Неточные совпадения
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина,
пальцы не разгибаются,
голова трещит, а
ноги трясутся.
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы, на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел на виске, и левая
нога вздрагивала под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски положив подбородок на плечо Лютова, подняв руку выше
головы, сжимая и разжимая
пальцы.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно,
головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему
ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил
пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
В зеркале Самгин видел, что музыку делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной
головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными
пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно было сквозь топот и шарканье
ног, смех, крики, говор зрителей; но был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
Засовывая
палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед то одну, то другую
ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого уха к левому через
голый череп несколько десятков волос.
— Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина горячими
пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с
головы до
ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
Самгин привстал на
пальцах ног, вытянулся и через
головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит высокий солдат с забинтованной
головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
Было почти приятно смотреть, как Иван Дронов, в кургузенькой визитке и соломенной шляпе, спрятав руки в карманы полосатых брюк, мелкими шагами бегает полчаса вдоль стены, наклонив
голову, глядя под
ноги себе, или вдруг, точно наткнувшись на что-то, остановится и щиплет
пальцами светло-рыжие усики.
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь на большом
пальце голой ноги.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых
ног; садясь на стул, он склонялся
головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед,
головою о пол. Взбивая
пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной
голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на
пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
Тот подумал немного, оглядел с
ног до
головы Райского, потом отвернулся в сторону, высморкался в
пальцы и сказал, указывая в другую сторону...
— Видно, у них всё так, — сказала корчемница и, вглядевшись в
голову девочки, положила чулок подле себя, притянула к себе девочку между
ног и начала быстрыми
пальцами искать ей в
голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же детей кормить? — говорила она, продолжая свое привычное дело.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил
ноги свои посереди комнаты, нагнул
голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул
пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого
пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы
ноги бог знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на
голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за
палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками, снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал
головою, касался глаз, крепко нажимая их
пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей двигался, кашлял, шаркал
ногами, нахлебник строго шипел...
Журавль весь светло-пепельного сизого цвета; передняя часть его
головы покрыта черными перышками, а задняя, совершенно
голая, поросла темно-красными бородавочками и кажется пятном малинового цвета; от глаз идут беловатые полоски, исчезающие в темно-серых перьях позади затылка, глаза небольшие, серо-каштановые и светлые, хвост короткий: из него, начиная с половины спины, торчат вверх пушистые, мягкие, довольно длинные, красиво загибающиеся перья;
ноги и три передние
пальца покрыты жесткою, как будто истрескавшеюся, черною кожею.
Глаза темные, брови широкие и красные,
голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его
голова и шея покрыты очень темными, но в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю, а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами ярко-белый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый;
ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых
пальцев;
пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до
ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий;
голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада
ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами;
ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные
пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Петушок ее красив необыкновенно; будучи совершенно сходен со своею курицей перьями, он имеет, сверх того, на
голове мясистый гребешок яркого пунцового цвета и такого же цвета перевязки шириною в
палец на
ногах у самого коленного сгиба; остальная часть
ног зеленоватая.
Голова у дрофы и шея какого-то пепельного или зольного цвета; нос толстый, крепкий, несколько погнутый книзу, в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок, в котором может вмещаться много воды;
ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и, в отличие от других птиц, на каждой только по три
пальца.
Лихонин резко нахлобучил шапку и пошел к дверям. Но вдруг у него в
голове мелькнула остроумная мысль, от которой, однако, ему самому стало противно. И, чувствуя под ложечкой тошноту, с мокрыми, холодными руками, испытывая противное щемление в
пальцах ног, он опять подошел к столу и сказал, как будто бы небрежно, но срывающимся голосом...
Не выпуская изо рта папироски и щурясь от дыма, она то и дело переворачивает страницы намусленным
пальцем.
Ноги у нее до колен
голые, огромные ступни самой вульгарной формы: ниже больших
пальцев резко выдаются внаружу острые, некрасивые, неправильные желваки.
