,
Как та луна.
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет
в терему каменном, высокиим, и стоит он на
горе каменной,
вышина той
горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
В тот самый год, осенним днем,
Между Железной и Змеиной,
Где чуть приметный путь лежал,
Цветущей, узкою долиной
Тихонько всадник проезжал.
Кругом, налево и направо,
Как бы остатки пирамид,
Подъемлясь к небу величаво,
Гора из-за
горы глядит;
И дале царь их пятиглавый,
Туманный, сизо-голубой,
Пугает чудной
вышиной.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол уходил бесконечно
в вышину. Пять-шесть свечей
горело перед иконами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на ризах и на острых концах золотых сияний. Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда напоминает о смерти.
Между тем
в вышине что-то опять дрогнуло, затрепетало, и другой утес, до сих пор утопавший
в общей синеве угрюмого фона
горы, загорелся, присоединившись к освещенной группе.
А эхо
гор вторило этой молитве, и она, казалось, неслась
в вышину, к небу.
Уже его открыли взоры
Вдали Акрокоринф и
горы,
Слиянны с синевой небес.
Он входит
в Посидонов лес…
Все тихо: лист не колыхнется;
Лишь журавлей по
вышинеШумящая станица вьется
В страны полуденны к весне.
Опишу его вам как умею: ко мне плыла крылатая гигантская фигура, которая вся с головы до пят была облечена
в хитон серебряной парчи и вся искрилась; на голове огромнейший, казалось, чуть ли не
в сажень
вышины, убор, который
горел, как будто весь сплошь усыпан был бриллиантами или точно это цельная бриллиантовая митра…