Неточные совпадения
Не раз
говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной
гордости.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она
говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и
гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, —
говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг,
гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
Клим видел, что Томилина и здесь не любят и даже все, кроме редактора, как будто боятся его, а он, чувствуя это, явно гордился, и казалось, что от
гордости медная проволока его волос еще более топырится. Казалось также, что он
говорит еретические фразы нарочно, из презрения к людям.
Но через некоторое время Прейс рассказал Климу о стачке ткачей в Петербурге, рассказал с такой
гордостью, как будто он сам организовал эту стачку, и с таким восторгом, как бы
говорил о своем личном счастье.
Затем он сказал, что за девять лет работы в газетах цензура уничтожила у него одиннадцать томов, считая по двадцать печатных листов в томе и по сорок тысяч знаков в листе. Самгин слышал, что Робинзон
говорит это не с горечью, а с
гордостью.
— Милая, — прошептал Клим в зеркало, не находя в себе ни радости, ни
гордости, не чувствуя, что Лидия стала ближе ему, и не понимая, как надобно вести себя, что следует
говорить. Он видел, что ошибся, — Лидия смотрит на себя не с испугом, а вопросительно, с изумлением. Он подошел к ней, обнял.
«Завтра будет известно, что я арестован, — подумал он не без
гордости. — С нею
говорили на вы, значит, это — конспирация, а не роман».
—
Гордость, которую попирают так жестоко. Привычное — ты пойми! — привычное нежелание заглянуть в душу ласково, дружески. Я не то
говорю, но об этом не скажешь…
Самгин отметил, что она
говорит о муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в глухом уезде, по счастливому случаю вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с
гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не звучит ли в словах ее скрытая ирония?
«Каждый пытается навязать тебе что-нибудь свое, чтоб ты стал похож на него и тем понятнее ему. А я — никому, ничего не навязываю», — думал он с
гордостью, но очень внимательно вслушивался в суждения Спивак о литературе, и ему нравилось, как она
говорит о новой русской поэзии.
«В сущности, это — победа, они победили», — решил Самгин, когда его натиском толпы швырнуло в Леонтьевский переулок. Изумленный бесстрашием людей, он заглядывал в их лица, красные от возбуждения, распухшие от ударов, испачканные кровью, быстро застывавшей на морозе. Он ждал хвастливых криков, ждал выявления
гордости победой, но высокий, усатый человек в старом, грязноватом полушубке пренебрежительно
говорил, прислонясь к стене...
Бальзаминов. Извольте, маменька! Другой бы сын, получивши такое богатство-то, с матерью и
говорить не захотел; а я, маменька, с вами об чем угодно, я
гордости не имею против вас. Нужды нет, что я богат, а я к вам с почтением. И пусть все это знают. С другими я разговаривать не стану, а с вами завсегда. Вот я какой! (Садится.)
Вы высказались там невольно: вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтоб расстаться — этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня… это
говорила честность, иначе бы письмо оскорбило меня и я не заплакала бы — от
гордости!
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет барина и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом
говорил: «Поди ты к барину: что ему там нужно?»
— Да, да, милая Ольга, —
говорил он, пожимая ей обе руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я хочу с
гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове не смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
Я воображал вас верхом
гордости и страстей, а вы все два месяца
говорили со мной как студент c студентом…
— Я так и думала, что все так и будет, когда шла сюда, и тебе непременно понадобится, чтоб я непременно сама повинилась. Изволь, винюсь. Я только из
гордости сейчас молчала, не
говорила, а вас и маму мне гораздо больше, чем себя самое, жаль… — Она не договорила и вдруг горячо заплакала.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, —
говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может, по
гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не правда ли?» Я сначала не так поняла да
говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять, коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет,
говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его,
говорит, дорога.
— Чего вам? вам дико, что я так
говорю? — улыбнулся он бледной улыбкой. — Я думаю, что если б только это могло вас прельстить, то я бы простоял где-нибудь тридцать лет столпником на одной ноге… Я вижу: вам меня жаль; ваше лицо
говорит: «Я бы полюбила тебя, если б могла, но я не могу»… Да? Ничего, у меня нет
гордости. Я готов, как нищий, принять от вас всякую милостыню — слышите, всякую… У нищего какая же
гордость?
Другое же дело, отдача земли крестьянам, было не так близко ее сердцу; но муж ее очень возмущался этим и требовал от нее воздействия на брата. Игнатий Никифорович
говорил, что такой поступок есть верх неосновательности, легкомыслия и
гордости, что объяснить такой поступок, если есть какая-нибудь возможность объяснить его, можно только желанием выделиться, похвастаться, вызвать о себе разговоры.
— Знаете, Антонида Ивановна, я всегда немножко жалела вас, — тронутым голосом
говорила она. — Конечно, Александр Павлыч — муж вам, но я всегда скажу, что он гордец… Да!.. Воображаю, сколько вам приходится терпеть от его
гордости.
— Ну, это ты уж напрасно
говоришь, — строго проговорила Марья Степановна. — Не подумал… Это твои родовые иконы; деды и прадеды им молились. Очень уж вы нынче умны стали,
гордость одолела.
Ты,
говорит, из
гордости идешь, ты станешь и скажешь: «Это я убил, и чего вы корчитесь от ужаса, вы лжете!
«Пусть,
говорит, ты шел из
гордости, но ведь все же была и надежда, что уличат Смердякова и сошлют в каторгу, что Митю оправдают, а тебя осудят лишь нравственно (слышишь, он тут смеялся!), а другие так и похвалят.