Городской
голова сидел, закинув
ногу на
ногу, бесшумно барабанил
пальцами по колену и сосредоточенно наблюдал за движениями
пальцев.
Мать, закрыв окно, медленно опустилась на стул. Но сознание опасности, грозившей сыну, быстро подняло ее на
ноги, она живо оделась, зачем-то плотно окутала
голову шалью и побежала к Феде Мазину, — он был болен и не работал. Когда она пришла к нему, он сидел под окном, читая книгу, и качал левой рукой правую, оттопырив большой
палец. Узнав новость, он быстро вскочил, его лицо побледнело.
Он сначала удивленно расширил глаза, потом захохотал, двигая
ногами, колотил себя
пальцами по
голове и радостно кричал...
Как фотографическая пластинка — я отпечатываю: вот теперь
голая нога — перевесилась через край, розовый веер
пальцев ступает на воздух — вот сейчас, сейчас об пол —
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел в себя. По его спине, по рукам и
ногам, под одеждой, по
голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные
пальцы, волосы на
голове шевелились, глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек в глубине сада.
Они вошли в офицерскую палату. Марцов лежал навзничь, закинув жилистые обнаженные до локтей руки за
голову и с выражением на желтом лице человека, который стиснул зубы, чтобы не кричать от боли. Целая
нога была в чулке высунута из-под одеяла, и видно было, как он на ней судорожно перебирает
пальцами.
Матвей выскочил вон из комнаты; по двору, согнув шею и качаясь на длинных
ногах, шёл солдат, одну руку он протянул вперёд, а другою дотрагивался до
головы, осыпанной землёю, и отряхал с
пальцев густую, тёмно-красную грязь.
Поминутно расправляя усы и бороду короткими
пальцами, он расхаживал по комнате, выкидывая
ноги из-под живота, не спеша и важно, точно индейский петух, его степенная походка не отвечала непрерывным движениям рук,
головы, живой игре лица. Было в нём что-то смешное, вызывающее улыбку, но все слова его, чёткие и ясные, задевали внимание и входили в память глубоко.
Она опустила
голову,
пальцы её быстро мяли мокрый платок, и тело нерешительно покачивалось из стороны в сторону, точно она хотела идти и не могла оторвать
ног, а он, не слушая её слов, пытаясь обнять, говорил в чаду возбуждения...
И замолчал, как ушибленный по
голове чем-то тяжёлым: опираясь спиною о край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая сыну толстый, тёмный язык. Левая
нога шаркала по полу, как бы ища опоры, рука тяжело повисла,
пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно мёртвый, полно налился кровью и слезой, а в левом горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Захар пригнулся к полу; секунду спустя синий огонек сверкнул между его
пальцами, разгорелся и осветил узенькие бревенчатые стены, кой-где завешанные одеждой, прицепленной к деревянным гвоздям; кой-где сверкнули хозяйственные орудия, пила, рубанок, топор, державшиеся на стене также помощию деревянных колышков; во всю длину стены, где прорублено было окошко, лепились дощатые нары, намощенные на козла, — осеннее ложе покойного Глеба; из-под нар выглядывали
голые ноги приемыша.
С этого времени на нее обильно посыпались неприятности: почти каждый раз, когда она входила в рабочую комнату брата, к
ногам ее падали какие-то брусья, доски, инструменты, задевая то плечо, то
голову ее, отбивая ей
пальцы, — горбун всегда предупреждал ее криком...
Он спустил с кровати
голые ноги и стал рассматривать
пальцы, шевеля ими.
Писатель сидел на широком тяжёлом табурете у большого стола, он подогнул одну
ногу под себя и, упираясь локтем в стол, наклонился вперёд, покручивая ус быстрым движением
пальцев. Его круглая, гладко остриженная
голова была освещена огнями двух свечей, глаза смотрели зорко, серьёзно, но куда-то далеко, через Климкова.