Утверждали и у нас иные из господ, что все это она делает лишь из
гордости, но как-то это не вязалось: она и говорить-то ни слова не умела и изредка только шевелила что-то языком и мычала — какая уж тут
гордость.
Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею, и целовала, и плакала, и опять целовала, А Жюли и подавно не выдержала, — ведь она не была так воздержана на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна была радость и
гордость, что она делает благородное дело; она пришла в экстаз,
говорила,
говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием...
Не
говоря уже о том, что эти люди «за
гордость» рано или поздно подставили бы мне ловушку, просто нет возможности проводить несколько часов дня с одними и теми же людьми, не перезнакомившись с ними.
Трофимов. Мы вчера
говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. Быть может, вы и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там
гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.
Мне было ясно, что все боятся матери; даже сам дедушка
говорил с нею не так, как с другими, — тише. Это было приятно мне, и я с
гордостью хвастался перед братьями...
Говорю это смело и не без
гордости, ибо неприлично относиться смиренно к тому, что дает Церковь».
И вовсе не удивительно, если Юсов, узнав, что все ведомство Вышневского отдано под суд, выражает искреннее убеждение, что это «по грехам нашим — наказание за
гордость…» Вышневский то же самое объясняет, только несколько рациональнее: «Моя быстрая карьера, —
говорит, — и заметное обогащение — вооружили против меня сильных людей…» И, сходясь в этом объяснении, оба администратора остаются затем совершенно спокойны совестию относительно законности своих действий…
— Я не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и… может быть, и теперь хочу. Но я знаю наверно, что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен был ее видеть сегодня в семь часов; я, может быть, не пойду теперь. В своей
гордости она никогда не простит мне любви моей, — и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут всё неестественно. Вы
говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может быть такая любовь, после того, что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а не любовь!
— Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек, тем более что я даже и не просил; я не из
гордости это
говорю; я и действительно не знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
— Да ты слушай, умная голова, когда
говорят… Ты не для того отец, чтобы проклинать свою кровь. Сам виноват, что раньше замуж не выдавал. Вот Марью-то заморил в девках по своей
гордости. Верно тебе
говорю. Ты меня послушай, ежели своего ума не хватило. Проклясть-то не мудрено, а ведь ты помрешь, а Феня останется. Ей-то еще жить да жить… Сам,
говорю, виноват!.. Ну, что молчишь?..
Присутствовавшие за ужином дети совсем не слушали, что
говорили большие. За день они так набегались, что засыпали сидя. У Нюрочки сладко слипались глаза, и Вася должен был ее щипать, чтобы она совсем не уснула. Груздев с
гордостью смотрел на своего молодца-наследника, а Анфиса Егоровна потихоньку вздыхала, вглядываясь в Нюрочку. «Славная девочка, скромная да очестливая», — думала она матерински. Спать она увела Нюрочку в свою комнату.
Говорил он басом, и в эти месяцы к его величайшей
гордости нагрубли у него соски грудей, самый главный — он уже знал об этом — и безусловный признак мужской зрелости.
Говоря это, старик маскировался: не того он боялся, а просто ему жаль было платить немцу много денег, и вместе с тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об том, так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и
гордости представлял собою этот человек!
— Приятели даже! — отвечал не без
гордости Живин. — Ну и разговорились о том, о сем, где, знаешь, я бываю; я
говорю, что вот все с тобою вожусь. Он, знаешь, этак по-своему воскликнул: «Как же,
говорит, ему злодею не стыдно у меня не побывать!»
Мать слушала его, и в груди ее дрожала
гордость — вот как он складно
говорит!
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная
гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он
говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына...
А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что
говорят его глаза, лицо, слова, — все это задевает за сердце, наполняя его чувством
гордости за сына, который верно понял жизнь своей матери,
говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.
Мать видела, что бумаги хватают, прячут за пазухи, в карманы, — это снова крепко поставило ее на ноги. Спокойнее и сильнее, вся напрягаясь и чувствуя, как в ней растет разбуженная
гордость, разгорается подавленная радость, она
говорила, выхватывая из чемодана пачки бумаги и разбрасывая их налево и направо в чьи-то быстрые, жадные руки.
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство
гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он
говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
А так как я также (
говорю это не без некоторой
гордости) был всегда одним из ревностнейших посетителей крутогорских салонов, то, следуя за общим движением умов, тоже в скором времени сблизился с Горехвастовым, и он даже очень полюбил меня.
"Я ни разу болен не был с тех пор, как поселился в деревне! —
говорил он, с
гордостью вытягивая мускулистые руки, — да и не скучал никогда: времени нет!"
Не ограничиваясь этим, губернаторша, забыв на этот раз свою
гордость, отплатила на другой же день визит Полине, пила у ней также кофе и просидела часа три, а потом везде начала
говорить, что новая вице-губернаторша хоть и нехороша собой, но чрезвычайно милая женщина.
Когда кто-нибудь
говорит, что он был на 4-м бастионе, он
говорит это с особенным удовольствием и
гордостью; когда кто
говорит: «я иду на 4-й бастион», непременно заметно в нем маленькое волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем-нибудь,
говорят: «тебя бы поставить на 4-й бастион»; когда встречают носилки и спрашивают: «откуда?» большей частью отвечают: «с 4-го бастиона».
Он чрезвычайно рад был брату, с уважением и
гордостью смотрел на него, воображая его героем; но в некоторых отношениях, именно в рассуждении вообще светского образования, которого, по правде сказать, он и сам не имел, умения
говорить по-французски, быть в обществе важных людей, танцовать и т. д., он немножко стыдился за него, смотрел свысока и даже надеялся, ежели можно, образовать его.