Револьвер не стрелял, Евсею было больно
палец, и ужас, властно охватывая его с
головы до
ног, стеснял дыхание.
Едва касаясь пола
пальцами босых
ног, боясь нарушить строгую тишину, Евсей подошёл к Раисе, глядя на её
голое плечо, и сказал негромко...
Уже к вечеру этого дня Янсон похудел. Его растянувшаяся, на время разгладившаяся кожа вдруг собралась в множество маленьких морщинок, кое-где даже обвисла как будто. Глаза сделались совсем сонными, и все движения стали так медленны и вялы, словно каждый поворот
головы, движение
пальцев, шаг
ногою был таким сложным и громоздким предприятием, которое раньше нужно очень долго обдумать. Ночью он лег на койку, но глаз не закрыл, и так, сонные, до утра они оставались открыты.
Отец, крякнув, осторожно пошёл в дом, за ним на цыпочках пошёл и Яков. Дядя лежал накрытый простынёю, на
голове его торчал рогами узел платка, которым была подвязана челюсть, большие
пальцы ног так туго натянули простыню, точно пытались прорвать её. Луна, обтаявшая с одного бока, светло смотрела в окно, шевелилась кисея занавески; на дворе взвыл Кучум, и, как бы отвечая ему, Артамонов старший сказал ненужно громко, размашисто крестясь...
Пётр кивнул
головою, глядя на жену; неуклюже согнув спину, она смотрела под
ноги себе, на маленький холмик, по которому Никита сосредоточенно шлёпал лопатой. Смахивая
пальцами слёзы со щёк так судорожно быстро, точно боялась обжечь
пальцы о свой распухший, красный нос, она шептала...
Охотник вытягивает ему
ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну
голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для
головы, плотно обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на
ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой
палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь,
ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на
ноге.
Вечером, когда довольно смеркнется, охотник осторожно влезает в клетку и бережно берет, вдруг обеими руками, спящего ястреба, который спит, всегда поджав одну
ногу со сжатыми в кулачок
пальцами, а
голову завернув под крыло.
— Ни за что людей терзает, — сказал он. — Как шли на походе, солдатик этот, Матюшкин, цыгарку курил. Стали — он ружье взял к
ноге, а цыгарка между
пальцами; забыл, видно, на свою
голову. Венцель и доглядел.
Действительный статский советник носил на указательном
пальце перстень с алмазом, говорил очень тихо, не раздвигал соединенных каблуков
ног своих, поставленных в положение, употребляемое танцорами прежних времен, и не поворачивал
головы, до половины закрытой отличнейшим бархатным воротником; богатый барин, напротив, всё чему-то смеялся, поднимал брови и сверкал белками глаз.
Они чем-то недовольны, тычут
пальцами в
ноги, в
голову и в бока Изумруду, взъерошивают шерсть на левой стороне крупа, там, где стоит тавро, и опять кричат все разом.
Он сидел на постели, занимая почти треть ее. Полуодетая Софья лежала на боку, щекою на сложенных ладонях; подогнув одну
ногу, другую —
голую — она вытянула на колени хозяина и смотрела встречу мне, улыбаясь, странно прозрачным глазом. Хозяин, очевидно, не мешал ей, — половина ее густых волос была заплетена в косу, другая рассыпалась по красной, измятой подушке. Держа одною рукой маленькую
ногу девицы около щиколотки,
пальцами другой хозяин тихонько щелкал по ногтям ее
пальцев, желтым, точно янтарь.
Нужно было немало времени, пока наконец представитель почтового ведомства, совавший
голову чуть не в самое пламя и разминавший льдины полузастывшими
пальцами, предстал перед нами в своем настоящем виде: молодое, но значительно отекшее лицо, беспокойные, но тусклые глаза, испуганная подвижность во всей фигуре, короткий и узкий мундир, лопнувший по швам, и заячьи чулки на
ногах.
Голые ноги высунулись из-под короткой шинели; икры на них напружились, а концы
пальцев сведены, как в судороге.